Играя в жизни - Ли Мери - Страница 9

– Будь благодарна корпорации и ее законам. Если бы тебя не притащили сюда, ты бы уже была мертва. К сожалению, есть блюстители, которых невозможно подкупить, напугать или задобрить. Поэтому завтра на рассвете тебе придется предстать перед судом. – Тонкие губы растягиваются в улыбке, от которой веет злом. – Не переживай, все пройдет в рамках закона. Ты будешь нема, а я красноречив. Уже к обеду твое тело подвесят слева от главного экрана, как назидание каждому расхитителю могил и убийцам.

Все, что говорит мэр, слишком красочно рисуется у меня в голове. Вот мне выносят вердикт, потом тащат к экрану и вешают на столбе. Мой ботинок падает, и я вижу безжизненную бледную ногу, раскачивающуюся в такт соседним телам.

Шумно сглатываю и шепчу:

– Я этого не делала.

– Может быть. – Мэр садится ровно и складывает руки перед собой. – Но это не имеет значения. Даже если ты этого не делала, кто-то должен ответить за надругательства над моей любимой супругой.

Его губы говорят одно, а глаза другое. Именно они сообщают мне – свидетели долго не живут. И я уже исчерпала лимитные минуты.

Мэр поднимается, одергивает черный пиджак и, больше не смотря на меня, покидает кабинет. Тут же входят блюстители и уводят меня обратно. Женщина в желтом шагает передо мной.

Я была готова разрыдаться, но сдержала себя. Не хочу расклеиться у всех на виду. От слез станет хуже только мне.

Отсюда не сбежать. За мной идут блюстители, а в руках у Желтка планшет, который вырубит меня за одно касание клавиши.

Завтра будет суд, но в этом нет надобности. Это дань уважения былым традициям, не более того. Мэр четко дал понять, что я не жилец. И последние часы я проведу на голом полу, среди заключенных незнакомцев. Что может быть хуже? Сейчас мне кажется, что ничего. Но хуже всегда может быть.

Женщина в желтом делает пометки в планшете, а потом переводит на меня взгляд серых глаз.

– Ошейник активирован. Можешь отдыхать, завтра с утра я за тобой приду.

На слове отдыхать я начинаю смеяться. Истерически. На глазах выступают слезы, и сквозь них я даже не вижу, как желтая троица уходит.

Всхлипывая, смеясь и плача, сажусь на пол и подтягиваю к себе колени. Все же я не сдержалась. Смех растворяется в воздухе. Рыдаю. Так сильно плачу, что кислорода не хватает. Постепенно, может, через пять минут или через пару часов я успокаиваюсь.

– Не стоит.

Голос парня, сидящего ко мне спиной, звучит утробно и глухо. Поворачиваюсь к нему, а он подобным не промышляет. Пару мгновений гипнотизирую его спину.

– Плакать? – спрашиваю я, утирая нос.

– Надеяться.

Все. Больше он ничего не говорит, а от его "надеяться" становится только дурнее. Не успеваю отвернуться, двойник Элвиса вступает в разговор, которого вообще не должно было быть.

– Они не пощадят никого. – Взгляд парня блуждает по помещению. – Корпорация убьет всех нас. Если какая-то часть механизма дает сбой, они не будут ее ремонтировать. Выбросят и возьмут новую. – Взгляд предварительно заключенного останавливается на мне. – Не надейся. Иди туда, высоко подняв голову, а не поджав хвост.

Отворачиваюсь. Тишина снова ложится на наши плечи, и я, глубоко вздохнув, опускаюсь на прохладный пол.

Вспоминаю Элвиса, в данный момент я его ненавижу. И каким образом ему удалось убедить меня ввязаться в это дело? В голове бьется логичная мысль, если бы я не следила за Элвисом, то мэр меня бы не увидел. Моя жизнь продолжалась бы в прежнем ключе.

Перед глазами появляется площадь с левитирующим экраном, а справа от нее вполне себе реальная виселица. По горлу проходят спазмы. Зажмуриваюсь и стараюсь отогнать картинку, но отчетливо вижу потрепанную веревку, свисающую с высокого столба. Сколько времени мое тело провисит, прежде чем его снимут? Скорее всего игроманы и снимут мои кости, обтянутые кожей. Тело начнет пахнуть, и только тогда они подумают, что что-то не так. Найдя причины, избавятся от раздражающего фактора. Фу. Это невообразимо мерзко. Начинаю завидовать тем, кто умер резко и даже не успел понять, что жизнь окончена.

