Марина Цветаева. По канату поэзии - Гиллеспи Алиса Динега - Страница 96

Вернуться

284

Хейсти интерпретирует «Новогоднее» как последний этап орфического путешествия Цветаевой, где разрыв между нею и Рильке постепенно сокращается и она, наконец, «вступает» в небесную сферу.

Вернуться

285

Эта звезда напоминает о символе недостижимой поэтической судьбы из раннего стихотворения Цветаевой «Только девочка», а также о космической образности, связанной с эфирностью Блока, в «Стихах к Блоку». Теперь, наконец, Цветаева как будто присоединилась к звезде, которая раньше казалась столь недоступной, иными словами, благодаря своей близости с Рильке как до, так и после его смерти она обрела уверенность в своей поэтической гениальности.

Вернуться

286

См. рассуждения Цветаевой о французском сборнике Рильке «Vergers» в ее письме к поэту от 6 июля, где она пишет: «Поэзия – уже перевод, с родного языка на чужой – будь то французский или немецкий – неважно. Для поэта нет родного языка» (Briefwechsel: 206; Письма 1926 года: 163). Ср. также то, что пишет Цветаева по поводу «Vergers» Пастернаку после смерти Рильке: «Он устал от языка своего рождения. <…> Он устал от всемощности, захотел ученичества, схватился за неблагодарнейший для поэта из языков – французский <…> – опять смог, еще раз смог, сразу устал. Дело оказалось не в немецком, а в человеческом. Жажда французского оказалась жаждой ангельского, тусветного» (6: 267).

Вернуться

287

Ср. известное стихотворение «Вскрыла жилы: неостановимо…» (2: 315).

Вернуться

288

Я опираюсь здесь на убедительное интерпретацию значения этих слов, предложенное Иосифом Бродским (Об одном стихотворении. С. 162).

Вернуться

289

Ср. об этом: Brodsky P. P. Rainer Maria Rilke. P. 30.

Вернуться

290

О том, что здесь эти местоимения используются металингвистически, так что сливаются не только их референты, но и сами местоимения (иначе говоря, происходит трансформация языка), свидетельствует как курсив, так и то, что «ты» используется не в напрашивающемся в этом контексте винительном падеже, а в именительном.

Вернуться

291

См. рассуждение Иосифа Бродского о поразительных сдвигах точки зрения в этой поэме (Об одном стихотворении. С. 155–156).

Вернуться

292

Хейсти подробно пишет о двойственности значений слов свет (земля, вселенная, мир / свет (лучистая энергия)), край (предельная линия / страна, область) и место (конкретное место / пространство) в «Новогоднем»: «Цветаева использует полисемию ключевых слов поэмы для репрезентации различия двух областей существования, но одновременно и для того, чтобы подчеркнуть непрерывность языковой связи между ними» (Hasty O. P. Tsvetaeva’s Orphic Journeys. P. 181).

Вернуться

293

Эта цельность снимает раздвоенность поэмы Цветаевой «С моря», адресованной Пастернаку летом 1926 года. В отношении к Рильке разлученность с… (с чего, откуда) становится союзом с… (с кем).

Вернуться

294

В ситуации с Пастернаком такой союз представлял угрозу для поэтической автономии Цветаевой («мы бы спелись»; 6: 265); с Рильке, напротив, так и не состоявшаяся земная встреча («Ничего у нас с тобой не вышло. / До того, так чисто и так просто / Ничего…») замещается динамическим метаязыковым раем, где поэтические устремления Цветаевой освобождаются от двойственности и разделений земного языка.

Вернуться

295

Briefwechsel: 231; Письма 1926 года: 191.

Вернуться

296

В период майско-июньского перерыва в переписке с Рильке Цветаева писала Пастернаку, что Рильке – как холодное море, «нелюбящее, исполненное себя», то есть не нуждающееся в человеческом обществе (6: 252). Ср. об описании Цветаевой своего детского впечатления от пушкинского стихотворения «К морю» в эссе «Мой Пушкин» (1937): Sandler S. Embodied Words: Gender in Cvetaeva’s Reading of Puškin // Slavic and East European Journal. 1990. Vol. 34. Issue 2. P. 139–157.

Вернуться

297

Бродский И. Об одном стихотворении. С. 173.

