Угасший огонь - Линс до Рего - Страница 3

Итак, роман построен вокруг трех людей, трех характеров. Психологизм Линса до Рего несколько отличен от того, к которому мы привыкли на опыте современной западной литературы. Характеры его героев выпуклы, но не многогранны. Персонажи романа однотонны, но эта единственная краска запоминается нам благодаря какому-то особому, неожиданному оттенку. Ведь все трое — чудаки, странные, непонятные окружающим люди. Жозе Амаро необъяснимо для односельчан замкнут, угрюм, мизантропичен. Лула так же непонятно равнодушен к земле и урожаю, претендует на какую-то невиданную в этих местах роскошь, внезапно и бессмысленно жесток. Капитан Виторино удивляет и раздражает донкихотством.

Но чудачества героев Линса — не эксцентриада, а проявление — только концентрированное, «остраненное» — жизненной закономерности. Причуды Лулы — это крайняя степень измельчания аристократии, ее неспособности примениться к новому времени. Еще хозяйничает в округе Жозе Паулино. Но обреченность самого этого типа хозяйства воплощена в фигуре Лулы, в ломке его кабриолета, в медленно угасающем огне на заброшенной им плантации. Пугающая соседей угрюмость Зе Амаро постепенно раскрывается как следствие вековой трагедии бразильского крестьянина, замученного нищетой и унижениями. Страдание порождает темную стихию ненависти и жажды мести — в этом смысл жуткого пути Амаро к самоубийству. Амаро надеялся, что кто-то другой, мститель-кангасейро, восстановит за него справедливость, сам же он жил только бессильной ненавистью, которая в конце концов разъедает человеческую душу.

Так через острую характерность персонажа возникает образ целого жизненного уклада. В романах «Цикла сахарного тростника» время мчалось, люди менялись, стремглав пробегали свой путь от богатства к разорению, от безмятежности к отчаянию. Теперь время как будто отвердело, оно обращает к нам не сиюминутные, изменчивые свои черты, а то, что запечатлевается в людских характерах, что надолго остается и трудно избывается страной и людьми. Не конкретность социального процесса таких-то и таких-то лет является предметом художественного анализа в «Угасшем огне», но национальная специфика бразильской деревни, болезненность и катастрофичность всего общественного строя. От злободневности к обобщению — таков путь Линса до Рего, если сравнивать «Угасший огонь» с однотемными ранними романами.

Выше уже было сказано, что в «Цикле сахарного тростника» появились символические образы грядущего возмездия угнетателям и богачам. В «Угасшем огне» кангасейро нападают на плантацию самого жестокого сеньора, тем самым как будто осуществляя народную расплату. Однако на деле все обстоит гораздо сложнее. Ведь разгром, учиненный Антонио Силвино и его парнями, совсем не похож на чаемое возмездие. Даже не месть Луле за издевательства над батраками, а спрятанные деньги — вот что привлекает кангасейро. Разломанное пианино, страх доброй доны Амелии, рана, нанесенная Виторино, — во всем проявляется бессмысленная, разрушительная, ничем не оправданная жестокость. Кангасейро уходят, не изменив участи бедняков. Они вовсе не вестники будущего, а несчастное порождение прошлого, дети голода, невежества и угнетения. Смысл кангасейризма как явления исторического понят Линсом верно — на Северо-Востоке Бразилии кангасейро превратились в бандитов, держащих в страхе целый край и не восстанавливающих социальную справедливость, а часто используемых самими плантаторами в борьбе за землю и власть. Но, конечно, образ Антонио Силвино в романе многозначительнее, нежели портрет деревенского разбойника. Ведь в этот образ включается и легенда о смелом мстителе, и одержимая вера Жозе Амаро в его приход. И здесь писатель, сохраняя верность фактам, стремится к обобщению, к художественной формуле противоречивости стихийного народного возмездия. Выхода из этой противоречивости, преодоления ее писатель не видит. Жозе Амаро убивает себя — легенда о кангасейро разрушена, а других надежд на возмездие нет. Меняются хозяева на плантациях, гаснут огни, но ничто не меняется для бедных и угнетенных. Недаром один из проницательных бразильских критиков назвал «Угасший огонь» романом «бразильской грусти», «эпопеей грусти земли и народа».

