Холокост и православная церковь - Шкаровский Михаил Витальевич - Страница 26

На следующий день, 9 февраля, сознавая, что может означать его вызов в гестапо, отец Димитрий встал на заре и отслужил литургию — последнюю, которую он совершил на свободе. Евхаристия в это прощальное утро была отслужена в приделе, который некогда устроил сам отец Димитрий и где он очень любил служить. Эта так называемая «малая церковь» была посвящена им священномученику Филиппу, митрополиту Московскому. Теперь проявилась вся уместность этого посвящения: святитель Филипп был замучен по повелению Ивана Грозного за то, что осмелился открыто осудить жестокие действия своего государя.

Сразу после службы отец Димитрий отправился с С.В. Медведевой в штаб гестапо. Священника допрашивали в продолжение четырех часов. Позже, на Лурмель, Гофман рассказывал, как отцу Димитрию предлагали свободу при условии, что он впредь не будет помогать евреям. Священник показал свой наперсный крест с изображением Распятия и спросил: «А этого Еврея вы знаете?» Ему ответили ударом по лицу. «Ваш поп сам себя погубил, — говорил на Лурмель Гофман. — Он твердит, что, если его освободят, он будет поступать так же, как и прежде»196.

Мать Мария 10 февраля сама пришла в гестапо, но Юрия Скобцова не освободили. В тот же день последовали новый обыск дома и аресты. Кроме священнослужителей, арестованными оказались и некоторые православные миряне — Ю.П. Казач-кин и А.А. Висковский — один из спасенных отцом Димитрием и матерью Марией душевнобольных, работавший на кухне общежития. Протестуя против его ареста, жена отца Димитрия Т.Ф. Клепинина сказала: «Он ведь больной!» — на что гестаповец сказал: «Мы там сумеем ему вправить мозги»197.

16 февраля в гестапо явился также активно участвовавший в спасении евреев писатель Федор Тимофеевич Пьянов (сын крестьянина Владимирской губернии), который сразу же был арестован. В 1930-е гг. он работал секретарем местного объединения Русского студенческого христианского движения во Франции, в 1933 г. вместе с перешедшей в Православие еврейкой А.Е. Матео создал в Париже кружок по изучению русской культуры и уже подвергался репрессиям со стороны нацистов, побывав в 1941 г. в Компьенском лагере198. Тамаре Федоровне Клепининой, ввиду угроз ареста со стороны гестапо, пришлось скрыться в предместье Парижа, имея на руках шестимесячного сына и четырехлетнюю дочь. И.А. Кривошеину также тогда удалось избежать ареста.

Не только отец Димитрий, но и другие арестованные мужественно вели себя на допросах. Так, Ф.Т. Пьянов в ответ на обвинение в оказании помощи евреям ответил: «Помощь оказывалась всем нуждающимся, как евреям, так и не евреям — такая помощь есть долг каждого христианина». Матери монахини Марии С.Б. Пиленко на допросе гестаповец крикнул: «Вы дурно воспитывали вашу дочь, она только жидам помогает!» На это София Борисовна ответила: «Моя дочь настоящая христианка, и для нее нет ни эллина, ни иудея, а есть несчастный человек. Если бы и вам грозила беда, то и вам помогла бы». Мать Мария улыбнулась и сказала: «Пожалуй, помогла бы», за что чуть было не получила удар по лицу199.

Через несколько дней после ареста протоиерей Сергий Булгаков отслужил в церкви молебен об освобождении плененных, но вскоре по приказу оккупационных властей общество «Православное Дело» было окончательно ликвидировано, а его арестованных деятелей после двух месяцев, проведенных в тюрьме форта Ро-мэнвиль (расположенном в северо-восточном пригороде Парижа), 27 апреля отправили в Компьенский лагерь (Шталаг-122).

Об этой отправке Ф.Т. Пьянов позднее вспоминал так: «Нас собрали около 400 человек во дворе. Из окон выглядывали накрашенные стенографистки — немки, француженки, русские; о. Димитрий в порванной рясе стал предметом насмешек. Один эсэсовец начал толкать и бить о. Димитрия, называя его “юде” [по-немецки еврей]. Юра Скобцов, стоявший рядом, начал плакать. О. Димитрий, утешая его, стал говорить, что Христос претерпел большие издевательства»200.

