Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич - Страница 25

Из толпы крики послышались:

- Не гоже!

- Ручаемся!

Цесельский и сам вдруг задумался. Переглянулись с Младановичем. Забыли впопыхах о том, что Гонта и правда любимец воеводин. Как бы потом самим башки не лишиться. Крут, ох, как крут на расправу, князь Потоцкий.

- Ладно, Гонта, - решили, - возвращайся в степь.

Сняли кандалы с козака, потер он руки занемевшие, после поклонился поясно народу, на коня вскочил и был таков.

Совсем поникли евреи уманьские, увидев, что отпущен тот, кого боялись они. Долго толковали промеж себя. Крик подняли, ругались, руками размахивали. Горячились Лейба Шаргородский и Мойша Менакер:

- Драться надобно будет братья евреи. Никому верить нельзя.

- Откупимся – не соглашались другие. – Пошлем дары к Гонте, чтоб сидел на месте, в степи, не шел к Железняку. – Большинство таких было, на том и порешили. Плюнули на них Лейба с Мойшей:

- Ох и пожалеете потом, гои, да поздно будет! – ушли с толковища. Остальные нагрузили возы с добром всяким, в степь отправились, Гонту задабривать.

- Пощади нас, любезный пан Гонта, - поклонились низко, - защити от гайдамаков. Один ты с ними совладать можешь. Не даром любезного пана так любит ясновельможный князь воевода Потоцкий.

Усмехнулся сотник, верные люди дали ему уже знать - чьему навету он обязан был виселицей. Подумал про себя:

- Будет вам защита, поганцы, - а вслух сказал:

- То добре, панове жиды, похлопочите пред паном Цесельским мне приказание выступить против Железняка.

Выхлопотали евреи приказ, но Цесельский отправил вместе с Гонтой трех шляхтичей-полковников, следить за козаками. Выступили сотни в поход. Правда, Гонта тут же объявил полякам:

- Можете, ваши милости, ехать прочь. Мы в вас не нуждаемся и вашей крови не хотим. – Полковники поспешили убраться поскорее назад в Умань. А Иван Гонта повел свои сотни к Железняку.

В лесу встретились. Есаулы верные, Бурляй, Шило, Журба, Голобородько, на ковре лежали, горилку попивали, салом с хлебом закусывали. Атаман в сторонке на пеньке примостился, по пояс голый, весь коричневый от загара. Цирюльник из местных, полуаршинной бритвой скоблил голову козака, мылил куском грязного мыла, поливал из кувшина водой.

- Сидай с хлопцами, Гонта, - показал на ковер Железняк, - угощайся покуда. – И цирюльнику:

- А ты, давай, брий гладенько, тильки оседелец не зрижь.

Брадобрей старательно скоблил голову запорожца, с треском, словно чешую с рыбы счищал. Иногда соскакивал с гладкой головы кусочек кожи, и тогда цирюльник хмурился, поливал порез водой, смывая льющуюся кровь, и снова усиленно мылил. Железняк успокаивал:

- Плюй на то, хлопец. После землей присыпем. Яка то кровь? У нас шапки красны, пид ними крови не видно.

Бритье завершив, толковал Железняк сотнику уманскому про указ царицын. В круг всех козаков собрали, подьячий, к войску прибившийся, читал вслух. На день завтрашний костры гайдамацкие запылали в окрестностях Умани. Взять с ходу крепость не получилось. Комендант Умани Ленарт умело оборону возглавил, встретил бунтовщиков картечью, на голову козакам полетели камни, бочки, горшки, мешки с песком. Жители вылезли на стены, помогали гарнизону, даже богословы ученые взялись за сабли и ружья. Козаки отступили.

Меж тем из Умани исчез Цесельский. Остался за все отвечать губернатор Младанович. Страшно стало. Решил поляк договориться попробовать с козаками. Тайно связался с Гонтой. Обещал крепость сдать, при обещании не резать католиков, шляхту и поляков вообще:

- В жидах же козаки вольны. – добавил посланец Младановича.

Атаманы, переглянувшись, сказали:

- Пусть все поляки в костелах укроются, не тронем! Открывайте ворота.

