Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф - Страница 30

Настолько благодарным скупец себя уже снова не чувствовал.

ШТУРМАН О’МОГРЕЙН

Представим на мгновение боевой галеон разодетой в шелка, увешанной драгоценностями благородной дамой, заносчиво-жеманной и с острым язычком. Тогда наш «Галант» — дюжая добродушная служанка, пусть и в потрепанном платье, но порядочная, прилежная, со здоровым нутром…

Дай Бог, чтобы у Баркса была не малиновая зараза, — вздохнул Витус. Они с Магистром стояли в отгороженном углу матросского кубрика и рассматривали кока, с ног до головы завернутого в одеяло. Жар за последние дни у него спал, и это было причиной того, почему в Фуншале его не списали на землю. Но вскоре после выхода в море все его лицо покрылось бесчисленными маленькими пустулами малинового цвета. Обследовав тело больного, Витус установил, что сыпь распространилась и на руки, и на туловище до пояса. Витус отвернулся, чтобы больной его не слышал:

— Я не перенесу, если это снова безнадежный случай!

Действительно, Эткинс, один из двух больных лихорадкой, еще до прибытия в Фуншалу отдал Богу душу, и Стаут, который к этому времени снова чувствовал себя отлично, приказал как можно скорее предать останки несчастного морской стихии. Просьба палубного матроса Амброзиуса провести богослужение с чтением Библии была отклонена. Скупец, который не намерен был больше терять ни часа, взял и здесь бразды правления в свои руки и отчитал следующее:

Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня.

В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его…

— Предаем в руки Твои, о Господи, душу матроса Эткинса и молим Тебя дать ему жизнь вечную! Амен!

Как обычно, псалмы Давида, где что ни строка, то живое слово на все случаи жизни и смерти, выручили его.

Второй больной, матрос по имени Эллис, потихоньку выздоравливал, хотя Витус констатировал и в этом случае все признаки черной рвоты. Такой поворот служил ему некоторым утешением — значит, этот слывущий смертельным бич человечества не всегда ведет к летальному исходу.

— Расскажи-ка мне о малиновой заразе, — попросил Магистр. — Она incurabilis?

Витус вздохнул:

— Ее еще называют фрамбезией, от французского framboise, что тоже означает «малина». Это очень опасное инфекционное заболевание, которое пришло к нам из Новой Испании. Именно поэтому в моей настольной книге «De morbis» о нем ничего и нет. В своем течении малиновая зараза, как и сифилис, проходит многие стадии, которые могут затягиваться на годы. А раз так, то я полагаю, что для ее лечения годится та же терапия, что и при сифилисе, то есть регулярные ртутные втирания. Как мне видится, кок уже давно страдает фрамбезией, а вдобавок к ней подцепил еще и лихорадку. Возможно, и то и другое он привез из Новой Испании. Но теперь уже неважно, как он заразился. Главное — соблюдать строжайшие меры предосторожности.

— Понятно. Хорошо еще, что ты его, так же как и двух других, сразу изолировал. А то сколько бы людей еще заболело!

— Тс-с-с, не так громко, Магистр! Матросы ничего на свете так не боятся, как сифилиса и заразной лихорадки. А сейчас пойдем, нас ждут другие пациенты. — Витус бросил на больного еще один сочувственный взгляд, а вслух бодро сказал: — Выше голову, Баркс! Все будет хорошо! Принимай, как я тебе сказал, кантаридин, и пусть тебе дают обильное питье. Пей свежей воды столько, сколько сможешь. После Фуншалы у нас ее предостаточно.

Баркс пробормотал что-то невразумительное и плотнее завернулся в одеяло.

— Ладно, пойдем, Магистр, посмотрим, что у нас сегодня.

Витус, а за ним в кильватере маленький ученый направились в другую часть кубрика, где уже выстроилась целая очередь матросов, терпеливо ожидающих их. Как и все матросы мира, они были рады перерыву в тяжелой монотонной службе, даже если при лечении приходилось и пострадать. Витус с удовлетворением отметил, что все члены команды, больные и здоровые, выглядели гораздо лучше, чем еще несколько недель назад. Не напрасно он закупил в Фуншале на свои средства, естественно, свежие овощи и мясо! Цвет лиц членов команды радовал, а десны стали крепче, и гематомы на них исчезли.

