Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни - Страница 70

Том с Тони грели ладони о кружки с чаем, крепко приправленным ромом, и ждали под серым рассветным небом команды к бою.

— Дело-то пустяковое, — сказал Тони, — молодой Шорт прав. Под таким обстрелом никто не выживет. Как думаешь, что мы там увидим — что все гансы убиты или, того лучше, удрали?

— Молись, чтобы так и было, — серьезно сказал Том, — потому что если нет… — Голос у него оборвался, и они с Тони разом вспомнили о Гарри и о других, кто вот так же ушел сквозь туман в атаку или на задание и не вернулся.

Их всех собрали вместе перед атакой: сотни людей, поднятых из тыловых траншей, набились в узкие передовые окопы. Они беспокойно переминались, ожидая в тесной толпе сигнала к атаке, и уже были бы рады выдвигаться поскорее. Тони и Том вместе с остальным взводом ждали на стрелковой ступени. Еще один батальон впереди уже выбрался за бруствер под прикрытием темноты и лежал в укрытии на нейтральной территории, готовый подняться по команде. Сзади ждали другие, чтобы выдвинуться вперед, когда придет время для второй и третьей волны.

За десять минут до начала атаки орудия смолкли. Все уже так привыкли к непрерывному гулу и свисту снарядов, к грохоту взрывов вокруг, что на миг Тому подумалось, не оглох ли он. Тишина окутала окопы, словно дым, — а дым между тем тоже начинал выползать из-за траншей зловещими клубами, просачиваться между пней, накрывая их, будто пухлым тяжелым одеялом. Том оглянулся на Тони, тот пожал плечами, и сейчас же воздух сотряс оглушительный взрыв — не обычный грохот разорвавшегося снаряда или выстрела из тяжелого артиллерийского орудия, а жуткий, сотрясающий землю, разрывающий небо гром: он катился, не умолкая, словно грозовой раскат, сопровождающийся эхом отголосков.

— Господи! — воскликнул Том, едва не упав навзничь от неожиданности. — Что это еще за холера?

Тони, не меньше его ошеломленный оглушительным грохотом, прокричал сквозь затихающее эхо:

— Саперы, наверное! Видать, мину взорвали.

Когда звук стих, нетерпение в траншее достигло высшей точки. Дым клубился вокруг, расползаясь по рощице; он стелился по ничейной полосе, скрывая под собой мрачную и бесплодную землю, воронки от снарядов и колючую проволоку.

— Бога ради, да давайте уже! — эхом разнесся по окопам приглушенный крик. Если пришло время атаки, так почему их не ведут в атаку, черт возьми?

— Они наверняка уже поняли, что мы наступаем, — прорычал Тони, — так какого ж черта мы ждем?

Хьюз и Фармер, которые должны были тащить пулемет Льюиса, взвалили его Фармеру на плечо, чтобы вытащить сразу, как только Хьюз окажется над бруствером. Хьюз оглянулся на Тони.

— Ты от нас ни на шаг, Куки, — обеспокоенно проговорил он. — Нам патроны нужны.

Тони, стоявший рядом с двумя патронташами на плечах, заставил себя улыбнуться.

— Ты, главное, не заблудись в этом дыму, приятель, — ответил он, — а то что ж мне, зря эту тяжесть на себе таскать!

Наконец, когда уже казалось, что приказ атаковать уже никогда не дадут, капитан Херст пробился сквозь толпу к штурмовой лестнице.

— Теперь дело за вами, ребята. Это будет славный день — первое июля, и это будет день нашей победы.

С этими словами он дал длинный громкий свисток, который в тот же миг эхом разнесся по всем траншеям. Артиллерийский обстрел начался снова, и под свист снарядов и минометный огонь белширцы поднялись из окопов, с нестройными криками «ура!» вскарабкались вслед за Херстом по лестницам и выбрались наверх.

