ПВТ. Сиаль (СИ) - Ульяничева Евгения - Страница 23

— Ты уйдешь, — вкрадчиво проговорил Выпь в красное ухо, тяжелым взглядом предупреждая друзей гостя от необдуманных поступков, — забудешь сюда дорогу, понял? А вернуться надумаешь — голова твоя лопнет в пороге. Я сделаю. Уяснил?

Гость дернул подбородками, задыхаясь и вздрагивая густым лицом.

Выпь отпустил паршивца, кивнул прочим вышибалам. Обернулся к Юга — тот странно ухмылялся, глядя в спину гостю. Свежая ссадина на скуле казалась новым ярким украшением. Потом они встретились глазами.

— Хорошая работа, пастух, — сообщил Юга и, повернувшись, отправился на помост, как ни в чем не бывало.

Уборщики спешно навели порядок, девочки и мальчики Дома успокоили гостей. Выпь вернулся на пост. Прислонился к стене, скрестил подрагивающие руки на груди. Марша вопросительно толкнула локтем:

— Ты чего взбесился, желтоглазый?

— Ничего. Нормально все. Нормально.

Розовая пленка ярости исчезала с глаз, промаргивалась. Выпь глубоко дышал.

Темнота продолжалась, и больше ничего интересного не случилось.

***

Это все-таки произошло. Выпь скрывался, как мог, но, на беду, Юга умел видеть.

— Да что с тобой, пастух? Ходишь, как овдо ушибленный.

— Спина болит, — нехотя признался Выпь.

— Раньше сказать не мог, конечно же.

Выпь промолчал.

Юга, ругнувшись, отложил гребень с острыми черными зубами, кивнул на кровать.

— Ложись.

— Что?

— На живот, быстро! Рубашку сними.

— В этом нет...

— Выпь. Не доводи. У меня. Плохое. Настроение.

Парень, вздохнув, покорно через голову стащил рубашку, лег ничком, раскинув руки. Вздрогнул и попытался высвободиться, когда на бедра опустился Юга.

Юга тут же дал ему по затылку.

— Смирно! Ай, какой неспокойный. Чего ты дергаешься, у тебя все равно на меня не встает.

У Юга оказались сильные руки и жесткие пальцы. Выпь некстати вспомнил, как легко, на взгляд стороннего, он брал высоту прута и удерживал ее без внешних усилий, кувыркался и замирал, танцевал в воздухе. Прекрасно владел своим телом. Сам бы он так не смог.

Остро запахло пряностью.

— Это мазь, не трепещи. Мы ей пользуемся, если синяки и... прочее.

Боль, ставшая привычной за последнюю длину, постепенно вытапливалась, выжималась из спины. Выпь сумел расслабиться и, кажется, даже задремал.

Привиделось ему нечто короткое, глупое: плавное движение сквозь темноту, разбавленную вспышками света. Это успокаивало и убаюкивало, а потом что-то ударило его в бок и рвануло волосы на затылке.

Выпь ошалело вскинулся.

— Двигайся, пастух. Ты не гость, чтобы я тут в ногах у тебя полеживал.

— Я уснул?

— Дрых, как дитя, — хмыкнул Юга, скользнул ладонью по щеке, — бородатое дитя. Побрейся, тиа едва ли оценит.

Выпь смущенно потер лицо. Щетина была ему привычна, и иногда он забывал, что в Городце растительность на лице считалась дурным тоном.

А он, все же, в уважаемом заведении работал.

— Полегчало?

— Ага, спасибо, — спохватился парень.

— Без проблем. С тебя обратка. Хотя нет, не стоит, еще сломаешь мне что ценное. И укрепляй спину, иначе к старости будешь похотливым слюнявым горбуном, жамкающим девок по подворотням.

— Ты не скучаешь по тровантам? — испуганно перевел разговор Выпь, аж содрогнувшись от представленного воображением.

— С чего бы? — фыркнул Юга, с наслаждением вытягиваясь на кровати.

— Мне овдо не хватает, — признался вышибала.

— Уж чего-чего, а колобками разной формы и цвета я сыт по горло. Никогда бы не подумал, что...

Выпь не сдержался и прикрыл уши — иногда на Юга находил стих, и он мог вывалить на друга самые подробные гадости.

— ...и когда кончает этот шкаф, пищит, как будто слетышка душат. Тоненько так да жалобно, ажно слезы наворачиваются. Иииии, вот как-то так...Ты меня слушаешь?

— Ага, — откликнулся Выпь.