Напрасно комендант Ленарт убеждал Младовича не сдаваться, напрасно к этому призывал пылкий шляхтич Шафранский из милиции, землемер бывший, напрасно молили Младановича евреи, на обещания о защите ссылавшиеся. Никого не слушал губернатор. Приказал разрядить все орудия и распахнуть ворота. Жителям всем советовал в храмах спрятаться. Ворвались гайдамаки в город. И началось… Сперва резали евреев. Часть из них в синагоге заперлась. В бой вступила. Дрались отчаянно. Мойша Менакер с Лейбой Шаргородским возглавили сопротивление. С полсотни козаков положили. Да куда там… Приказал Железняк пушки подтащить к синагоге, расстреляли всех в упор. А после никого уже не щадили. Ни детей, ни стариков. Женщинам груди отрубали, перед тем, как убить. Волосы дыбом вставали от зверств того времени полудикого. После, за поляков взялись. Охватывались костелы древние пламенем всесокрушающим, вырывались его языки через окна готические. Кто выскакивал из пожара, под саблями падал сраженный. Немногие спаслись. Женщин польских, что понравились, брали себе козаки в жены, даже детей их усыновляли, всех остальных перебили.

Приволокли к Гонте и самого пана Младановича связанного. Выкрикнул шляхтич в лицо сотнику отчаянно:

- Ты ж обещал, Гонта?

- Ты тоже обещал евреям не выдавать их мне! – отвечал сотник. И слетела к его ногам голова Младановича.

Три дня шла ужастная резня. Весь город был услан трупам. Глубокий колодец на рыночной площади наполнили детьми убитыми. Крестьяне по селам окрестным тем временем вязали евреев-арендаторов и шляхту, свозили в Умань, а пьяные козаки казнили их. Всего погибло около 20 тысяч человек. Некоторые откупиться пытались, гайдамаки охотно брали подношения, а потом убивали. Другие крестились срочно, и таких козаки заставляли участвовать в массовых убийствах других евреев. И убивали. Куда деться…

В память об Уманской резне евреями была составлена особая кина , которую читали в синагогах ежегодно в день 5 таммуза .

Глава 13. А заплатила за все Польша…

Не ускоряйте смерти заблуждениями вашей жизни,

и не привлекайте к себе погибели делами рук ваших.

Премудрость Соломона (гл.1, ст.12), Ветхий Завет.

Отпраздновав победу, сели Железняк с Гонтой в Умани, стали рассылать по всей Украине письма. К народу взывать: «Пришло время освободиться из неволи, пришло время отомстить за все наши муки!». В Киев слали донесения, пред властями русскими отчитывались. Верили, что указ Екатерины не был фальшивкой. А по всей Украйне панской разлетались отряды гайдамацкие. И везде путь их был отмечен пожарами и виселицами.

Конфедерация Барская совсем сникла. С одной стороны русские отряды громили их по всей Польше, с другой – гайдамаки вырезали всех поляков и евреев под корень. Вожди конфедерации то и дело прятались за границей. То в турецких владениях, то в венгерских. Сам король уже обеспокоился. Срочно пригласил к себе Репнина, ходил непрестанно по кабинету и в окна выглядывал, то на Свентоянскую улицу, то в сторону Краковского предместья.

Русский министр появился, как всегда неожиданно:

- Я здесь, ваше величество!

- Князь, - без предисловий начал Станислав-Август, - Новое несчастье обрушилось на многострадальную нашу Польшу. Верно, что без Барской конфедерации этого бы не было. Фанатики католические стали насильно заставлять несчастных крестьян нашей Украйны обращаться в грекоуниатскую веру. И вот результат! Они возмутились. Их много и они свирепы. Убиты уже тысячи поляков, священников и евреев. Фанатизм греческой веры и рабский бьется теперь против фанатизма шляхетского и католического. Но это ужасно, князь! Надо остановить их.

- Я сам сильно раздосадован этим гайдамацким бунтом, ваше величество. – Морщась, как от зубной боли, отвечал Репнин. – Я просил, я требовал, чтобы все православные польских областей были переданы в духовное управление белорусского епископа. Так нет, этот мятежный игумен Мотренинской обители спелся с архиереем переяславским и вот вам – бунт!

- Я слышал, будто эти…козаки имеет манифест императрицы?

- Ложь, - опять сморщился Репнин, - фальшивка. Императрица обеспокоена не менее нашего. Гайдамаки подходят близко к границам турецких владений. И это может вызвать не нужные осложнения в наших отношениях с турками. Обрезков и так пишет постоянно, что французы мутят воду изо всех сил и стараются подтолкнуть Порту к войне с нами.