Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич - Страница 4

На службу ходил Алексей Иванович, батальоном командовал. Экзерсисы ружейные с солдатами отрабатывал, караулы отряжал и проверял, да каждый день к вечеру домой. К дочке с женой любимым. Только раз, днем осенним ненастным, вернулся в дом безрадостный майор.

- Что так рано, дорогой мой супруг? – весело встретила Эва. Плохо еще говорила жена по-русски. Слова медленно подбирая, да с акцентом сильным.

Сел майор на лавку, даже епанчу не скинув. Молчал.

- Что? Что случилось? Was? Was ist los? – от волнения Эва перешла на немецкий, не заметив. Подбежала к мужу. За плечи обняла, головкой белокурой прижалась.

- Другую службу мне назначили, Эва. – грустно поведал.

- Какую? Где, Альоша? – Эва рядом на скамью опустилась, объятья не разжимая.

- В полку опять драгунском. Эскадроном начальствовать буду. А полк к походу готовиться. На Украину уходит. В Брянск. К границам поближе. Волнения там крестьянские, да разбой на дорогах неуемный. Вот и посылают… - Веселовский стал лоб тереть усиленно, мысли стараясь в порядок привести.

- Мы с тобой поедем! – решительно сказала Эва. Маша вдруг проснулась в колыбели. Закряхтела, ворочаясь, захныкала. Мать к дочке метнулась. На руки взяла. Покачала. Та почмокала, загугукала спросонок и опять угомонилась.

- Мы с тобой поедем! – шепотом повторила Эва. И головой покачала для убедительности.

- Куда? – также тихо и горестно спросил Веселовский. И вспомнилось вдруг: «Маша, покойная, вот тоже так говорила. Собралась тогда со мной. На край света. А что вышло?». Закрыл глаза майор и увидел наяву. Оренбургские степи. Крепость Разсыпную. Осаду. Грохот залпов и визг степняков. Машеньку Тютчеву. И стрелу. Длинную, башкирскую, что из груди ее торчала. Застонал от боли давней душевной. Охватил голову русую руками.

- Никогда! Никогда! – подумалось, - никогда не возьму их с собой. Я не могу, права не имею, рисковать последним, что есть у меня.

Эва обеспокоено, с ребенком на руках, подошла. Спросила:

- Что с тобой, милый?

- Эва! – Веселовский уже решил все. Голову поднял. В глаза посмотрел, - Ты напишешь матери с отцом в Швецию. Тебе с Машей надо будет поехать к ним.

Эва молчала. В глазах блестели слезы. Она все поняла.

- Ты…ты вспомнил? Да? – жена знала всю печальную историю.

- Да! – тихо, но твердо ответил. И поднялся. – Давай-ка перекусим что ль, жена. Да и раздеться надобно. Вона, как с улицы ворвался, так и сижу в епанче. Скоро Машенька проснется, поиграем.

Обедали молча. Веселовский вспоминал, как днем отводил он роту на смену караулов в дом губернаторский. Там, во дворе, его старый фельдмаршал Ласси и увидел. Узнал сразу же:

- Веселовский?

- Я, ваше сиятельство. – Вытянулся майор.

- А ты здесь? – Ласси оглянулся на караул, все понял, - в полку гарнизонном?

- Так точно, ваше сиятельство. – Кивнул.

- Такой офицер и здесь. – Покачал головой фельдмаршал, - это тебя Кейт определил?

- Так точно, ваше сиятельство, Яков Иванович перед отъездом своим.

- Да… - глаза старика затуманились, - какого генерала потеряли… А ты слышал, майор, Кейт ныне фельдмаршалом стал? А Манштейн? Приятель твой старый? По походам миниховым? («И это помнит» - мысль мелькнула.) То ж генерал уже. Хоть и к виселице приговорен императрицей нашей. Во как ценит их король-то прусский, Фридрих. Не то, что наши, - махнул рукой.

- Я очень рад, - тихо молвил Веселовский, - за Якова Ивановича.

- Да-да, - рассеянно кивнул Ласси и замолчал, задумавшись, на трость опираясь.

Веселовский продолжал стоять перед фельдмаршалом навытяжку. За ним замер весь караул в ожидании. Молча стояли адъютанты и офицеры свиты губернатора. Все ждали. Ласси размышлял. Наконец посмотрел прямо на майора:

- Так, Веселовский! Ты отличный и храбрый офицер. Я помню, как ты отличился тогда в последнюю кампанию со шведами. И с полком Санкт-Петербургским да казаками донскими Ефремова прошел всю Финляндию. Вот и назначаю я тебя в тот же полк. Эскадроном начальствовать будешь. Третьим. То по рангу твоему премьер-майорскому. С генералом Фроловым-Багреевым пойдете. Понял. А там, глядишь, и до полковника недалеко будет.

