Во власти опиума - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон" - Страница 12

Между тем завязалось сражение. Это было, вероятно, около полудня. В пылу атаки английские корабли приблизились не все сразу, а один за другим; вследствие этого более легкие суда, значительно опередившие тяжелые корабли, подвергались чрезвычайно сильному обстрелу, так как на них были направлены все французские орудия. Два шестидесятипушечных судна так сильно пострадали, что должны были бежать с поля сражения. Позже узнали, что первый корабль назывался «Львом», второй «Принцессой Луизой».

— Это хорошо! — сказал старый Кердункоф, поднявшись на ют.

— Подождем, — лаконически сказал г-н Фьерсе; он продолжал лежать; под головой у него была его шелковая китайская подушка.

Действительно, большой английский корабль зашел в тыл французской эскадры и с такой яростью начал обстрел, что в арьергарде предпоследний корабль, отчаявшись в победе, вышел из строя и сдался. Последний корабль занял его место, чтобы уничтожить брешь в строю, и сражение продолжалось.

— По истине, г-н де л'Эстандюэр защищается превосходно, — восхищался старший офицер.

— Скоро и наша очередь, — возразил г-н Фьерсе. Надо лечь в дрейф. Мы слишком удалились от боя.

Рулевой всей тяжестью навалился на рулевое колесо и в этот момент увидел, что капитан открыл фаянсовую коробочку, вынул оттуда три пилюли и проглотил их.

Очень далеко на ветре — корпуса конвойных судов уже перестали быть видимы, но они все еще продолжали удаляться.

Англичане находились от них под ветром на расстоянии едва трех выстрелов; они были вне себя от ярости и с остервенением атаковали начальника французской эскадры, но им не удалось преодолеть сопротивление французских кораблей.

Впрочем, три корабля из семи, а именно: «Северн», «Пылкий» и «Монарх» сдались, но четверо остальных продолжали сражаться, а именно: «Громобой», которым командовал Шаффольт, «Ужасны и», возглавляемый графом Дюгэ, «Трезубец», руководимый кавалером д'Амблимонтом, и «Неустрашимый», во главе с маркизом Водрэйль. Окруженные неприятелем, эти четыре доблестных корабля геройски поддерживали свою репутацию и продолжали задерживать англичан, стремящихся броситься вслед уходящим конвойным судам. Солнце, запятнанное кровью битвы, постепенно спускалось к горизонту, не желая освещать неизбежное поражение горсти храбрецов, подавленных слишком большой численностью неприятеля.

На востоке начинало темнеть. Прошел еще час. Море и небо темнели. Канонада продолжалась. Адмиральский французский корабль лишился всех своих четырех мачт. Пять вражеских кораблей с остервенением накинулись на славную руину.

На «Лгуне» паруса все еще были опущены, он слегка колыхался в волнах; по временам под порывами ветра хлопали его верхние паруса.

— Берите курс на врага! — приказал неожиданно кавалер де Фьерсе.

— Пусть извинит меня ваша милость, — осмелился возразить бравый Кердункоф, — фрегату не следует вмешиваться в борьбу линейных судов…

— Когда дело идет о чести короля, — строгим тоном сказал капитан, — нет больше ни кораблей, ни фрегатов, всякий должен иметь врага с каждого бока.

Это было сказано с возвышенным благородством. Г-н де Фьерсе продолжал лежать на своей тростниковой кушетке. Но при последних сумеречных лучах старший офицер мог видеть резко очерченное на темной подушке ужасное лицо, преображенное героизмом, лицо со сверкающим взглядом проникновенных глаз.

«Лгун» на всех парусах стремительно бросился к месту битвы.

Прошло уже семь часов с начала боя. «Г р о м о б о и» почти совершенно утратил боеспособность, но все-таки упорно защищал свою честь. Его сотоварищи старались его поддержать, для спасения адмирала, жертвуя собственным спасением.

Такую попытку предпринял прежде всего граф Дюгэ, повернув смело оберштаг, он приблизился к «Громобою» и старался взять его на буксир. Г-н д'Амблимон, соревнуясь с графом, не замедлил сделать такой же маневр. Одну минуту казалось, что им обоим улыбнулась удача.