Юга глубоко вздохнул и затих. Пастух настороженно ждал, гадая, что тот выкинет следующим номером. С Юга Выпь наговорил больше, чем за всю жизнь до знакомства с ним. Смуглую шлюху не устраивали монологи в пространство, не нравилось ему и молчание. Он вытряхивал из пастуха слова, как дарцы из должника, заставлял отвечать, бывало, кидался тем, что под руку попадется, если Выпь мешкался, мучительно складывая слова.

Юга был красив, вспыльчив, ярок. Горел точно черное звонкое пламя. Гости обзывали его «темпераментным» и, кажется, им этот его норов нравился.

Пастух же с ним жил. Хотя иногда казалось, что выживал, а вблизи это пламя было совсем другое дело. Но — Выпь научился разговаривать, а не просто говорить.

Юга резко обернулся к нему и спросил:

— К слову о тровантах. Ты вот знаешь, что старые Дома могли «нырять»?

— Как так? — заинтересовался пастух.

— Ну, оком под Полог вылезали, а как темнело — ровно под землю проваливались, со всем содержимым.

— И их хозяева не возражали?

— А что им возражать-то? Так, верно, безопаснее было.

— Может быть. — Выпь приподнялся на локте, заглянул в скуластое лицо друга, в обморочно-черные глаза. — Ты мог бы выращивать трованты и дальше. Ты их разумеешь. Они тебя слушаются. Как меня — овдо.

— Ай, пастух, многажды говорено уже, кто меня на чистую работу садовником возьмет?

— У вердо своего спроси.

— Не мой он, ну, — отмахнулся друг.

— Как думаешь, вернется он?

— Знаю точно, что заявится. Такие парни своего не упускают, выгоду во всем ищут. Жаль, Серебрянка невесть где шляется, спустили бы на него...

— Юга, — укоряюще протянул Выпь.

— Да что? Он, небось, подобных тварей и во сне не видывал. Пусть поорет, обосрется.

— Он все же нам помог.

— Не за куцое спасибо, — подкидыш зевнул и нехотя признал, — хотя он довольно приглядный, рыжий-ржавый с огоньком, может, получится с ним обычным манером рассчитаться.

— Как будто тебе работы не хватает.

— А тебе-то что?! — немедленно ощерился Юга.

— Да ничего.

— Ну и молчи тогда, молчи.

— Я-то молчу, это ты без умолку треплешься, — огрызнулся Выпь.

Положительно, иногда Юга делался совершенно невозможным, в такие редкие моменты Выпь хотелось рявкнуть как следует.

Как обычно, сдержался. Отвернулся от фыркающего облюдка, натянул одеяло. Усмирил дыхание и сам не заметил, как задремал.

Очнулся же, когда на плечо влажно шлепнулось и растеклось мокрое. Одурело вскинулся, глаза в глаза столкнулся с испуганно присевшей Серебрянкой — двуногой, голой, млечно-мреющей в сдавленной тиши.

— Выпь, пожалуйста, — умоляюще прошептала девчонка, — мне нужна твоя помощь.

— Что, опять? — чужим, сиплым спросонья голосом осведомился Юга.

— Я не могу скинуть это, слишком больно, помоги мне, пожалуйста, — Серебрянка шептала, как в лихорадке, желая и не смея коснуться Выпь длинными беспокойными пальцами.

— Тише. Скажи, что делать.

— Вот дурная, что с тобой на этот раз?

Серебрянка не ответила, тогда облюдок сорвал колпак с огненной лампы — рыжее охватило согнутую фигуру в оплотьях бывшей шкуры, неряшливыми космами свисающими со спины и боков.

Тело полосовали странного вида потеки, не то слизь, не то кровь.

Девочка судорожно скорчилась, прикрывая тонкими ветками рук наметки женской груди и паха. Виновато объяснила:

— Я не могу перевести себя в другую форму. Я застряла.

Выпь попытался накинуть ей на плечи одеяло, но Серебрянка отшатнулась.

— В купальню, оба, — принял решение Юга, — пастух, сунь ее в воду, только не переусердствуй. Я живо обернусь, ждите.

И выскользнул из комнаты.

— Пойдем, — Выпь жестом указал девчонке дорогу.

В купальной было холодно. Девочка зябко переступила босыми ногами, оглянулась на Выпь, не без труда, закусив губу от неизбежной боли, залезла в глубокую чашу.

Пастух снял колпаки с ламп, в изобилии размещенных по углам и стенам. Вскрыл воду. Здесь, в Веселом Доме, в самой его подошве была устроена истопная: от нее водяные жилы Дома брали жар для горячей воды.