— Как твоя экзема, Робсон? — обратился Витус к первому в очереди.

— Да так себе, кирургик, — матрос вытянул правую руку, кожа на которой выглядела воспаленной, красной и растрескавшейся.

— И все так же чешется?

— Мм… ну, сэр, может чуток получше.

— Давай посмотрим. — Витус склонился над рукой.

Большинство матросов страдали застарелыми экземами и лишаями. Они воспринимали эту напасть как Богом данную, как и цингу. Витус уже в первые дни понял, что виной тому были условия, в которых эти люди влачили существование: плохое однообразное питание, влажный воздух в подпалубном помещении, едучая соленая вода и редко просыхающее белье. Удивительно, что при всем этом команда худо-бедно подчинялась дисциплине. Но, с другой стороны, куда было деваться? Кто не проявлял послушания, быстро отведывал плетки, а то и хуже — на него накладывали кандалы. Свежих продуктов люди не видели долгими месяцами, зато вдоволь хватало соленой воды — того и другого было тоже не изменить, так что единственное, что оставалось Витусу, — это приучать матросов чаще менять белье, рубашки и штаны на сухую одежду. Но это тоже было легче сказать, чем выполнить, потому что у многих всего и было одежды, что на себе. Кроме этого, по уговору с Джеральдом, Витус потребовал, чтобы кубрик на протяжении всего дня держали открытым, хотя бы при хорошей погоде. А позже распорядился сшить из старой парусины ветровой конус и повесить его так, чтобы он постоянно гнал в помещение свежий бриз для очищения воздуха от миазмов — ядовитых испарений десятков тел.

Что еще оставалось делать, так это ежедневно осматривать и лечить команду. Витус не мог прописывать ванночки из молочной сыворотки, этой крайне полезной жидкости, из-за полного отсутствия таковой и поэтому обходился известковым порошком и смесью ланолиновой мази с маслом на зверобое. Оба средства он приобрел в Фуншале.

Экзема у Робсона была сухого типа, поэтому Витус втирал ему в руку мазь.

— Не спускай рукав до тех пор, пока медикамент полностью не впитается! — напомнил он матросу.

— Да, кирургик! Спасибо, кирургик!

Мокнущие экземы Витус пользовал известковым порошком, оставаясь верным учению великих, что мокрое побеждается сухим, а сухое — влажным.

Кроме экзем и лишаев наиболее частые жалобы были на компрессионные и рваные раны: матросы каждый день выполняли свой тяжкий труд.

Когда Витус с помощью Магистра закончил обрабатывать последнего больного, то, к своему удивлению, увидел штурмана О’Могрейна.

— Вот так сюрприз! Надеюсь, вы не пациент, мистер О’Могрейн?

— Боюсь, что должен вас разочаровать, кирургик. — О’Могрейн показал свое левое запястье, которое сильно опухло.

— Двигать рукой можете?

Вместо ответа штурман, очевидно испытывая боль, повертел ладонью в разные стороны.

— Похоже на растяжение сухожилия. Подождите, сейчас!

Витус нанес на больное место болеутоляющую мазь, а Магистр наложил одну из своих знаменитых повязок, которые славились тем, что были тугими, чтобы хорошо держать и держаться, но не настолько, чтобы мешать току крови.

— Go raibh maith agat!

Маленький ученый непонимающе прищурился:

— Э… простите, что?

— Спасибо! — расплылся в улыбке О’Могрейн. — Я всего лишь сказал «спасибо».

— Хм. — Магистр блеснул глазами за своими окулярами. — А как будет «не стоит благодарности» на вашем диковинном языке?

— Ta fáilte romhat.

— Ну, значит: Та fáilte romhat.

Штурман рассмеялся:

— Ваше произношение оставляет желать лучшего, но для начала неплохо!