Коллекционер - Фаулз Джон Роберт - Страница 41

А я вдыхала чудесный, свежий воздух, воздух сада. Замечательный воздух, такой прекрасный, я не в силах его описать. Живой, наполненный запахами трав и деревьев и еще сотнями, тысячами таинственных, влажных запахов ночи.

Потом проехала машина. Значит, перед домом есть дорога и по ней ездят. Как только послышался звук мотора, его пальцы крепче сжали мою руку. Я стала молиться, чтобы машина остановилась, но ее огни промелькнули и скрылись за домом.

К счастью, я успела еще раньше все как следует обдумать. Если я попытаюсь бежать и эта попытка не удастся, он никогда больше не выпустит меня наружу. Поэтому я не могу позволить себе спешить. И в тот вечер, там, в саду, я очень четко поняла, что он скорее убьет меня, чем выпустит из рук. Если бы я вдруг бросилась бежать. (Да я бы и не смогла – его пальцы словно тисками сжимали мою руку.) Но это было ужасно: знать, что рядом – другие люди. И что они ничего не знают.

Он спросил, не хочу ли я еще раз пройти по саду. Но я помотала головой. Мне было слишком страшно.

Внизу, в подвале, я сказала, что хочу выяснить наши с ним отношения в том, что касается секса.

Сказала, что, если он вдруг вознамерится меня изнасиловать, я не стану сопротивляться, разрешу ему сделать со мною все, что ему угодно, но никогда, никогда больше не стану с ним разговаривать. Сказала, что знаю – ему потом тоже будет стыдно, он не сможет уважать себя. Жалкое создание, он и так выглядел достаточно пристыженным. Это была «минутная слабость». Я настояла на том, чтобы мы пожали друг другу руки, но могу поклясться, он вздохнул с облегчением, когда выбрался отсюда.

Кто бы мог поверить, что такое возможно? Я целиком и полностью в его власти, он держит меня в заточении. Но во всем остальном я – хозяйка положения. Понимаю, что он всеми средствами добивается, чтобы я думала именно так, это – его способ заставить меня быть спокойнее, поменьше тревожиться.

Точно так же было прошлой весной, когда я опекала Дональда. Я стала привыкать к мысли, что он – мой, что я все о нем знаю. Я почувствовала себя уязвленной, когда он вдруг уехал в Италию, ни слова мне не сказав. Не потому, что я всерьез была влюблена в него, а из-за смутного ощущения, что я – хозяйка, а он уехал, не спросив разрешения.

Он держит меня в полной изоляции. Никаких газет. Никакого радио. Никакого телевизора. Тоскую без информации. Никогда ничего подобного не ощущала. А теперь мне кажется, мир перестал существовать.

Каждый день прошу его купить мне газету, но это – одна из позиций, где он абсолютно несгибаем. Без причины. Странно. Понимаю – уговаривать бессмысленно. Все равно что попросить его отвезти меня на ближайшую станцию и посадить в поезд.

Все равно не перестану просить.

Он клянется всеми святыми, что отправил деньги в фонд Движения за ядерное разоружение, но я не уверена. Попрошу показать квитанцию.

Интересный инцидент. Сегодня за обедом мне понадобился вустерский соус [31] . Калибан почти никогда не забывает принести сразу все, что может понадобиться. Но соуса нет. Он встает, выходит, снимает закрепляющий открытую дверь засов, закрывает и запирает дверь, берет соус в наружном подвале, отпирает дверь, закрепляет ее и входит. И удивляется, что меня разбирает смех.

Он никогда не упускает ни одной детали из этой процедуры открывания-закрывания. Даже если мне удастся выбраться не связанной в наружный подвал, что дальше? Я не смогу запереть его в своем подземелье, я не смогу выйти из подвала наружу. Единственная возможность – когда он появляется с подносом. В таких случаях он иногда оставляет открытую дверь на время незакрепленной. Так что, если бы я смогла проскочить мимо него, можно было бы запереть его внутри. Но он ни за что не войдет, если я стою у двери. Обычно я подхожу и беру из его рук поднос.

Пару дней назад я этого не сделала. Прислонилась к стене у двери и стою. Он говорит: «Пожалуйста, отойдите». А я смотрю на него и молчу. Он протягивает мне поднос. Я не обращаю внимания. Он постоял в нерешительности. Потом, не спуская с меня глаз, следя за каждым моим движением, осторожно наклонился и поставил поднос на порог. И вышел в наружный подвал.

Я была голодна. Он победил.

Бессмысленно. Не могу уснуть.

Какой-то странный был день. Даже здесь он кажется странным.

Сегодня утром он снова меня фотографировал, сделал гораздо больше снимков. Ему это доставляет колоссальное удовольствие. Ему нравится, чтобы я улыбалась в объектив, поэтому я состроила две ужасающие рожи. Ему это вовсе не показалось забавным. Потом я приподняла волосы одной рукой и встала в позу, словно натурщица.

– Из вас получилась бы прекрасная натурщица, – сказал он. Не понял, что это была пародия, что я хотела высмеять самую мысль о позировании.

Я знаю, почему ему так нравится вся эта затея с фотографированием. Он думает этим доказать мне, что он тоже художник. Но, разумеется, он совершенно лишен художественной жилки. Я хочу сказать, он всего лишь правильно помещает меня в фокусе, больше ничего. Никакого воображения.

Сверхъестественно. Мистика какая-то. Возникли какие-то взаимоотношения. Я его высмеиваю, нападаю беспрестанно, но он отлично чувствует, когда я «мягка». Когда он может нанести ответный удар, меня не разозлив. Так что мы начинаем, сами того не замечая, поддразнивать друг друга, и наши пикировки становятся почти дружескими. Это происходит отчасти потому, что мне здесь так одиноко, отчасти же я делаю это нарочно (хочу, чтобы он расслабился как для его же собственной пользы: он очень напряжен, так и для того, чтобы в один прекрасный день он мог совершить ошибку), так что это отчасти – слабость, отчасти – хитрость, а отчасти – благотворительность. Но существует еще и некая четвертая часть, которую я не в силах определить словами. Это не может быть дружеское расположение, он мне отвратителен.

Возможно, дело просто в том, что я его знаю. Так много знаю о нем. А если человека хорошо знаешь, это тебя с ним сближает. Даже если тебе хочется, чтобы он очутился где-нибудь на другой планете.

В самые первые дни я не могла ничем заняться, когда он был здесь. Притворялась, что читаю, но не могла сосредоточиться. Теперь я иногда забываю о его присутствии. Он сидит у двери, а я читаю в кресле, и мы становимся похожи на мужа и жену, проживших вместе многие годы.