- Слушаюсь, ваше сиятельство. – Чуть слышно ответил Алексей, стараясь не смотреть в глаза фельдмаршалу, чувства бушевавшие внутри не выдать.

- Ну и отлично. – Ласси повернулся и пошел внутрь дома. За ним и свита потянулась. Веселовский оглянулся на караул заждавшийся. Махнул рукой командиру ротному:

- Произведите, капитан, развод и смену. Без меня. Я домой пойду. Не служу здесь более. – Так и направился прочь со двора губернаторского.

Лошадь взял под уздцы и, в седло не поднимаясь, шел пешком медленно. Думал. Первой мыслью было отправить Эву с Машей в Хийтолу. К матушке. Но сам отмел. Не годиться! Не сможет жить там Эва. Видел он, как тягостно было ей, когда ездили в Хийтолу. Еще до рождения Машеньки. Разные они совсем с матерью. Да и уклад весь жизни русской деревенской ей не понятен. Крестьяне косились на нее. По-русски тогда Эва почти не говорила. Как с ними обращаться? Чужим ей казалось все.Только из-за Веселовского терпела Эва, и как радовалась, когда вернулись в Лифляндию. Здесь-то в Риге было привычнее. Нет, не поедет она! Надобно в Швецию, к родителям ее ехать. Морем. Господи, как они управятся? Ветра, качка. Ведь одни поедут. Без меня. Эти мысли не покидали Веселовского. Мучался майор.

И сейчас сидел молча. Обдумывал все. Молчала и Эва. Украдкой слезу смахивала. Не выдержала первая:

- Когда ж уходите?

Оторвался от дум безрадостных, на жену посмотрел:

- Месяца три-четыре еще здесь будем.

- Ну и слава Господу нашему, Иисусу Христу, - перекрестилась Эва, обрадовалась, - хоть не завтрашний день. Проводить нас сможешь. На корабль посадить.

- Навряд ли, - сокрушенно головой покачал майор, - до весны еще уйдем. Море льдом сковано будет. Вам летом уезжать придется. Без меня. Эва, - посмотрел в глаза жене. - Я попрошу генерал-губернатора нашего, фельдмаршала, графа Ласси, Петра Петровича, позаботиться о вас. Он и корабль определит вам понадежнее, и капитана поопытнее. Как льды сойдут, погода наладиться, так и отплывете. Даст Бог, плавание тихое выдастся. А до лета… до лета здесь побудете.

Эва слушала мужа опечаленно. Расставание было неизбежным. Тут и Машенька проснулась. Головка растрепанная, в кудряшках, из колыбельки показалась. Ручки к отцу протянула. Зевала еще сонно. Встрепенулся Веселовский. Подхватил на руки ребенка. Закружил. Сон Машин, как ветром сдуло. Залилась смехом веселым, безмятежным. Как колокольчик серебряный зазвонил. Так весь вечер и провели в забавах. А на утро собрался Веселовский в полк драгунский. Должность новую принимать.

В эскадрон назначенный входили 3-я и 8-я роты. Удручающе выглядели драгуны. Сами оборваны, а лошади и вовсе плохи. В строевом отношении эскадрон никуда не годился. В седлах сидели плохо, равнения держать не умели. У половины драгун лошадей вовсе не было. Веселовский эскадрон в поле вывел, попытался атаку произвести. Еле-еле рысь набрали, а как скомандовал: «Стой! Оправься!», так в кучи сбились. Где по двадцать шеренг образовалось, а промеж ними взводом проехать можно было.

- Что так все дюже плохо? – Веселовский кивком головы показал на эскадрон подъехавшему с понурым видом командиру 3-ей роты капитану Наумову. В 8-й даже командира не было. За него поручик Тутолмин состоял.

- Одними хозяйственными заботами заняты были. – Виновато пожал плечами капитан. – Фуража нет, все лето на травах, в табуны сгоним, тем и кормим лошадей. Без седла лошадь дичает. Вот и не знает порядка.

- А люди?

- А люди, что ж… Половина фураж на зиму заготавливает, сено косит, половина лошадей пасет. Да всех-то и двух третей от штата не составит.

Но поход никто не отменит. Мало того, что лошади плохи, так и не хватало их на всех. По приказу Ласси закупали срочно. Брали все, что могли найти на отпущенные казной деньги. Из карет и телег обывательских выпрягали, не разбирая, что надорванные попадались. К январю, с грехом пополам, собрались. Фельдмаршал выехал к полкам в последний раз посмотреть, да попрощаться.