Тони Кук обернулся, чтобы помочь Хьюзу снять пулемет с плеча Фармера и перебросить через край окопа. Том выбрался рядом с ними, с трудом поднялся на ноги, побежал к дымовой завесе — и тут разразился кромешный ад: пулеметные выстрелы разорвали дым, люди начали падать. Том упрямо пробивался вперед, зная, что справа и слева от него бегут другие. Пулеметная очередь срезала Дэви Шорта по левую руку от него — тот рухнул на землю и исчез в дыму. Им было приказано не отвлекаться на раненых — рядом с Томом встал другой солдат, и они, вскинув винтовки, зашагали вперед, навстречу стене грохота и пуль. Грохнуло сзади, Тома швырнуло в воронку от снаряда, земля и металл обрушились на него дождем. Он лежал, вжавшись лицом в зловонную землю, грудь у него вздымалась — он пытался перевести дух и расслышать что-нибудь сквозь звон в ушах. Как долго он так пролежал, он не знал — наверное, каких-нибудь несколько минут, но они показались ему вечностью. Наконец он осторожно приподнял голову над краем ямы, чтобы поглядеть на кипящий вокруг бой.

Кольца проволоки не были перерезаны, шестидневный обстрел почти ничего не дал; обещанных коридоров не было, и, когда Том выглянул из своей норы, он увидел, что сотни солдат оказались в ловушке. Те немногие, что были вооружены кусачками, сражались со зловредной проволокой, пытались прорваться сквозь нее, а немецкие пулеметчики со своих целехоньких позиций наводили стволы на те немногие бреши, что удалось пробить. Люди толпились возле них, надеясь прорваться, и пулеметчики рвали их в клочья непрерывным стремительным огнем. Вокруг проходов росли груды тел; многие уже повисли на проволоке, как мокрое белье, раненые и мертвые — легкие мишени для вражеских пулеметов. Их тела разрывало на части, куски плоти разлетались, вязли в липкой грязи вокруг. Кто-то выл от боли, медленно умирая, кровь хлестала из перерезанных артерий и зияющих дыр — у кого в голове, у кого в груди. Им отрывало руки и ноги, они звали на помощь, вспоминали матерей и любимых, взывали к Богу, а кто-то, обезумев от боли, выкрикивал ругательства. Другие даже не успевали понять, что сквозь них прошла очередь пуль — просто оседали или валились ничком на землю; все новые и новые тела отбрасывало на проволоку, и они извивались и дергались на этой чудовищной бельевой веревке.

Пока Том смотрел на все это, новая волна людей неуклонно надвигалась сзади и бросалась к проходам в проволоке, их тоже срезало, и они валились, как трава под косой, покрывая новым слоем тел упавших перед ними — раненых, умирающих, живых и мертвых вперемешку. И все же люди вновь и вновь поднимались из окопов, пока свистели и грохотали летящие из-за немецких окопов снаряды, а стрекочущие без умолку пулеметы сыпали смертоносными пулями из укрепленных гнезд вдоль всей линии фронта, все так же прицельно наводя свой свирепый огонь на редкие бреши в проволочном заграждении.

Вой снаряда заставил Тома нырнуть глубже в спасительную воронку, и взрыв в каких-нибудь нескольких ярдах едва не похоронил его под слоем разлетевшейся мокрой земли и грязи. В шуме боя он различил какой-то другой, не такой отдаленный звук: человеческий голос, зовущий на помощь, совсем рядом — голос, срывающийся на крик. Том вновь отважился высунуть голову и увидел: там, где недавно была ухабистая земля, невысокий каменный забор и чахлое низкорослое дерево, теперь не было ничего, кроме огромной дыры на месте упавшего снаряда. Из нее и доносились крики. Снова схватив винтовку, Том выполз из своего относительно безопасного укрытия и, пригнувшись к самой земле, пробежал по ней несколько шагов, а затем прыгнул через край в другую воронку, тяжело рухнув на два безжизненных тела, лежащих на дне. Оба были убиты: у одного срезало полголовы, другой смотрел широко открытыми глазами в небо, словно ожидая новых снарядов. Третий сжался в комок у края воронки. Одна нога у него была оторвана по колено — обрубок вместе с сапогом валялся в грязи в нескольких футах от солдата, словно за ненадобностью отброшенный в сторону. Из раны сильными, ритмичными толчками текла кровь. Обеими руками раненый сжимал культю, словно пытаясь задержать этот поток, руки у него были по самые плечи в его собственной, не перестающей хлестать крови. Это его крики услышал Том — крики перепуганного, умирающего в одиночестве мальчишки.

Том сорвал с себя вещмешок и ремни снаряжения и, нашарив перевязочный пакет, попытался зажать им культю.

— Держи, держи! — крикнул он солдату, перематывая ногу бинтом и пытаясь скрутить из него жгут — крутил и крутил, пытаясь остановить кровь, вместе с которой вытекала жизнь из мальчишки. На миг ему показалось, что дело безнадежное.