Червь - Фаулз Джон Роберт - Страница 23

Что до моих розысков, то мистер Лак не сказал ничего путного – как, собственно, и о прочих предметах.

Завтра я полагаю выехать в Тонтон, а там нанять экипаж до Лондона, где намереваюсь проверить одно возникшее у меня подозрение. Смею надеяться, В.Сиятельство не прогневается за то, что я немедля не пускаюсь в пространные изъяснения оного, ибо спешу как можно отправкою этого письма, сожалея, что не могу доверить его доставление в собственные руки В.Сиятельства подлинному крылатому Меркурию: мне ведомо, с каким нетерпением В.Сиятельство ожидает от меня известий; к тому же мне бы не хотелось обнадеживать В.Сиятельство, не имея к тому прочных оснований.

Буде основания сии упрочатся, я безотлагательно уведомлю о том В.Сиятельство. Уповаю на то, что В.Сиятельство знает меня достаточно и верит, что quo fata trahunt, sequamur [50]. Со всем усердием, какое Вы, В.Сиятельство, былыми милостями своими вменили мне в священнейший долг, остаюсь милостивого государя моего всенижайший и всепокорнейший слуга.

Генри Аскью.

Post scriptum. Мистер Лак сообщил мне только что пришедшие из Лондона известия о недавно вынесенном в Эдинбурге позорном обвинительном вердикте по делу капитана Портьюса [51], а также о случившейся неделю назад смуте в Шордиче [52], каковые известия без сомнения встревожили В.Сиятельство. Здесь полагают, что причиною сим непорядкам Закон о торговле джином, вызвавший всеобщее неудовольствие.

Г.А.

Человек с густыми бровями и бородавкой на носу стоит в дверях одной из палат Линкольнз-инн. На нем лиловато-дымчатый костюм, брюшко обтянуто коротким камзолом с неброским цветочным узором; в руках у мужчины трость.

Держится он с внушительностью, но, кажется, не подлинной, а принятой на себя с какой-то целью.

Стены палаты обшиты деревом. Одна почти целиком занята полками, на которых в особых футлярах выстроились тома судебных дел, содержащих юридические прецеденты; здесь также немало свитков и пергаментов. Перед полками высокая конторка и табурет, на конторке аккуратно разложены письменные принадлежности и стопа бумаги. Напротив мерцает мрамором камин.

На каминной полке – бюст Цицерона, по сторонам от него – серебряные подсвечники. Сейчас свечи не горят, нет огня и в камине. Из окон, смотрящих на юг, в безмятежный уют комнаты врываются снопы утренних лучей, а за окнами... за окнами чуть поодаль зеленеют кроны сомкнувшихся стеной деревьев. Верхняя часть оконной рамы опущена, и снаружи долетает далекий, но напевный клич разносчицы яблок (для них сейчас самый сезон); в комнате же стоит тишина.

Щуплый человечек в сером костюме и парике, сидящий за круглым столом в дальнем углу, погружен в чтение. Он не отрывается даже при появлении посетителя. Мужчина в дверях оборачивается, но провожатый, оставив его на пороге, как сквозь землю провалился. Визитер театрально покашливает – не для того, чтобы прочистить горло, а чтобы обратить на себя внимание зачитавшегося человека за столом. Только теперь тот поднимает голову. Он, очевидно, несколькими годами старше посетителя, но заметно уступает ему по комплекции: такой же тщедушный, как Вольтер или Поуп [53]. Мужчина в дверях снимает шляпу, изображает что-то вроде церемонного взмаха и слегка кланяется.

– Я имею честь говорить с мистером Аскью? Мистер Фрэнсис Лейси к вашим услугам, сэр.

Как ни странно, сухонький стряпчий даже не думает отвечать на приветствие, он лишь откладывает бумаги, несколько откидывается назад на высокую спинку кресла, в котором он кажется совсем карликом, и скрещивает руки на груди, а затем чуть склоняет голову набок, точно дрозд, высматривающий мошку. Серые, посверкивающие глаза глядят на гостя холодно и пристально. Мистер Фрэнсис Лейси немного озадачен таким приемом. Решив, что забывчивый законник просто не узнал его по имени, он поясняет:

– Драматический актер, сэр. Прибыл для встречи с вашим клиентом, как договорено.