Открываю глаза и сажусь. Мне не уснуть, а мучиться ужасными картинками, которые рисует рассудок, я тоже не желаю. Бросаю взгляд на могучую спину. Нет. Этот на диалог не пойдет. Перевожу внимание на Двойника.

– Как твое имя? – спрашиваю я.

Сначала парень смотрит себе за спину, поняв, что я разговариваю с ним, слегка улыбается.

– Бенедикт. Мать зовет – Беном, – говорит он, продолжая распутывать нитки на рукаве. – А твое?

– Завтра это перестанет иметь значение, – произношу и пожимаю плечами.

– Родные все равно будут помнить тебя, что бы ты не совершила.

– Нет у меня родных.

– Вообще?

– Я одна.

Какое-то время молчим. Незаметно для себя заразилась делом Бена – распутывать рукав кофты. Это в какой-то степени успокаивает.

– Это даже лучше, – говорит Бен.

Бросаю на него короткий взгляд и спрашиваю:

– Почему?

– Никто не будет страдать. Ты умрешь, а…

– Можешь не напоминать об этом? – с долей злости спрашиваю я, хотя сама вывела Бена на диалог.

– Могу.

Мало того разговор не клеится, так Бен лишний раз напоминает, что скоро я умру. Дрожь моментально пробегает по рукам, и я снова смотрю на Бена.

– За что ты здесь? – спрашиваю я.

Какое-то время Бен молчит, а я так жажду услышать его историю и позабыть о своей, что подползаю к самому краю моего невидимого заточения. Молча жду, кажется, одно неверное слово с моей стороны, и Бен замолчит до самого суда.

– Я бы сказал, что невиновен, но это будет враньем. И вообще я рад, что оказался здесь и завтра меня казнят.

– У тебя уже был суд?

– Да. Думаю, тебе понравится. Чистой воды спектакль.

Сомневаюсь, что мне может понравиться суд, где я буду на скамье подсудимого, а рядом не будет адвоката.

– Что ты сделал?

Бен посмотрел мне прямо в глаза.

– Я два месяца протаскивал синтетик с завода.

Да ладно? Я знаю, что рабочие таскают синтетик, но никогда не видела, как именно они это делают.

– Как? – спросила я.

– Тебе лучше не знать, – печально улыбнувшись, произнес Бен. – Меня поймали.

– И ты этому рад?

– Да.

– Ты дурак?

Бен улыбнулся моему вопросу, а в глазах у парня появились слезы.

– Капсулу синтетика нашла моя младшая сестра. Мать говорит, что скорее всего сестренка подумала, что это что-то съедобное и съела.

Мой взгляд опускается в пол. Можно не спрашивать, что случилось с сестрой Бена. Она умерла. И ей было очень больно. Если пары синтетика отравлены, то вы можете себе представить, что будет с человеком, употребившем его в чистом виде. Тело разъест изнутри.

– Соболезную, – тихо произнесла я и отвернулась.

Зря я вывела его на разговор. Отвлекшись на его горе, я позабыла о своем не более, чем на несколько минут. Но напомнила Бену, возможно, о самом ужасном событие в его жизни.

5. Правосудие

Время пришло. И больше всего я сожалела о том, что у меня не было силы, которая смогла бы отмотать назад эти проклятые дни. Я бы не согласилась грабить могилу. Не пошла бы за Элвисом и продолжила бы свою размеренную голодную жизнь. Но нет такого прибора, который сможет исполнить мою мечту. Стрелки часов назад не ходят.

Руки тряслись, но я продолжала стоять за трибуной, сжимая пальцы в кулаки, надеясь, что это успокоило бы меня, и я смогла бы здраво мыслить. Стояла я одна, хотя справа до сих пор находилась идентичная трибуна. Раньше там располагался защитник всех оступившихся – адвокат. Сейчас – пустота.

Сглатывая ком, я только сильнее сжала пальцы. Практически не видела передо собой убранство зала, который превратился в одно коричневое пятно. Казалось, что тут все было из дерева, покрытого лаком: стены, пол, скамейки передо мной и массивная высокая двухстворчатая дверь в конце зала. Перед глазами плыло, ноги подкашивались. Я не плакала, но нервы могли сдать в любой момент. Я – сжатая пружина, которая вскоре могла бы выстрелить.