Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Адамович Надежда - Страница 3

Склавины… с удовольствием поедают женские груди, когда [они] наполнены молоком, а грудные младенцы [при этом] разбиваются о камни, подобно мышам… …Живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, [будь то] за совместной трапезой или в совместном путешествии, своего предводителя и начальника, питаясь лисами, и лесными кошками, и кабанами, перекликаясь же волчьим воем[10].

Страна славян — равнинная и лесистая, и они живут в ней. <…> Они — народ, который пасет свиней, как овец.

Когда кто-то из них умирает, его сжигают на огне, а их женщины, если кто-то умер, ранят себе ножом руки и лицо. На другой день после сожжения этого умершего они идут к нему, берут пепел с этого места, кладут его в глиняный сосуд и ставят на холм.

<…>

У них нет вьючных лошадей, кроме небольшого [числа], и нет верховых лошадей, кроме как у высокопоставленного лица. Их оружие — дротики, щиты и копья, а другого у них нет.

Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются и забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. <…>

Они храбры и мужественны… <…> Они высокого роста, статные и смелые при нападениях. Но на коне смелости не проявляют и все свои набеги и походы совершают на кораблях. <…> Все они постоянно носят мечи…[11]

Я видел русов, — заявляет арабский путешественник ибн Фадлан, живший в X веке, — когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл. Я не видал [людей] с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом. Они не носят ни курток, ни хафтанов, но у них мужчина носит кису, которой он охватывает один бок, причем одна из рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор, меч и нож, [причем] со всем этим он [никогда] не расстается. <…>

А что касается их женщин, то на [каждой] их груди прикреплена коробочка, или из железа, или из серебра, или из меди, или из золота, или из дерева в соответствии с размерами [денежных] средств их мужей. И у каждой коробочки — кольцо, у которого нож, также прикрепленный на груди. На шеях у них мониста из золота и серебра, так что если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене один [ряд]… каждые десять тысяч, которые он прибавляет к ним [дирхемам], прибавляют [ряд] мониста его жене, так что на шее иной из них бывает много [рядов] монист[12].

Что касается русов… <…> Говорят, что, если рождается у одного из них ребенок, оставляет ему [отец] меч и говорит: «Нет у тебя ничего, кроме того, что добудет твой меч»[13].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Эта короткая летняя ночь выдалась в доме сельского кузнеца бессонной и хлопотной. Еще бы: старшую из дочерей, Любавицу, готовили к самому важному действу в жизни русской девушки — к Торжищу. С вечера, едва солнце скрылось за дубравой, началась суета: самого кузнеца отправили спать на сеновал, а Любавицу помыли, для чего пришлось протопить в избе печь (это в такую-то жару!), натерли снадобьями, что принесла Вештаня — местная ведьма. Любавица — вот дурище-то выросла — поначалу выла в голос, но постепенно выдохлась или смирилась со своей участью и после полуночи только всхлипывала, уставясь синими своими глазами в красный угол, откуда наблюдали за людьми истинные хозяева дома — домовой с домовихой. Между тем ее обрядили в расшитую рубаху, убранную обережными знаками понёву. Вештаня, самолично расчесывая Любавицыны русые волосы и заплетая их в косу, нашептывала ей на ухо все те секреты, что должна знать девушка, выходящая замуж… Наконец коса была заплетена, на голову возложена расшитая золотом повязка, лицо выбелено, щеки нарумянены, брови вычернены, глаза подведены. («Не смей слезу пущать, — сурово наставляла мать. — А то как нечистик станешь… Хто тя таку купит?»)

Смурый кузнец запряг в телегу пегую лошаденку, прикрикнул на хлюпающих носами дочерей («Цыц, куры, вот ужо я вас… Отворяй ворота!»), в очередной раз сокрушился, что дали светлые боги ему пять дочерей — и ни одного сына, дождался, пока Любавица усядется на телегу, и под причитания словно бы очнувшейся жены тронул лошадь. На улице к ним присоединилось еще несколько телег, на которых сидели разодетые по-праздничному девушки.

Так целым обозом и выехали из села, и это было хорошо, ведь дорога на Торжище могла оказаться очень опасной: зачастую молодые парни, не имея возможности купить жену, нападали на мужиков, везущих девок на торги, и умыкали их…

Раз в году в каждом селении обычно делали так: созывали всех девушек, достигших брачного возраста, и собирали в одном месте. Их обступали толпы юношей, а глашатай заставлял каждую девушку поодиночке вставать, и начиналась продажа невест[14].