Мне не больно - Валентинов Андрей - Страница 10

Он свернул в ближайший переулок и купил в киоске свежую «Правду». В свое время его весьма удивило такое название: оно казалось слишком претенциозным. Отец пытался объяснять ему что-то про борьбу пролетариата, про Колю Бухарина, главреда и давнего отцовского знакомого, но Чиф уже заранее чувствовал неприязнь к газете, которая была о себе столь высокого мнения. Впрочем, теперь чтение «Правды» стало необходимостью, хотя бы потому, что все остальные газеты этой страны не сообщали – и не могли сообщить – ничего иного.

Итак, 2-е ноября 1937-го года… Чиф бегло просмотрел первую страницу, отметив название передовой «Навстречу славному юбилею», и спрятал газету в карман пальто. Интересно, как бы смотрелся в «Правде» репортаж об их первой забастовке? Наверно, что-нибудь вроде: «Бунт буржуйских сынков» это в лучшем случае. Здесь, в бывшей России, которая теперь называлась непроизносимым именем «СССР», шутить не любили. Молодежь была дисциплинированной, выступала на собраниях, заявляла в НКВД на своих родителей и учила немецкий – язык вероятного противника. Первое время Чиф боялся, что будет испытывать к этим людям ненависть. К счастью, этого не случилось. Ненависти не было, но не было и сочувствия. Эти люди не казались несчастными, напротив. Они были серьезны, деловиты, идейно выдержаны и преданы идеям Ленина-Сталина. Родина предков оставалась чужой. Чиф ругал себя за это, заставлял вспоминать, что здесь есть тысячи и тысячи других, ради которых он и прибыл сюда, но это помогало мало. Даже тот, с которым он совсем недавно разговаривал, показался Чифу странным. Вначале этот человек почему-то испугался, хотя постарался не подать виду, затем, кажется, поверил, заинтересовался – но так и не задал ни одного вопроса. Почему? По сути, это была не беседа, а монолог, и только в самом конце тот, к которому Чиф пришел, написал на бумажке номер телефона и время, когда следовало позвонить. И это было еще не худшим вариантом. Может, этот человек боялся, что их подслушивают? Это казалось диким. Сколько же требовалось средств и сил, чтобы организовать прослушивание частных квартир! И зачем? Если бы здесь действительно были заговорщики, они бы давно выступили и свергли этот режим. Чиф вспомнил уроки политологии в старших классах, рассуждения учителя о сущности тоталитарного государства и невольно поежился. Тогда это казалось сказкой, скучной и нереальной… Три основные группировки руководства, бюрократическая пирамида, постоянная сменяемость кадров, система, державшая в напряжении эти самые кадры… На экзамене никому не хотелось отвечать на подобный билет. Чифу, к счастью, попалась политическая система европейских парламентских республик, что было просто, понятно, и, в общем, симпатично. Увы, теперь приходилось вспоминать все читанное и слышанное. Итак, три группировки власти… Прежде всего, партийная бюрократия, ослабленная последней волной репрессий. Затем военные: их позиции тоже ослабели после процесса Тухачевского. И наконец, система, державшая всю пирамиду в напряжении, – НКВД, НКГБ и прочие карательные органы… Машина простая, мощная и самовоспроизводящаяся… И – люди. Как сказал здешний лидер – «винтики и колесики» этой машины. Те самые люди, к которым Чиф и его товарищи и прибыли. Прибыли, хотя никто их не приглашал, не ждал и едва ли был им рад…

Дойдя до улицы Горького, Чиф прошел пару кварталов, пробираясь сквозь шумную толпу, и нырнул в метро. Метро – это единственное, что нравилось ему в Столице. В Сент-Алексе такого не было. Метро там просто ни к чему:

весь город можно пройти за полчаса, почти у каждого был велосипед или мотоцикл, а в последние годы завод, которым руководил Железный Генри, исправно снабжал всех желающих электромобилями. Но Чиф все равно испытывал что-то похожее на зависть, попадая на движущуюся ленту эскалатора. Метро производило впечатление. Смущали лишь нелепые статуи на станциях – темные, жуткие, похожие на первобытных идолов. Впрочем, у обитателей Столицы, похоже, свои представления об эстетике…

Выйдя на конечной станции, Чиф нерешительно взглянул в сторону остановившегося поблизости трамвая, но так и не решился нырнуть в людской круговорот. Толпа его немного пугала. Дома, там, где он вырос, люди почти никогда не собирались беспорядочной кучей, разве что на стадионе, после очередного футбольного или бейсбольного матча. К толпе следовало привыкнуть, но Чиф решил поддаться слабости и пройтись пешком, тем более, что времени было достаточно.

Он еще раз взглянул на часы, прикидывая, за сколько он доберется, и тут же заметил, как один из прохожих бросил недоуменный взгляд сначала на его часы, а потом на него самого. Чиф мысленно выругал себя: здесь, в Столице, таких часов не носили. Давно надо было купить местные, но Чиф никак не мог привыкнуть к нелепому допотопному циферблату и необходимости каждое утро заводить странный тикающий механизм. Его часы – новенькие, с миниатюрной электрической батарейкой – были из самой последней серии, которую начал выпускать завод в Сент-Алексе. Часы подарил отец – как раз перед тем как Чиф написал заявление на имя Президента Сэма с просьбой зачислить его в группу «Пространственного луча»…

Итак, он пошел пешком, пройдя мимо трамвайной остановки и обогнув огромный новый стадион. Стадион был не плох, удивляло лишь то, что он принадлежал местной полиции. Впрочем, к подобным странностям своей исторической родины уже следовало привыкнуть…

Дорога вела сквозь небольшой парк, вдоль пустынных в этот час улочек, где жили рабочие с окрестных заводов, мимо самих заводов – огромных, грязных, с безобразными кирпичными трубами – мимо брошенных краснокирпичных церквей со сбитыми крестами. Пейзаж был унылый, а серое небо и срывавшийся то и дело дождь еще более усугубляли гнетущее впечатление. Наверно, летом здесь будет веселее, но лето должно наступить так не скоро!

Впереди был огромный пустырь, за которым тянулся старый, местами разрушенный кирпичный забор. За ним когда-то находилась фабрика, но уже несколько лет, как станки были вывезены, деревянные перегородки разобраны, и от прежнего остались лишь холодные мертвые корпуса, постепенно разбираемые на кирпич. Место глухое, вечерами сюда слеталось окрестное хулиганье, но днем лишь вороны оживляли мертвую тишину брошенного фабричного городка.