Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Адамович Надежда - Страница 18

Подлинное признание в любви XI века просто дышит страстью — это грамота № 752, найденная в Новгороде на Троицком раскопе, где жили бояре — люди весьма состоятельные. Писавшая не просто грамотна — судя по изящному слогу, она хорошо образованна. Письмо очень интимное и эмоциональное — в нем ведь нет привычного для того времени обращения в начале. Мол, от такого-то тому-то… А еще, желая признаться возлюбленному в чувствах, женщина пишет, что относится к нему как… к брату. В тот век так действительно было принято говорить. Наша современница сказала бы, наверное, как к родному. Вообще, судя по тексту, написавшая эту записку женщина очень независима — быть может, вдова? Середина грамоты утрачена: по всей видимости, коварный адресат порвал и выбросил письмо при получении. Вот ведь гад!

Сильно удивит наших современниц и самое древнее предложение руки и сердца на Руси, известное сегодня. Это грамота № 377, датированная XIII веком: «От Микиты к Малании. Пойди за меня — я тебя хочу, а ты меня; а на то свидетель Игнат Моисеев…»[128]

Берестяная грамота № 377. Новгород. Послед. треть XIII в. gramoty.ru

Вот так вот — хочу, и все тут. Казалось бы, уж слишком прямолинейно и никакой романтики! Только и здесь это слово значит совсем не то, что сегодня. «Хочу» — именно «желаю жениться»; мало того, жених даже свидетелем обзавелся — его намерения вполне серьезны! Интересно, что предложение он делает девушке, а не ее родителям, что, в общем-то, немного нарушает наше представление о патриархальной, домостроевской Руси. Да и слово «жена» в Древней Руси значило вовсе не супругу, а всякую женщину вообще. Супруга называлась «подружья» — от «подруга», или «водимая» — та, которую водят, ну или «хоть» — слово, с которым исследователи и связывают то самое «хочу» из предложения Микиты. Вот князь Всеволод в Слове о полку Игореве:

«Хоть» (chot) означает жену и у чехов. В этом древнерусском слове соединены возвышенная и плотская любовь. А вот во времена Домостроя, когда русские женщины оказались заточены в теремах, «хоть» стало звучать непристойно. Со временем оно начало обозначать наложницу или прелюбодейку, а вовсе не жену. Так на Руси наступил новый этап восприятия любви.

Глава 9. Любовь колдовская

Берестяные грамоты и фольклор рисуют нам картину любовного быта Древней Руси, совершенно отличную от той, что формировала официальная древнерусская литература. А как считал академик Дмитрий Лихачев (1906–1999), именно фольклор заменял любовную поэзию в мире русского Средневековья. И о любовных страстях, что кипели на Руси, нам могут поведать… заговоры!

В этой главе речь пойдет о еще одной, особой русской любви — любви колдовской, сжигающей; любви, над которой не властен разум. Хорошей иллюстрацией может послужить, например, вот такая история.

В 1734 году было заведено дело о колдовстве. Во время допроса Авдотья из деревни Маргуша под Нижним Новгородом призналась в любви к Степану Борисову, сыну писаря. Давайте попробуем представить, как это было…

То есть Авдотья — в духе Татьяны Лариной — первой призналась Степану в своих чувствах. А тот ей предложил жить «с ним блудно» — тогда, мол, «такой тоски уже не будет». Авдотья раскрыла ему, что целомудренна и боится забеременеть, но Степан продолжал стоять на своем.

Жениться на ней Степан не мог, так как в свои двадцать два года уже был женат и имел двух дочерей. Этот тайный страстный роман продолжался полтора года, пока однажды Авдотья не поняла, что беременна…

Как это часто бывает, едва узнав об этом, Степан бросил бедную девушку. Вскоре отец выдал ее замуж, а спустя всего три недели после свадьбы у нее родился мальчик. Муж, конечно, был в бешенстве, а на его вопросы Авдотья честно ответила, что мальчик — сын Степана Борисова, и добавила, что «не токмо тогда, но и ныне весма ей по нем тошно». Взбешенный супруг Иван Иванов перетряхнул все ее вещи и нашел в них «письмо». Ни Иван, ни Авдотья читать не умели, а посему отнесли его старосте деревни — родному брату обманутого мужа. Тот в «письме» прочел: