Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 62

Глава 30

— Тут за телом из морга приехали. Могут забрать? — просовывается в дверь кабинета узкое лицо секретаря и Никанор Петрович — кивает. В дверь заходят несколько мужчин, поверх одежды на них наброшены белые накидки, они споро кладут тело на носилки и удаляются, оставив в углу брезент. На брезенте — остаются следы крови.

— Придется оттирать. Это из дворницкой брезент, как Захар придет — велю ему оттереть, — говорит секретарь, глядя на брезент: — эка его… а ведь с виду приличный человек был.

— Николай? Так и есть. Он сын моего старого знакомого по службе. — отвечает Никанор Петрович: — избаловал тот его. Да и взрыв в лаборатории его подкосил изрядно. Он невесту свою и друг пригласил на опыт посмотреть, и для пущей наглядности да веселья — увеличил количество ингредиентов и магию свою влил.

— Так этот тот самый Николай? Это тот случай, когда в Академии магическую взрывчатку изобрели?

— Да, тот самый. Завалило их, пока разбирали завалы, пока валькирии подъехали… и так от тел ничего толком не осталось, вот только его удалось поднять. С тех пор он очень изменился, перестал наукой интересоваться, в себе замкнулся. Начал големов поднимать и… придавать им форму неотличимую от человеческой. Матушка к нему во флигель заглянула, а там Николай сидит и его друг и невеста, словно живые. Не хотел он верить, что они умерли, не отпускал. Уж сколько ему говорили, что это неправильно — големов с лицами покойников с собой таскать везде, да разве ж он слушал. Еще и увлекся идеями равенства этого всего, дескать все равно все умрем, в чем разница между королем и нищим. И жил с этими големами, представляешь? Такой ужас…

— Шекспира начитался. — кивает секретарь: — а жаль. Слышал я что он талантливый был юноша.

— Конечно. Поднять голема — уже достижение, а уж форму придать и в плоть обличить… да поддерживать все время — это просто невероятно. Высочайшие ранги такое могут. Только они.

— Жалко… вы еще чаю будете?

— Нет, напился уже. Пожалуй, пора на сегодня работу заканчивать, поздно уже. Скажи в гараже чтобы мне экипаж подготовили, через минут пятнадцать я спущусь.

— Конечно. Надеюсь, этот лейтенант больше сюда ничего не притащит.

— Не уверен. Этот — упорный.

— Откуда голод? Я тебя, душонка ты заячья спрашиваю, — голод откуда? — она трясет невысокого и толстого человека в порванном сюртуке за шкирку: — говори! У тебя в амбарах зерно пудами гниет! Какой к черту неурожай⁈

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Умоляю! — уездный голова зажмуривается и очень сильно потеет, Ай Гуль отпускает его воротник и брезгливо вытирает пальцы платком.

— Какой к чертовой бабушке голод и неурожай? — спрашивает она у него, немного подостыв: — я только в двух складах побывала, но вам же зерно девать некуда! Четверть сгнила с прошлого года еще!

— Прошу прощения, Ваше Высочество, но это же частное зерно. Купеческой артели «Симонов, Бревицкий и Ко». Я же не могу его раздать. А и раздам — дальше что? На следующий год они снова придут, Мужички ленивые и хозяйствовать не могут, каждый раз до такого вот доводят. Что толку-то?

— Какая сейчас разница? У тебя в уезде голодный бунт! Открыть амбары и раздать зерно — по мешку в руки!

— Царица небесная! — хватается за грудь уездный голова: — то же не мое зерно! Это же куплено все!

— Вы меня сейчас со своими играми доведете! — угрожает Ай Гуль: — думаешь я не знаю, что у вас тут монополия и вы цены на закуп зерна у мелких собственников роняете? За бесценок скупаете, а потом на складах гноите! Открывай амбары! Организуйте выдачу зерна голодающим. Кухню полевую мы развернули на пустыре у церкви, там для тех, кто еле ноги волочит — каша и суп горячие. Хлеба тоже выдадим, оповести всех, чтобы донесли до крестьян и прочих. Деньги… я сама заплачу. Выдачу зерна организуешь не у складов, чтобы беспорядков не было, а на площади, вывозить подводами будешь. Тем, кто будет помогать при выдаче — добавишь зерна полмешка. — она потирает переносицу: — С купцами, если недовольство будет — сама поговорю. Если до конца дня выдачу зерна и очереди за едой не организуешь — я тебя лично в глыбу льда вморожу. Будешь стоять на площади, весной оттаешь. Ясно⁈

— Дык… Царица небесная, купцы же…

— Сказала — сама поговорю! Что? — она поворачивается к одному из своих помощников, и тот шепчет ей на ухо несколько слов.