Суда благополучно отбивались от англичан, расстреливая последние заряды для усиленной канонады. Но неожиданно, изрешеченные во время сражения снасти под дуновением вечернего ветра обломались, и все погибло. У них был сломан рангоут, они были совершенно искалечены и окружены врагами. Подчиняясь злополучному повелению судьбы, Дюгэ и д'Ам-блимон опустили свои флаги, дырявые, как кружево. Около «Громобоя» остался один «Неустрашимый».

Пользуясь последним шансом, Водрэйль тоже поставил стоймя рангоут, но «Громобой» являлся теперь только залитым кровью плашкоутом, где в общей куче лежал капитан и его подчиненные; командование судном принял простой кадет, мальтийский кавалер Зюф-френ; плача от ярости, он отказывался сдаться врагам.

Слепо подчиняясь долгу, маркиз де Водрэйль, не надеясь на успех, повернул на другой галс, как это уже сделали Дюгэ и д'Амблимон. Но к нему вдруг повернулась лицом крылатая фортуна; как раз в это время из темноты выскочил фрегат и стремительно бросился в битву.

Чрезвычайно серьезно и удивительно отчетливо, заглушая канонаду, г-н Фьерсе отдавал приказания, спокойный, как на параде.

«Лгун» подхватил брошенные с «Неустрашимого» канаты и в неистовом вихре сосредоточенного против него орудийного огня передал их на «Громобой».

— Да здравствует король! — крикнул маркиз Эстандюэр, — г-н кавалер, вы спасли нашу честь!

Англичане изумленно убедились, что под прикрытием отважного до безумия фрегата — оба корабля удалились с места битвы.

Продолжавшаяся с минуту канонада стихла. Приведенные в расстройство, англичане перестраивались и старались яснее увидеть происшедшее среди дыма, от которого сумерки стали еще темнее.

Надо полагать, — сказал Фьерсе, — что я ранен. Жив ли еще хирург?

Хирурга не оказалось, но рулевые принесли фонари и кавалер рассмотрел свои раны. Обе ноги были у него перебиты. Кровь ручьями текла из ран.

— Ну, что же, — сказал раненый. — В лечении уже почти нет надобности, и талисман этого Сен-Жермена бессилен против поранений чугуном или железом. В моем положении только и остается, что проглотить последние пилюли…

Он проглотил их, сумрачно улыбаясь, и бросил коробку в море.

Тем временем английские корабли начали двигаться. Не обращая внимания на фрегат, они пустились в погоню за «Громобоем» и «Неустрашимы м». По правде сказать, они были порядком потрепаны в сражении, и большинство английских судов качалось по волнам по воле ветра, не испытывая большого желания продолжать бой. Только «Девоншир», являвшийся адмиральским судном, и «Ноттингэ м», под командою сэра Филиппа Сомареца, преследовали Эстандюэра. «Громобой» не шел в счет; два корабля боролись с одним.

«Девоншир», изрядно потрепанный, действовал особенно энергично; после нескольких залпов — он забастовал. Но «Ноттингэм»; еще мало поврежденный, одерживал верх над «Неустрашимым». Гибель его казалась неизбежной. Тем не менее Водрэйль, убедившийся уже в отваге «Лгуна», не отчаивался и всматривался в тыл.

Он правильно рассчитал: «Лгун» снова смело бросился в бой. Невероятно дерзкий и смелый кавалер направил фрегат между сражающимися кораблями и выпустил в английский шестидесятидвухпушечный корабль детский залп из своих тринадцати легких орудий. Безумная храбрость капитана привела в энтузиазм немногих боеспособных матросов; исход сражения снова стал неясным.

Но фрегат против корабля, это все равно, что жалкий ребенок против коренастого солдата. Англичане быстро опомнились и изрешеченный ядрами «Лгун» стал сдавать. Но как никак, под прикрытием своего хрупкого защитника, «Неустрашимый» несколько оправился; на нем снова зарядили пушки.

Всякая диверсия, как бы ничтожна она не была, может в критический момент оказаться решающим фактором в исходе боя и превратить поражение в победу.

Возможно, что для окончательной победы маркизу де Водрэйль следовало стрелять через фрегат. Но в таком случае «Лгун» должен был бы принять на себя значительную долю ядер.

— Чрезвычайно жалко было бы, — вырвалось у доблестного капитана, — погубить храброе судно, дважды жертвовавшее собой для нашего спасения.