И все же не так уж беспросветно мрачен мир Линса до Рего. Светит в нем другой огонь, который не угаснет на ветру истории. Мы еще ничего не сказали о третьем герое романа — капитане Виторино по прозвищу «Кусай Хвост». А ведь это самое необычное лицо, не часто в книгах встретишь такой тип, ни на кого не похожий и неизвестно каким образом сохранивший в наш разумный век свою непрактичную оригинальность. Виторино всю жизнь пребывает, по существу, в одной и той же ситуации — в перебранке со всеми, от богатейшего сеньора до уличного мальчишки. И вначале нас, как и его земляков, раздражает эта неуживчивость, заносчивость, детская тщеславность (чего стоит отстаивание смехотворного титула «капитан» или гордость белым цветом кожи!). Но потом мы увидим, как Виторино бросается наперерез и кангасейро и солдатам. Сегодня он может защищать того, кого вчера поносил, но всегда при этом он последователен и верен себе — он защищает слабейшего. Его обругали и выгнали из усадьбы Лулы, куда он ворвался, требуя, чтобы Лула не отбирал дом у Жозе Амаро. А через день он так же ворвется в дом Лулы, где бесчинствуют кангасейро, но теперь он будет заступаться за самого Лулу и получит в ответ удар прикладом по голове. А на следующий день он уже мчится в город, чтобы вызволять из тюрьмы бедняков, арестованных за пособничество кангасейро, — и на этот раз его изобьют до полусмерти. Его тащат в камеру, а он осыпает полицейских уже привычными проклятиями и угрозами, и все смеются над ним, когда он пишет гневную петицию президенту республики, требуя гарантировать любому бедняку гражданские права… Но мы-то уже не смеемся, а восхищаемся наивной бравадой старого деревенского донкихота. Ведь он и вправду никого не боится. Что же такое Виторино, одинокий чудак или, может быть, воплощение анархического произвола былых времен, когда в бразильских чащах гремели выстрелы, а за землю и сахар боролись не деньгами и интригами на выборах, но кинжалом и пулей? Нет, вряд ли писатель так любил бы своего героя и требовал бы от нас любви и сочувствия к нему. Пылкое великодушие, жажда справедливости, смелость в сочетании с экспансивностью, горячностью, бравадой — это черты, присущие не индивидуальному, но национальному темпераменту. Сплав мужественности и чуть смешной детскости — есть в этом что-то исконно бразильское.

Приближается конец книги. Уже умер Жозе Амаро и погас огонь в Санта-Фе. Едут по дороге, мирно беседуя, Виторино и негр Пассариньо… Душевность и доброта этого вечно пьяного, бесприютного бродяги — тоже негаснущий огонь. Он не расстается с песней, вместе с ним входит в горькую жизнь крестьян поэзия, выношенная поколениями их дедов, таких же горемык. Пассариньо помнит и старинные португальские романсы, и простенькие песенки негров-рабов, режущих сахарный тростник. В его памяти, в его потребности в песне как бы воссоединяется прошлое и настоящее бразильского народа, утверждается непрерывность его духовной жизни.

Белый и негр, об руку едущие по старой дороге, Виторино и Пассариньо, несут к финалу романа живой и светлый огонь.

Схватить и сформулировать своеобразие писательского метода всегда легче при помощи сопоставления — поэтому мы и возвращаемся то и дело к ранним романам Линса, созданным на том же жизненном материале. Тогда автор пытался уловить биение живого социального процесса — теперь экономические и социальные закономерности ушли в подпочву, застыли в судьбах людей и их характерах. Вместо быстрой смены картин, сюжетной динамики — медлительность, ровность повествующего голоса. Но зато вместо фрагментарности — скульптурная завершенность, вместо плоских, едва обозначенных фигур — объемные, крупные, запоминающиеся характеры. Пройдя через трудные годы разочарований и отступлений, Линс до Рего остановился там, где он чувствовал силу и органичность своего художественного видения. Теперь он не старается немедленно увидеть реальные пути переустройства жизни. Тяжелый опыт 30-х годов, крушение надежд на быстрый и радикальный переворот подсказали писателю новую тему, новый ход мысли. Прошлое, которое так хорошо, по воспоминаниям, семейным легендам, рассказам крестьян, знал Линс, теряет обаяние доброго и спокойного мира, уничтожаемого прогрессом. Оно становится мрачной и зловещей силой. И Амаро, и Лула, и сам Антонио Силвино — жертвы этого неизбывного, оплетшего всю бразильскую жизнь старья — рабства, отсталости, нищеты, жестокости.