Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф - Страница 43

Немного погодя Витус и О’Могрейн остались одни на корме, и Витус сказал:

— Надеюсь, я правильно сделал, что отослал Бентри. Люди вроде него всегда вбивают себе в голову дурацкие мысли, когда узнают, насколько тяжело положение.

— Боюсь, вы правы, кирургик. И Фрегглз производит на меня двойственное впечатление. Не то чтобы он не подчинялся, но все делает как-то… против воли.

— Вы тоже заметили? Уверен, что это он или Бентри вскрыли шкап и украли окорок той первой ночью. Просто я не стал преследовать воровство, потому что наше положение и так отчаянно и я не хотел усугублять его.

О’Могрейн вздохнул:

— Будем надеяться, что молодчики станут в дальнейшем держать себя в руках!

На следующее утро еще одна ночь была позади. Ночь без особых приключений, когда созвездия висели так низко, что, казалось, можно схватить их рукой, а ясная луна купала «Альбатрос» в своем серебряном свете. Западное море не держало на них зла, а беспредельные дали, покой и умиротворенность, окружавшие их, нашептывали, что никогда ничего другого и быть не может. Витус и О’Могрейн сидели на корме и наслаждались чем-то похожим на будничный день на борту. Вахтенные смены работали исправно, судно бежало ровно, люди трудились рука об руку, даже Бентри и Фрегглз. Заботы о завтрашнем дне были позабыты…

Вдруг с бута донесся пронзительный крик Фебы:

— Боже милостивый! Там впереди, там рыба! Уф, какая рыбина! Черная и серая! А может, и не рыба! — Она в возбуждении повернулась к Амброзиусу. — Отец, отец, я вижу рыбищу! Ух, как она торчит из воды! Да там, там, впереди! Не видите, что ли?

Все вздрогнули и посмотрели вперед. Амброзиус вскарабкался на банку, выпрямился, с трудом удерживая равновесие, во весь свой рост и приложил ладонь над глазами. Долгое время он молчал.

— Ну, святой отец, что там? Ну видите или нет? — подпрыгивала Феба внизу.

— Да, и вправду, вижу что-то плывущее к нам, — наконец-то произнес монах, крестясь.

— Ну? И что? Что это?

— Человек на чем-то вроде плота.

— Осторожно, поднимайте осторожнее! Может быть, он тяжело ранен! — Витус, передав румпель О’Могрейну, пыхтел подле брата Амброзиуса, перетаскивая человека без сознания через борт и укладывая его на скамью.

Хоть парнишка и не был тяжелым, это удалось им только с третьей попытки. Тяжело дыша, Витус распрямился. И лишь теперь ему пришло в голову, что Фрегглз, все время околачивавшийся рядом, и пальцем не шевельнул, чтобы помочь.

— Фрегглз, черт побери, — вырвалось у него, — стоишь здесь сложа руки! Нет, чтобы помочь! Что ты там размышляешь?

Фрегглз скривил губы и смачно плюнул в море.

— Что я думаю? Думаю, нам не нужен еще один рот на борту — вот что я думаю! У нас и так не хватает жратвы. Лучше бы подумали, кого можно выкинуть за борт.

Витус оторопел. Какой бес вселился в парня? Откуда такое человеконенавистничество? Что это: отчаяние? Злоба? Страх? Конечно, их положение радужным не назовешь, скорее уж безнадежным, но это не дает права на такое пренебрежение человеческой жизнью! В конце концов, Фрегглзу было не лучше и не хуже, чем всем остальным.

Амброзиус опомнился первым:

— Твоими устами говорит сатана, несчастный! — пророкотал он. — Никакому христианину не пристало выражать подобное даже в мыслях! И твоя душа будет проклята, если ты немедленно не покаешься…

Фрегглз прервал его речь, неведомо откуда выхватив нож:

— Разве? А ну-ка, глянь, отец мой! — Черты матроса исказила гнусная усмешка. — И кирургик, и штурман пусть посмотрят! Ага, вам не мерещится: у Фрегглза есть нож! Хороший, длинный нож. Йо-хо-хо! Ну что вытаращил зенки, ты, горбатый мешок? У того пирата в воде было два ножа! Хо-хо-хо! Да, два! И один из них у Фрегглза! И Фрегглз сейчас покончит с этим фарсом! — Он изрыгал с ядом фразу за фразой. — Витус из Тра-ля-ля и штурман О-гу-гу-гу! Вы, важные птицы! Ваше время кончилось! Я беру командование на себя! И первое, что я сделаю, выкину этого недомерка за борт! — Направив острие на Витуса и монаха, он рывком вздернул бессознательного мальчишку вверх.