Вернуться

298

Briefwechsel: 105; Письма 1926 года: 85.

Вернуться

299

Письма 1926 года: 89. Немецкий оригинал этого посвящения дается неправильно в: Briefwechsel, 111. Правильный вариант включен Хейсти в книгу «Орфические путешествия Цветаевой» (P. 139).

Вернуться

300

Идею «ремесла» Цветаева заимствует у русской поэтессы XIX века Каролины Павловой, озаглавив этим словом свой сборник 1923 года «Ремесло» (см. коммент. в: Цветаева М. Стихотворения и поэмы: В 5 т. Нью-Йорк: Russica, 1980–1990. Т. 2. С. 364).

Вернуться

301

В «Новогоднем» также есть элемент театрализации, на что обратил внимание Иосиф Бродский (Об одном стихотворении. С. 181). Для Цветаевой в этой поэме «рай» – «амфитеатр», где «занавес над кем-то спущен»; она воображает Рильке, сидящего, «приоблокотясь на обод ложи». Этот театральный мотив вводит чуть заметную атмосферу игры, нехарактерную для традиционно торжественной трактовки темы смерти.

Вернуться

302

В эссе Цветаевой «Твоя смерть» эта словесная симметрия развивается дальше: хронологически смерть Рильке располагается между смертями двух знакомых Цветаевой, француженки Иоанны (Жанны, мадемуазель Jeanne Robert) и русского Иоанна (умственно отсталого мальчика Вани) (5: 205).

Вернуться

303

Это изобилие отчаянных, но в то же время ликующих слез напоминает об описанных в «Проводах» слезах «больше глаз / Человеческих и звезд / Атлантических».

Вернуться

304

Иосиф Бродский поясняет, что последняя строка поэмы может быть также прочитана абсолютно прозаически, как адрес на письме, что свидетельствует о победе жанра любовной лирики над конкурирующим жанром надгробного плача (Об одном стихотворении. С. 186–187).

Вернуться

305

Посмертное появление Рильке в своих снах Цветаева интерпретирует как доказательство его продолжающегося интереса к ней, о чем она пишет Пастернаку в письме от 9 февраля 1927 года (6: 269–271); как она пишет, в первый раз Рильке явился Цветаевой 8 февраля, на следующий день после завершения «Новогоднего».

Вернуться

306

Скрупулезный разбор поэтических структур «Поэмы воздуха» см. в статье М. Л. Гаспарова «“Поэма воздуха” Марины Цветаевой: Опыт интерпретации» (Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 576. Типология культуры: Взаимное воздействие культур / Сост. Ю. М. Лотман. Тарту: Тартуский государственный университет, 1982. С. 22–40).

Вернуться

307

Одновременно слово «пласт» (которое в выражении «лежать пластом» связывается с бесчувственностью) является образом тяжести и неподвижности – обратной, негативной стороны смерти; чтобы выразить свое новое понимание посмертного существования, Цветаева парадоксальным образом насыщает образ «пласта» непрерывной подвижностью «зыбей».

Вернуться

308

Использование здесь разговорного «мрем» напоминает о цветаевской концепции «Мра», тогда как ожидание стука от стоящего за дверью призрака говорит о том, что подтекстом «Поэмы Воздуха» может быть пушкинский «Каменный гость». У Пушкина статуя – дух смерти, приходящий за Дон Гуаном (поэтом, как и Цветаева); он молча стоит за дверью, как и дух Рильке. Внезапный стук – знак того, что время Дон Гуана истекло.

Вернуться

309

Возможно, изобретя эту терциноподобную рифму, проведенную по всей поэме и объединяющую ее в одно целое, и придав поэме трехчастную структуру, Цветаева обыгрывает структуру «Божественной комедии»; напомню, что в «Попытке комнаты» мы отмечали возможность ассоциации Рильке с Данте; устроенный террасами рай и лестницы в «Новогоднем» также отсылают к дантовскому ландшафту того света (Иосиф Бродский остроумно замечает, что цветаевский образ рая как амфитеатра – это «грандиозное <утверждение>, сводящее в одну строку все усилия Алигьери» (Об одном стихотворении. С. 181)). В «Поэме Воздуха» Рильке служит Цветаевой проводником во внешнюю небесную сферу, подобно тому, как Вергилий провел Данте во внутренние круги ада.