Соправитель (СИ) - Старый Денис - Страница 41

Я мчался в Ораниенбаум. Не получилось просто взять и уехать из Петергофа. Было необходимо проявить вежливость, да и здравый смысл, и принять генерал-губернатора Петербурга. Такой должности в столице не было, все функции выполнял генерал-полицмейстер, но от этого значимость главы столицы не приуменьшалась. А то, что этот человек мог подпортить настроение своим рвением к расследованию всего того, что случилось в Петербурге, под, казалось, его неусыпном оком, делало встречу архиважной.

Алексея Даниловича Татищева, по сути он и был столичным градоначальником, пришлось оттирать в Москве от расследований в достаточно грубой форме. Нечто похожее пришлось проделать и в Петербурге вначале Шешковскому, а после и мне. Татищев изрядно стал мешать «расследованию», выискивая некоторые факты, которые сильно хотелось предать забвению.

Если бы я еще и отказался от запланированной с ним встречи?.. Он еще нужен, некем заменить, а лишние смерти ну никак ни к чему. Думал заменить Алексея Даниловича на Миниха, тот в свое время хорошо справился с должностью градоначальника, но Христофор Антонович нужен пока рядом со мной, а чуть позже — в Новороссии.

Встретились, мирно поговорили, обсудили расклады в Сенате, где Татищев далеко не последний человек. Заверили друг друга в симпатиях и «верности единого курса», разошлись. Не больше часа потратил, но не допустил создания очага оппозиции в Сенате.

И теперь я наслаждался красотой девушки, которую часто видел в своих снах. Да, она даже такая, злящаяся и прикусывающая губы, вызывала желание и притягивала к себе.

— Здравствуй! — проронил я, и Иоанна кинулась в мои объятья, награждая жарким поцелуем.

Очнулись мы уже в постели, горячие после бурной встречи.

Рядом с этой девушкой я терял себя, входил в состояние, когда никого и ничего не замечаешь. Это пугало, это была моя болевая точка. Как бы я ни старался, может, и не до конца осознанно, быть подальше от этой самой большой слабости, она меня все равно настигала.

— Глупышка! Ну зачем ты приехала? — сказал я, когда немного пришел в себя и стал воспринимать происходящее.

— Я не могла иначе! — Иоанна приподнялась на локотках и зависла у меня на груди. — Не знаю, что это. Любовь или что иное, но я просто высыхаю, когда тебя долго не вижу.

— Мы убиваем друг друга. И решения я не вижу, — с горечью сказал я.

— Но ты же Петр, ты внук Петра Великого! — воскликнула Иоанна.

— Жениться на тебе? Это ты предлагаешь? — в моем голосе прорезался металл. — Я не он! Нету у меня пока еще той власти, что была у Петра Великого, нету своего Лефорта или иных «птенцов гнезда Петрова», я только набираю силу. Не могу взять и жениться, тем более, когда и жена есть. Да, я послал ей письмо с требованием уйти в монастырь. Но вряд ли она послушает. А для того, чтобы силком ее туда отволочь, я пока не вижу возможностей. Мне важно, чтобы общество воспринимало меня, как праведного монарха, чтобы внутри России не было кривотолков и досужих сплетен.

— Они будут всегда! — сказала Иоанна, понурив голову.

Я понимал, что даже эти доводы, может и имеющие под собой логическое обоснование, крайне скудны. Может, я не вижу себя рядом с ней? Она притягивает, манит к себе неким мистическим образом, но… И вновь это «но», которое не отпускает меня в общении с женщинами в этом времени.

— Я не праздна! — сказала Иоанна, и я поплыл.

Поплыл своими лихорадочными мыслями, сомнениями, противоречиями. Ребенок! Это важно, это основа основ в жизни любого человека. Именно, что человека! А император — это нечто большее, сакральное. Он не принадлежит себе, он человек лишь отчасти, со своими капризами, эмоциями, но отчасти. Вся жизнь монарха — это его государство, но никак не личное счастье. Может, и есть примеры, когда семейное благополучие сопрягалось с благополучием государства, но они мне были неизвестны.

— Я знаю, что это принесет много проблем. Я хотела быть с тобой, может, в последний раз, но слышать тебя, чувствовать тебя. Теперь мне уже все безразлично, — продолжала говорить Иоанна, а я медленно выходил из оцепенения.