— Нет, не кинешь! Оставь его в покое! — Фрегглз на секунду опоздал, и это оказалось роковой секундой. Потому что Феба воспользовалась ею, чтобы подсечь мятежника сзади.

Рожа Фрегглза, все еще полная самодовольства, приобрела дурацкое выражение, когда он попытался удержаться на ногах. Он глупо замахал руками, выронив при этом нож, который крутой дугой полетел в волны. Сам он, споткнувшись о планширь, полетел вслед за ним секундой позже. Он еще пытался вынырнуть, заглатывая воду и шумно отфыркиваясь, но потом не выдержал:

— На помощь! На помощь! Я не грлллл… не грлллл… не умею плавать! Помогите-е-е!

— Спасибо, мисс Феба! Это было великолепно. — Витус опомнился быстро. — Магистр, Энано, Бентри, бросьте ему канат за борт! А потом привяжите тем же канатом к мачте. Пусть пока побудет там! Позже посмотрим, что с ним делать. Он явно не в себе и опасен для всех нас.

Витус склонился над спасенным. По одежде он был обычным матросом. Юношеские щеки, покрытые еще легким пушком, глубоко ввалились. Витус оценил его возраст: не больше семнадцати.

— Мальчик, слышишь меня, мальчик?! Эй, парень! — он взял узкое серое лицо в свои руки и пристально посмотрел в полузакрытые глаза.

Никакой реакции. А за его спиной началась возня. Очевидно, поднятый на борт Фрегглз сопротивлялся тому, чтобы быть привязанным. Но у Витуса сейчас не было времени заниматься им. Не оборачиваясь, он крикнул:

— Брат Амброзиус, успокойте наконец буяна! Как вы это сделаете, мне безразлично, только сделайте это!

— Рад стараться, кирургик!

Вслед за этим раздался глухой шлепок, сопровождаемый увещеваниями Амброзия:

— Кто скоро помог, тот дважды помог, сын мой!

А чуть погодя:

— Господи, прости бедному грешнику его прегрешения, он прочтет как покаяние пять раз «Ave Maria»!

И еще погодя:

— Ты прав, пять слишком мало. Бедный грешник прочтет Ave Maria десять раз.

— Эй, парень, давай ответь! — Витус снова и снова пытался оживить юнца.

Наверное, прошла вечность, пока его веки не начали подрагивать, рот его открылся, снова сомкнулся и наконец изверг нечленораздельные слова.

— Что? Что, мальчик? Не понимаю тебя!

— Г…где-е я-а?

— На борту «Альбатроса», самодельного парусника. Мы, как и ты, потерпели кораблекрушение, после того как на нас напали пираты. — Глаза несчастного широко раскрылись и уставились опрокинутым взором. — Не пугайся! Это было давно. Но мы встретимся еще на узкой дорожке, я поклялся себе, что еще посчитаюсь с этим негодяем с квадратной челюстью!

— Джон-Челюсть!

— Что ты говоришь?

— Великий Боже, Джон-Челюсть! Это был он! — прошептал юноша и положил дрожавшую руку на сердце.

Витус увидел, что на его руке зияет отвратительная, воспаленная от соленой морской воды колотая рана.

— Успокойся, — твердо сказал он. — Так, значит, этого господина зовут Джон-Челюсть? И это ему мы обязаны всем, что произошло? Видит Бог, я этого имени по гроб жизни не забуду! А если уж мы заговорили об именах, то меня зовут Витус из Камподиоса и я капитан этого судна. А как твое имя, мальчик?

— Хьюитт, сэр, — прошептал юноша. — Хьюитт.

Перед обедом набежали кучевые облака, и солнечный свет померк. Подул ветер. «Альбатрос» держал курс на полрумба южнее веста — не совсем идеально, как констатировал О’Могрейн, бросив взгляд на компас, но вполне приемлемо, потому что с их самодельным парусом не особенно-то поймаешь ветер.

На судне воцарилась напряженная атмосфера. И все из-за Фрегглза. После того как его привязали, он не переставая выкрикивал самые грязные ругательства в адрес Витуса и О’Могрейна.

— Не обращайте внимания, кирургик, — сказал О’Могрейн. — Знаю я эту породу. Вечно бунтуют, правда, в основном склочничают за спиной, но уж когда полагают, что пришел их час, широко раскрывают пасть.