К 1943 г. Шталаг-122 превратился в пересыльный лагерь. В нем скапливалось до 50 тысяч узников. Почти ежедневно железнодорожные эшелоны увозили их на каторжные работы в германские концлагеря или лагеря смерти. В 1943 г. через Шталаг-122 прошли арестованные за укрывательство евреев мать Мария, ее сын псаломщик Юрий Скобцов, протоиерей Димитрий Клепинин, Федор Пьянов, а также настоятель храма Воскресения Христова в Виши протопресвитер Андрей Врасский и помощник настоятеля Трехсвятительского подворья в Париже священник Димитрий Николаевич Соболев. В начале 1944 г. в Компьенский лагерь вновь попал И.А. Кривошеин, уже как видный участник французского Сопротивления. В составе боевой группы «Вольные стрелки» он сражался с гитлеровцами, но оказался выдан провокатором, выдержал пытки, был приговорен к пожизненной каторге и попал в концлагерь Бухенвальд. Лагерь Шталаг-122 прекратил существование 18 августа 1944 г., когда эшелон с последними 1600 узников отправили на уничтожение в германские концлагеря201.

В Компьенском лагере первое время были большие трудности с питанием, так как родные еще не могли присылать посылок, и заключенные питались, главным образом находя пропитание в мусорных очистках. По воспоминаниям соузников, «…видя голодных, обездоленных, на грани отчаяния находящихся несчастных, о. Димитрий не находил себе покоя, если не помогал». Когда начали присылать посылки, отец Димитрий Клепинин прежде всего ходил по этим несчастным и раздавал свои передачи. Видя это, друзья иногда делали священнику замечания, которые священник либо не замечал, либо отделывался шуткой. Необычайно стойко переносил он свои страдания, говоря, что Христос претерпел еще больше. Но издевательства над другими людьми отец Димитрий спокойно вынести не мог, вплоть до того, что они вызывали в нем физическую боль202.

«Редко так ставился вопрос о трагизме судьбы человека, особенно несчастных людей, — отмечает Ф.Т. Пьянов. — В этом о. Димитрий очень сходен с матерью Марией, у о. Димитрия было проще, он не ставил проблем, но практически следовал всем заповедям Христа». Однажды, когда завязался разговор на эту тему, о. Димитрий сказал: «Если бы я не был священником, если бы я не делал этого, я был бы самым несчастным человеком… Мой, Богом данный мне путь спас меня, и я только горюю и грущу, что так мало делаю, вот здесь мы заключены, как будто и делать нечего, а сколько я не сделал, потому что ленив..»203

2 июня 1943 г. православное духовенство лагеря — священников Димитрия Клепинина, Димитрия Соболева и псаломщика Юрия Скобцова — поселили в одной комнате, а через несколько недель к ним присоединился и протопресвитер Андрей Врасский. Усилиями заключенного духовенства в одном из бараков устроили православную церковь святителя Николая Чудотворца: из кроватей, к которым прислонены доски от столов, был сооружен иконостас. Т.Ф. Клепининой удалось переправить своему мужу антиминс, и стало возможным совершать ежедневные богослужения. Одно время при лагерном храме даже существовал церковный хор из заключенных. При этом Юрия Скобцова готовили к принятию священного сана.

Один из заключенных так вспоминал о пастырском служении отца Димитрия в Компьене: «Церковное богослужение, особенно Божественная литургия, были центром жизни о. Димитрия. Он сам часто говорил нам, что без литургии он ходит как потерянный, мало сил бороться против себя, своей самости и зла, вокруг нас лежащего. Без насилия, без уговоров, своим примером, разъяснениями он приближал нас к Святым Таинствам. Если нас не переселяли из помещения в помещение, а это бывало, мы служили ежедневно литургию и вечерню или всенощную. Он воспитал нас часто исповедоваться и причащаться, и действительно, мы участили эти Таинства, получая огромную помощь. Он часто грустил, что не может воздействовать на советскую молодежь. К нам в Компьень прибывала советская молодежь, бежавшая из разных лагерей, большинство из них сходились за обеденным столом, за столом был установлен определенный порядок, советская молодежь подчинялась этому (и другие относились к этому с уважением), но к церкви и к нашим молитвам они были чужды. Лишь позднее его попытки увенчались успехом… Христос, как личность, всегда был коррективом его жизни. Библия и Евангелие были постоянным его чтением в трудных условиях нашей жизни. У него были бессонницы, в нашей камере целые ночи напролет некоторые играли в карты. Он в углу под светом садился за карточный стол (другого стола не было) и до поздней ночи сидел с Библией или Пратом. Прочитанным он сейчас же делился. Сразу же по приезде в Компьень несколько человек попросили заниматься с ними, и он руководил кружком по изучению жизни Иисуса Христа, Библии и богослужения»204.