Наконец стряпчий произносит первое слово:

– Садитесь.

– Благодарствую, сэр.

Растерявшийся было актер вновь напускает на себя значительность и направляется к стулу возле стола как раз напротив стряпчего. Но не успевает он занять свое место, как дверь за его спиной открывается и тут же захлопывается. Актер поворачивает голову. У дверей безмолвно замер долговязый чиновник в черном костюме – этакая цапля в вороньем оперенье. В руках у него том в кожаном переплете. Он так же, как и его патрон, впивается взглядом в посетителя – правда, в его глазах читается явное ехидство. Лейси оборачивается на коротышку-стряпчего и снова слышит:

– Садитесь.

Расправив фалды, актер садится на стул. Воцаряется молчание. Стряпчий по-прежнему сверлит посетителя глазами.

Обескураженный актер запускает руку в карман камзола и достает серебряную табакерку. Открывает и протягивает стряпчему:

– Не употребляете, сэр? Из Девайзеса, самый отменный.

Аскью качает головой.

– Тогда, с вашего позволения...

Лейси отсыпает две щепотки табака в ямку под большим пальцем левой руки и вдыхает, потом защелкивает табакерку и убирает в карман, тут же достает кружевной платочек и утирает нос.

– Ваш клиент сочиняет для сцены и желал бы услышать мой совет?

– Да.

– Хвастать не буду, но лучшего советчика ему не сыскать. Немного найдется актеров, столь же сведущих в нашем искусстве, и даже мои недоброжелатели делают мне честь такими признаниями.

Лейси умолкает, надеясь услышать вежливое согласие, однако стряпчий с похвалами не спешит.

– Позвольте полюбопытствовать, кого же избрал ваш клиент своей музой: насмешливую Талию или, может, горестную Мельпомену?

– Его муза Терпсихора.

– Как вас понимать, сэр?

– Эта ведь она муза танцев, верно?

– Боюсь, сэр, вы обратились не к тому, кто вам нужен. Я не танцмейстер.

По части пантомимы вам больше поможет мой приятель мистер Рич [54].

– Нет, вы-то мне и надобны.

Лейси слегка приосанился.

– Я драматический актер, сэр. Мои таланты ведомы всем лондонским знатокам.

Руки стряпчего все так же скрещены на груди, на губах застыла холодная усмешка.

– А скоро станут ведомы всем знатокам Тайберна [55]. Мой клиент сочинил для вас, милейший, новую пьесу. Ее название – «Лесенка да петелька, или Прыг-скок, земля из-под ног». И в этой пьесе вам предстоит проплясать джигу на эшафоте в пеньковом галстуке.

Лицо Лейси вытягивается, но он быстро овладевает собой и выпрямляется на стуле, отведя в сторону трость.

– Что за дерзкая шутка, сэр?

Маленький стряпчий встает и, опершись руками на стол, чуть наклоняется к своей жертве.

– Это не шутка... мистер Браун . Видит Бог, не шутка, бесстыжий негодяй.

Актер как завороженный смотрит в горящие глаза стряпчего: не то изумляется внезапно заполыхавшему в них гневу, не то не верит своим ушам.

– Мое имя...

– Четыре месяца назад в графстве Девоншир вы называли себя Брауном.

Осмелитесь отпираться?

Актер поспешно отводит взгляд.

– Вы забываетесь, сэр. Я ухожу.

Он поднимается и поворачивается к двери. Караулящий у выхода чиновник не двигается с места, однако ухмылка с его лица исчезла. Он вытягивает перед собой руки, в руках у него та самая книга, и теперь видно, что на ее кожаном переплете вытиснен крест. Голос стряпчего звучит сурово:

– Ваши плутни открыты, сударь мой.

Лейси вновь поворачивается к стряпчему и замирает, выпрямившись в полный рост.

– Не пытайтесь пронять меня цветистым пустословием. Давно ли вашего брата за эти кривляния прилюдно драли плетьми [56]. Добром прошу, сойдите с котурнов. Вы в храме правосудия, а не на подмостках, где вы привыкли расхаживать в пышной короне из грошовой мишуры и чаровать безмозглых ротозеев своими фанфаронадами. Понятно ли я изъясняюсь?