Сотник. Чужие здесь не ходят - Красницкий Евгений - Страница 8

– Ой-ё! Осетр! – восхищенно бросил кто-то из гребцов.

– Сам ты осетр! То ж видно – щука!

Миша улыбнулся – отроки еще, почти дети. Впрочем, по здешним понятиям – уже куда как взрослые, всем по четырнадцать лет, а кому и поболе. Скоро жениться пора, а они тут… как дети!

– Сам ты щука! Говорю же – осетр!

– А ну отставить разговорчики! – покосившись на сидевшего рядом Мишу, живо пресек загребной – младший урядник Регота. Постарше других, посолиднее, с уже пробившимися усиками и бородкой.

За излучиной потянулись леса, река сузилась, берега стали выше, и густой лес подступил к самой воде, цепляясь корявыми ветками за весла. Течение усилилось, и гребцам пришлось попотеть, пока вновь не оказались на плесе.

– Приплыли почти, – оглянувшись, крикнул с идущего впереди челнока Зевота Хромец. – Эвон – покос… – он показал рукой на заливной луг. – А вон, в тех кусточках… там полюбовнички…

– Давай туда, – быстро приказал Михайла.

Похоже, тела так никто и не трогал, даже дикие звери еще не успели подойти, обглодать. А вот муравьи – те уже да, позвали повсюду! Мертвая, бесстыдно оголенная девушка лежала в луже собственной крови с перерезанным горлом. Белое, все еще красивое, лицо ее напоминало ромейскую статую. Большой рыжий муравей деловито полз по лбу к носу…

Невдалеке, на подстилке из мягких медвежьих ушек и таволги, лежал молодой парень с черной стрелой в груди.

Вокруг весело щебетали птицы.

Глава 2

Погорынье – Туров. Август 1130 г.

В распахнутых глазах мертвой девушки отражалось бледно-синее, с плывущими облаками, небо. Пахло пряной травою и сладким медовым клевером… а еще – кровью. Над лужей потемневшей и уже запекшейся крови жужжали противные изумруднозеленые мухи.

Природа же радовалась погожему летнему дню, ей было все равно, кого там убили… Ярко зеленела трава, высокая и густая, тянулись к небу бодрые цветики Черноголовки, рядом, у зарослей ольхи, теснились желто-синие соцветия иван-да-марьи. Синие – «иваны», желтые – «марьи». Там, где посвежее, в тени, росли больше «марьи», правда, не такие уже радости ©-золотые, а какие-то пожухлые, безрадостные.

Невдалеке у неширокого ручейка зацепилась за высокие стебли таволги атласная голубая лента.

– Говорю ж – женихаться пришли, – указав на ленту, шепотом пояснил Хромец. – Я не трогал… все как есть оставил…

– Правильно, – сотник наклонился и, сорвав листочек щавеля, бросил его в рот, пожевал, стремясь избавиться от стойкого запаха смерти.

Миша всегда хотел быть воином и стал им, но вот к убийствам и трупам… не то чтобы не привык – какой же воин не привыкает к смерти? Но одно дело, когда в бою и кругом враги, и совсем другое – вот так… когда своих… неизвестно кто… подло… Да и убитые-то – почти дети еще…

Похоже, девчонку еще и изнасиловали. Сволочи!

– Двое их было, – подковыляв, все так же негромко промолвил колченогий калека. Сказал и, предваряя последующие вопросы, заговорил куда быстрее и громче: – Они вдоль реки пришли, по рыбацкой тропке. Я там следы видел… Хочешь, господине, так и сам взгляни…

– Взгляну! Дальше! И… почему ты сказал – «они»?

– Они, – Зевота убежденно дернул реденькой бороденкой. – Эвон, у воды – следы. Вон там, где мокрее. Одни – широкие, большие, другие – куда как меньше и длинные, узкие…

– И впрямь… – не поленясь, сотник подошел к реке, склонился над серовато-желтой песчаной полоской. Как именно были обуты злодеи – на мокром песке не увидеть, не угадать – постолы ли плетеные, сапоги, кожаные башмаки-поршни… Бог весть. Однако если присмотреться, видно – следы-то разные.

– Та-ак… Давай, Хромец, говори дальше. Смотрю, ты тут времени не терял…

– Да я немножко… Сперва они там вон, в ольховнике, схоронились – ветки обломанные, свежие… – ковыляя обратно, пояснял Хромец. – Видать, шли себе, вдруг голоса услыхали – остановились, поднялись незаметненько по кустам… Там посидели недолго. Оттуда же и напали. Сперва парня взяли на стрелу, потом – к девке…

– Добро, – искоса глянув на Зевоту, Миша одобрительно покивал. – Что еще скажешь?