— Никаких последних раз! — сказал-отрезал я, сам от себя не ожидая такой решительности в момент, когда рассудком завладевают эмоции. — Жить будешь в Ропше! Оттуда и до Петергофа ближе. Я буду приезжать. Там же живет и твой отец, которого я ставлю командовать Центром подготовки и новых тактик. Его гайдамаки уже проходят обучения у моих казаков. Родишь — и тогда я найду тебе достойную партию или… сам женюсь, если позволят обстоятельства. А эти обстоятельства я постараюсь создать!

— Я люблю тебя! — радостно выкрикнула Иоанна, и, стараясь забыть все проблемы, мы вновь сцепились в объятьях и завалились на кровать.

Что ж, был же в иной истории граф Бобринский⁈ Достойный человек вырос из сына Екатерины и Григория Орлова. В этой истории будет свой Бобринский, а граф или графиня Бобринская — не важно!

Что же касается женитьбы, так и тут, на самом деле, не сильно-то много препятствий. Во-первых, Шевичи действительно древняя, вполне себе родовитая фамилия. Можно же еще что-то и подправить в генеалогическом древе семьи. К примеру, вывести их род из XIV века от последних сербских королей. Или от героя Косовского сражения Милоша. Уж куда более родовитее получится, нежели прачка и… прости Господи, Марта Скавронская. Вот где история русской «Феофано», которая так же из проституток по социальной лестнице, не побрезговав ни одной ступенью, взошла на трон и стала великой императрицей Ромеев и женой императора Юстиниана.

Да и не обязательно, даже и не нужно провозглашать Иоанну императрицей. У меня есть наследник, и он, пусть и ребенок, кажется смышленым и психически нормальным. Вот Павлу и властвовать, а мне и Иоанне создавать свое счастье.

*………*………*

О. Хоккайдо (Эдзо)

28 сентября 1751 года.

Иван Фомич Елагин засиделся на административной должности в Охотске. Он прибыл с Хметевским на Камчатку уже больше трех лет назад и принял деятельное участие в строительстве и обустройстве и верфи, и порта, расширяющегося под новые нужды. Кроме того, Елагин, капитан первого ранга, стал основателем Охотской школы навигации. Там уже училось больше ста человек.

Деятельная, вместе с тем авантюрная, натура Ивана Фомича требовала чего-то еще более грандиозного: открытий, свершений. Елагина не так манила Америка, там уже были русские, все меньше он хотел познать Север, но Япония…

Капитан знал, что та самая Япония не так чтобы и далеко, можно вполне и доплыть, и вернуться. Это у Шпанберга был всего-то пакетбот с семью пушками, когда он добрался до японских берегов, а Елагин все еще числился капитаном линейного корабля. Со своим чином да влиянием в Охотске он может организовать экспедицию еще больших масштабов, чем это удалось Спиридову на Гавайских островах, откуда в конце весны пришли вполне хорошие новости.

В мае еще прошлого года к берегам таинственной островной страны был отправлен пакетбот, который был тематически назван «Япония». Этот корабль должен был разведать новый путь или подтвердить тот, что был ранее проделан Шпанбергом [в РИ в России долго не верили в то, что Шпанберг смог добраться до Японии]. Но прошло уже почитай полтора года, а корабля нет, как и сведений о нем.

И Елагин отправился к берегам загадочной страны, о которой все знали, но мало кто мог доказать, что эти знания не выдумка.

Карта, на которую Иван Фомич ориентировался в планировании экспедиции, была крайне приблизительной. Вместе с тем, там были прорисованы острова, о которых в русском Адмиралтействе не знали или тщательно скрывали эти знания. Елагин чуть больше прежнего зауважал Шпанберга, так как именно ему капитан приписал те открытия, которые были положены в основание карты, что он держал в руках. Чуть больше уважения Шпанбергу означало отнюдь не переход в стадию дружелюбия. Елагин просто стал чуть меньше ненавидеть своего коллегу по цеху первооткрывателей. Прескверный характер Мартына Петровича Шпанберга успел столкнуться с упорством и неким идеалистическим пониманием мира, что было присуще Елагину. Отсутствие желания встречаться с Мартыном Петровичем ускоряло процессы подготовки к выходу.