Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Адамович Надежда - Страница 41

Вечеряшняя заря запалила высоко в небе костры, пытаясь отогреть занесенную снегами замерзшую Русь. Ангелы Божии принялись зажигать перед новой службой звезды-свечи. Манята вглядывалась ввысь, пыталась рассмотреть небесных обитателей, да оскользнулась, расплескала воду.

Параська, соседка и сердечная подруга, возмутилась:

— Ну, Манята, кулёма ты… Весь подол мене облила! Никак ворон считашь? Аль о Степке думашь?

— Ничего не думаю! Мелешь невесть што… Вот из-за тебя возвертаться к колодцу прийдется.

— Из-за меня? Да я ж тебя просто спросила: не ведашь ли, ктой к вам пришел?..

— Пришел? Не ведаю… Побегли, поглядаим…

Девушки ускорили шаг.

У ворот топтался младший брат Ванька. Он с ходу накинулся:

— Ты где шлындашь? Я ужно в ледышку превратилси… Батька велел тебе куды-нибудь сходить.

— Куды эт? — растерялась Манята. — Я озябла…

— Ванька, а сказывай, ктой-то у вас гостюет. Давно ли? — спросила Параська.

Ванька отер нос рукавом, оглянулся и тихо сказал:

— Дать хто ж их знаить? Мобуть с другого конца села? Мене выгнали тебя сторожить, а девок вона тоже на улицу…

— Ой, Манята, енто ж сватать пришли, ей-богу сватать, — всплеснула руками Параська.

— Сватать? Варьку неужто. И слава Богу, наконец: с ее кривым глазом ужно засиделась в девках. — Манята перекрестилась, радуясь за старшую сестру-калеку.

Внезапно ворота заскрипели, пропуская дородную Авдотью — мать семейства, в котором, кроме Маняты, было еще четверо дочерей и трое сыновей.

— А, ты тута. — Авдотья зыркнула на дочку, кивнула Параське. — Чае ведра в снег поставила — примерзнут… Заходь в избу… И да, сваты были у нас…

— Просватали? Варьку?

— Каку Варьку? Што несешь: кому она крива нужна? Тебя просватали…

— Как меня? А за кого? — Манята без сил опустилась в сугроб.

— За кого, за кого… Под венцом узнаишь, за кого.

Брак у русских заключается по воле родителей, а жених и невеста даже не знают друг друга, потому что девиц в Московии держат в таких укромных отделениях домов, что их никто не может видеть[369].

Как нога моя стоит твердо и крепко, так слово мое будет твердо и лепко, тверже камня, лепче клею и серы сосновой, острее булатнаго ножа; что задумаю, да исполнится[372].

Если же отец или приятели жениха попросят, чтобы жених еще до свадьбы посмотрел и полюбовался на невесту, родители ее отвечают на то отрицательно и говорят, чтобы он спросил про нее других, которые ее видали; им известно, какова она: этого и будет с него до венчанья. Когда же родители и приятели все-таки не отстают и говорят, что если жениху нельзя видеть невесты, то они хотят посмотреть на нее: это и дозволяется им, если невеста без порока и увечья, и тогда отец, мать и две короткие их приятельницы отправляются в жилище невесты. Если она из зажиточных или богатых и в доме у нее много покоев, то сидит одна в комнате, разодетая и разряженная. Если она бедная или недостаточного состояния и в доме всего одна комната, она сидит, принарядившись, за занавескою, чтобы никто не видал ее. Подошедши к ней, женихова мать выводит ее из комнаты или из-за занавески, берет за руку, ходит с ней взад и вперед, оглядывает ее внимательно, не слепа ли и не хрома ли она, не колчет ли, не шелудива ли или нет ли за ней какого другого недостатка и порока; если она довольна невестой, то говорит ей, что она будет за ее сыном; так и пойдут к столу и веселятся[374].

…те люди вместо тое своея увечныя дочери, назвав имянем тое дочери, за которую не ведаючи учнут свататца, показывают другую или третьею дочерь, и та присланная смотря девицы тое излюбит и скажет жениху, что она добра и женитися ему на ней мочно; и как жених по те словам полюбит и о свадбе у них с отцом и с матерью учинится зговор… — писал в XVII веке подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин (ок. 1630–1667), — а как будет свадба, и в то время за того жениха по зговору выдают они замуж увечную или худую свою дочерь, которые имя в записях своих напишут, а не тое, которую сперва смотрилщице показывали, и тот человек, женяся на ней, того дни в лицо ее не усмотрит, что она слепа, или крива, или что иное худое, или в словах не услышит, что она нема или глуха, потому что в тое свадбу бывает закрыта и не говорит ничего, такъже ежели хрома и руками увечна, и того потомуж не узнает, потому что в то время ее водят свахи под руки, а как отвенчався и от обеда пойдет с нею спать, и тогда при свече eе увидит, что добре добра, век с нею жить, а всегда плакать и мучитца…[375]