– Не особо они кого боялись, – неожиданно промолвил хромой. – Спокойно все делали, не торопясь. Пока один насильничал, другой смотрел… И на стороже не был. Эвон, листочки примяты…

Нежные и пушистые медвежьи ушки невдалеке от убитой девы были не то что примяты – раздавлены. И впрямь кто-то стоял…

Сотник подошел, встал… Оглянулся…

– А всей-то реки отсюда не видно. Ольховник мешает и вон, рогоз. Спокойны, говоришь? Значит, еще кто-то был… или были. Невдалеке. Сторожа.

– Челнок могли сторожить, – согласно тряхнул бородкой Зевота. – Мыслю так. Не пешком же вдоль реки шлялись? Если не «журавли»…

Михайла нервно дернул шеей:

– «Журавли» – вряд ли. У нас с той стороны караулов достаточно. «Лешаки», правда, могли пробраться… Одначе незачем – у них там и своих дел полно – все-то власть делят. Да с новым старостой их, Глебом, мы вроде как в друзьях… Нет, не «журавли», вряд ли… Парни, что там с вещами?

– Серьги серебряные на месте, браслетики тож… – деловито доложил один из парней. – На отроке поясок кумачовый, да ложка, да нож… Тоже не взяли.

– И ленту атласную, – усмехнулся Хромец. – Не за-ради навара убили, господине. Силу свою показать! Ленту да серьги не взяли, убитых не спрятали… Слыхал от гостей торговых – бывают такие лиходеи, коим и не прибыль нужна, а вот так, покуражиться!

– А еще бывает, новых разбойников кровью вяжут, – сотник задумчиво покусал губу и нахмурился. – Однако сие не есть хорошо. Знали ведь наверняка, на чьей земле безобразничают. И тем не мене – пакостили… В зародыше сие надо пресечь!

Последнюю фразу Михайла воскликнул с гневом, пнул ногою подвернувшуюся корягу, схватился за рукоять меча… Хотел было послать гонца в Михайлов городок – усилить бдительность, досматривать всех… Хотел, но раздумал – и так уже там все было сделано. Усилено, углублено… Всех чужаков проверяли!

Впрочем, как сказать – проверяли? Паспортов-то еще не придумали, да и номера на лодки да повозки – тоже. Расспрашивали, досматривали – так и определяли, не злодей ли – на глаз…

– Найдем… – погладив меч, хмуро пообещал Миша. – Чай, не призраки. Как-то они сюда пришли, как-то ушли… Не по воздуху же прилетели… Говоришь, у них челнок мог быть?

– Мыслю тако, господине, – Зевота снова покивал.

– Или вообще – ладейка…

– Не, господине, – неожиданно возразил Хромец. – Ладейка – приметлива слишком. Всяко увидят, узнают… Ине дело – челнок. На челноках коробейники шастают – много… Поди узнай…

– И то верно…

Сотник посмотрел на калеку с нескрываемым уважением – насколько тот оказался приметлив, умен, рассудителен. А с виду не скажешь! И как раньше-то такое сокровище на глаза не попалось? Хотя… кого попало, старшим на покос не пошлют. Тем более – хроменького.

– Давайте тела в ладейку, – распорядившись, Миша вновь обернулся к Хромцу: – Ты чьих будешь?

Спросил – и едва не расхохотался. Ведь в лучших традициях советского кинематографа вышло – «чьих будешь, холоп?»

Собственно, и ответ оказался похожим:

– Бобыль я… Был… Ныне – Собакина Гюряты обельный холоп. Шестое лето уже.

– Собакины? Знаю.

Клан Собакиных жил на южной окраине Ратного, на самой околице, владея просторной усадьбой, небольшим заливным лугом с пасекой, рябиновой рощицей и водяной мельницей на бурном притоке Горыни-реки. Само собой, и пахотная земелька имелась, да в таком количестве, что запросто хватило и для трехполья. Не бояре, но где-то рядом. Своеземцами таких звали. Как вот в землях Журавля Костомара-вдова… Ах, Костомара…

– Так! – Михаил всегда был парнем решительным – соображал и действовал быстро. – Давай быстро вези хлеб на покос… потом нас нагонишь. Где, говоришь, подростков-то убили?

– Кого, господине? – непонимающе моргнув, скривил губы Хромец.

– Отроков злодеи где побиваша?