Брысь или приключения одного М.Н.С. - Малышкина Ольга - Страница 8

Я шмыгнул в норку. Моя умница Клара обо всем догадалась без слов. Она вручила мне жемчужину, которую так и носила за щекой, выплевывая только на время еды или затяжной беседы, и торжественно произнесла:

– Береги себя, а я буду беречь наших детишек и сокровища и ждать твоего возвращения!

(Тут летописец опять на меня вытаращился. Каких детишек? Наших с Кларой… Правда, на тот момент еще не родившихся… Хм… он думает, что именно поэтому не следует удивляться, что существуют крысы в пятнах! А что… Может, он и прав…)

Мы крепко обнялись.

– Кларочка, а картошку-то придется вернуть! Кончается она у них! – смахивая слезу, напомнил я.

– Без тебя знаю! – сердито ответила моя подруга и вытолкала меня из норки.

Коля как раз застегнул последнюю пуговицу и нахлобучил шапку-ушанку, под которой исчезла не только его стриженая голова, но и вся верхняя часть лица вместе с глазами. Петр Еремеевич рылся в небольшой кучке разномастных башмаков и валенок, придирчиво выбирая те, что поцелее и потеплее (из-за того, что обуви на всех не хватало, в холодное время ребятишки гуляли по очереди).

Воспользовавшись тем, что воспитатель на нас не смотрит, я подбежал к Коле и привычным маршрутом забрался к нему за пазуху. Он меня еще и в макушку успел чмокнуть.

На улице было морозно. Я определил это по хрусту снега. Жаль только, не видел, куда мы направляемся. Зато слышал разговор.

– Петр Еремеевич (Коля называл воспитателя по имени-отчеству, хотя все остальные детишки обращались к инвалиду запросто – «дядя Петя»… Даже не так, а «дядь Петь»), я хотел бы попрощаться с Фаиной Карловной!

Удивительный мальчик! Нет, чтобы поинтересоваться, куда его ведут среди ночи?!

Петр Еремеевич тяжело вздохнул и ответил странное:

– Я бы тоже хотел, сынок!

(Поначалу меня вводило в заблуждение это «сынок», ведь так говорит обычно отец своему ребенку, но потом я понял, что воспитатель всех мальчиков в детском доме так называет, а девочек – «дочка», чтобы ласково и чтобы дети чувствовали его любовь, даже самые хулиганы…)

Коля долго молчал. Видимо, раздумывал над ответом Петра Еремеевича. Потом неуверенно сказал:

– А вы мне адрес дайте, куда идти, я сам доберусь! А то ведь вам по снегу тяжело!

– Ничего, сынок, тут недалеко!

И правда, вскоре они остановились и я услышал осторожный стук то ли в дверь, то ли в ставни. По дереву, в общем. Откликнулись не сразу. У Коли замерзли ноги и он притопывал валенками (большими, не по размеру). Наконец раздался скрип, а потом и девичий голос, по которому я узнал Шурочку, помощницу врача:

– Кто там?

Разглядев поздних гостей, она пустила нас в дом. Разговаривали взрослые шепотом.

– Беда у нас, дочка! Фаину Карловну арестовали.

Шурочка ойкнула, но потихоньку – видимо, поблизости находились чужие уши.

– Завтра небось с проверкой придут, а мальчонка-то у нас не числится.

– Неужели по доносу?!

– Всяко может быть! Времена нынче такие: Лес рубят – щепки летят!

При чем тут лес и щепки мы с Колей не поняли, а Шурочка, судя по всему, догадалась, потому что спросила:

– Чем я могу помочь?

– Тут адресочек мамы моей в Питере. Отвезти бы его туда, а? Ты ведь за лекарствами поедешь?

– Хорошо! Шоферу скажу, что племянник мой. А насчет Фаины Карловны… Может, письмо отправить Луначарскому? Я тоже подпишу, если надо!

– Обязательно напишем! И до Ленина дойдем, если потребуется! Ты, главное, мальчонку до места доставь!

Дверь снова скрипнула, выпуская Петра Еремеевича…

Глава десятая.

Неожиданный поворот

Нам повезло – мое присутствие осталось незамеченным, потому что в доме было холодно и раздеться Коле не предложили. Шурочка устроила мальчика возле самой печки, чуть теплой, так как дрова давно прогорели, а новых не подкладывали, берегли. Но надеюсь, мой спаситель не мерз, ведь на его груди был горячий компресс, то есть я.

Коля тут же уснул, даже не попил принесенный девушкой кипяток с вареньем. Я тоже задремал и во сне увидел Кларочку. Она сидела на вершине горы из самоцветов в бриллиантовой диадеме, а вокруг нее примостились нарядные малыши – наши детки: серенькие и беленькие.

– Коля, Коля, просыпайся! Пора! – произнесла Клара и помахала мне лапкой, на которой красовалось кольцо с большим изумрудом.

Я огорчился, что она так быстро забыла мое имя. Неужели права поговорка: С глаз долой – из сердца вон? К счастью, тормошила нас Шурочка, и я тут же простил мою подружку. От завтрака мне перепал кусочек хлебушка. Впрочем, переживания за непонятное будущее заглушали чувство голода и я наелся даже маленькой порцией.

Коля вежливо поблагодарил за угощение (от нас обоих, потому что я не решился раскрыть тайну моего присутствия), и мы снова вышли на мороз. Даже через плотную ткань пальто было видно, что на улице еще темно. Возле входа громко фырчала машина. По звуку я догадался, что это та самая, что раз в месяц приезжала к нам во двор и привозила всякие вещи для детского дома: книжки, тетрадки, одежду, а иногда новых ребятишек.

Внутри оказалось ничуть не теплее, чем снаружи, и я почувствовал, что Коля начинает мелко-мелко дрожать, а потому стал ерзать под пальто, чтобы согреть мальчика, и он тихонько захихикал.

– Что за малец?

Мужской хриплый голос принадлежал, наверное, водителю.

– Да племянника нужно в Питер отвезти, погостил у нас и хватит! – бодро ответила Шурочка.

– Как звать-то тебя, малой?

Это шофер уже к нам назад повернулся.

– Николай! – чинно представился Коля.

– Ух ты! Колян, значит! А меня Тимофеич!

Водитель оказался балагуром и всю дорогу нас развлекал. Шурочка, которая поначалу опасалась, что ребенок сболтнет лишнее, поняла, что Коля – умный мальчик, и расслабилась, смеясь шуткам. У меня от избыточного веселья даже в боку закололо и жемчужина изо рта чуть не выкатилась, хотя уразуметь, что имел в виду Тимофееич, я так и не смог. Поэтому все прибаутки не запомнил, лишь некоторые: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»; «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!»

Шурочка назвала Тимофеича знатоком поэзии, раз цитирует Блока и Маяковского (я эти фамилии видел на корешках книг в Вовкиной квартире и не подозревал тогда, в какой диковинной обстановке услышу их сочинения!). Коля прыснул лишь раз, когда шофер весело и беззлобно произнес: «Советская власть, а какая в ней сласть?» И, оборотясь назад, подмигнул мальчику (я едва успел спрятать мордочку обратно в пальто).