— Так вот оно что! — тон ее голоса меняется, вокруг начинают кружиться снежинки, воздух заметно холодеет, уездный голова — бледнеет и сглатывает: — так эта купеческая артель твоему куму принадлежит! Ах ты, скотина! Мироед!

— Матушка! Не губите! Не берите грех на душу! Ай! Я все исправлю! Сей момент!

— Ваше Высочество, прошу вас… он же уездный голова, а вы его сосулькой чуть не убили!

— Отпусти, я его сейчас… а ну иди сюда, собачий потрох!

— Все сделаю! Уже бегу амбары открывать! Все сделаю! Не губите!

— Цветкова Маргарита! Цветкова! Стой ты уже! — окликают ее на входе и она — оборачивается. Две валькирии из местного, столичного гарнизона.

— Да? — говорит она: — я Цветкова. А что?

— За тобой не угонишься! — улыбается та, что повыше и шире в плечах: — от самого штаба тебе вслед кричу.

— И-извините, — говорит она, понимая, что все это время в своих думах где-то витала. Приказ есть приказ, она же адъютант у Владимира Григорьевича, приказом самой Мещерской. Однако по прибытии в столицу надлежит сперва дела сдать, отчитаться, да в обитель Ордена Святой Елены Равноапостольной явится, а уж потом на место дальнейшей службы прибыть. А пока она в монастырь съездила, пока в штабе отчитывалась, пока то, да пока се… бюрократия, будь она неладна. Вот уже три дня как.

— Да ладно! — машет рукой старшая: — я Марта, а это Вероника. Мы чего подошли — ты же с Восточного Фронтира прибыла, ты случайно лейтенанта Уварова не знаешь? Героя Фронтира?

— Как не знаю? Да мы с ним вместе сюда прибыли! И сражались с тварями плечом к плечу! Владимир Григорьевич — замечательный человек! Умный! Порядочный! В жизни никого не обидит!

— Так ты и есть та самая Цветкова. — улыбается Марта: — с утра ищем. У наших в гарнизоне штук пять Цветковых будет. Популярная нынче фамилия.

— Ну… какая понравилась, ту и взяла. — отвечает Цветкова: — цветы разные бывают.

— Вероника у нас Верескова, ей песенка про вереск нравится, а я — Пушкина.

— Пушкина?

— Это однофамилец. — улыбается Марта: — но неважно. От гвардии лейтенанта тебе большой привет, он передавал что соскучился и ждет, когда ты к исполнению своих обязанностей приступишь.

— Божечки! — прижимает ладошки к горящим щекам Цветкова: — так и сказал⁈

— Так и сказал. — кивает Марта: — а еще он у тебя странный.

— Он всегда таким был. — машет рукой Цветкова: — не похож на других.

— Он нас в ресторацию сводил! — встревает в разговор Вероника: — там так красиво! И еда такая вкусная! Правда я воду из чаши для омовения выпила! Такой позор!

— Ну, не переживай, никто уже не помнит… — Марта обнимает Веронику и обращается к Цветковой: — правда, он к нам как к обычным людям относится. Было приятно. И удивительно.

— Владимир Григорьевич… — вздыхает Цветкова: — он такой.

— Это наверное из-за амнезии, — снова встревает Вероника: — он еще не знает кто мы такие и…

— Он знает! Я ему рассказывала! Мне полковник приказала ему рассказать все-все… и про мир и про людей и про магию и про… нас. — возражает Цветкова: — просто он такой и есть! Для него нет разницы, человек ты или… или такой как мы!

— А там в ресторации — еще и поют! Представляете? — выдыхает Вероника: — нет, правда!