День, в который… (СИ) - Некрасова Екатерина - Страница 24

Он обернулся, услыхав шаги за спиной. Высокий широкоплечий человек в дорогом сером камзоле сворачивал за угол… и эта фигура, и эта походка показались Джеку знакомыми, — а что человек был в штатском, ну так какие уж тут мундиры… Словом, Джек бросил толстяку монету — но как тот поймал ее, уже не увидел, потому что уже бежал.

Он догнал человека на перекрестке — развернул, схватив за плечи.

Это был не Норрингтон.

Джек попятился, выставив перед собой ладони.

— О… прошу прощения. Я обознался.

Что, на его взгляд, было очень вежливо, — однако гадливое недоумение, с которым Серый Камлотовый Камзол оглядел его, вздернув кустистые брови, капитан Воробей счел оскорбительным и вовсе не соответствующим правилам хорошего тона между двумя достойными людьми, — и тут, он был уверен, любой бы с ним согласился. Даже толстая золотая цепочка от часов, свисавшая из нагрудного кармана серого камзола, блеснула ему в знак сочувствия. Что было очень мило с ее стороны… и — раз! — Джек мог бы поклясться, что это само так получилось, — но часы сменили владельца, холодком скользнув в рукаве к локтю…

Серый Камзол, ничего не заметив, все с той же брезгливой гримасой повернулся и быстро пошел прочь.

Джек удовлетворенно ухмыльнулся — вытряхнув из рукава золотую «луковицу» с бриллиантовым вензелем, подмигнул ей, покачал на цепочке, нежно погладил пальцем (ему подумалось, что Серый Камзол, должно быть, не был с ней ласков) и опустил в свой собственный карман.

Впрочем, улыбка тут же исчезла с его лица; он даже подумал, что, может быть, КТО-ТО (оттуда, с неба; иногда им случалось не понимать друг друга) нарочно подсунул ему эти часы, чтобы он отвлекся, — а ему никак нельзя сейчас отвлекаться, потому что…

…Если последние двое суток выдались не из лучших, то насчет следующей четверти часа у метавшегося по уцелевшим улочкам Джека зародилось подозрение — не худшая ли она в жизни капитана Воробья?.. Солнце жгло мертвый город, дрожали марева над развалинами; вопящие чайки кружили над смердящими грудами отбросов, копались, наскакивали друг на друга — дрались. Сонно бродили плешивые собаки. От пыли — привкус во рту, пыль скрипела на зубах…

Никто ничего не знал.

— …Ком-м…э-э… — покачиваясь с полузакрытыми глазами, гундосил пьяный с черным бархатным колпачком на месте носа, которого Джек вытащил из-под парусинового навеса, растянутого на двух пальмовых кольях и одной резной ножке от стола.

Тут Джек понял, что ВОТ ИМЕННО СЕЙЧАС он — категорический противник пьянства. Это, конечно, было неправильно, — ведь зайди дело дальше, чем «именно сейчас», капитану Воробью пришлось бы частенько не нравиться самому себе, а такого он даже и представить себе не мог; а к тому же, уж он-то всегда находил с ромом общий язык. А с другой стороны… Тут Джек понял, что забыл, говорил ли он уже «с другой стороны», и, таким образом, какая по счету будет эта новая сторона; ему пришло в голову «а сверху», и «сверху» получилось, что не так уж плохо мигом вылететь из памяти у того, кого ты о чем-то спрашивал — ведь тогда никто больше об этом не прознает…

— Н-не знаю н-ничего, — покачиваясь, выговорил мужичонка, — т-твоего командора… Хде?.. — попытался развести руками; тут в стеклянных глазах все же мелькнула мысль. Мужичонка покачнулся, нахмурясь; таращил глаза, силясь разглядеть лицо держащего его за ворот человека. — Т-ты кто такой?

Из-за проломленной крыши Джеку издевательски подмигнуло солнце — оно явно давало понять, что капитан Джек Воробей зря теряет время на этого недоноска, когда вот-вот придет пора убираться, а со сброда, на который он оставил «Жемчужину», станется опять бросить своего капитана на милость врагов…

Тут в просвет между рухнувшим углом одного здания и треснувшей стеной другого капитан Воробей углядел на соседней улице молодую женщину — и, оттолкнув недоноска, немедля перебежал туда.

— Эй, мисс… мэм!..

Женщина в черном траурном платье брела навстречу, сосредоточенно глядя в растрескавшуюся булыжную мостовую, и как будто бы даже не слыхала его. Джек со всей галантностью поймал ее за локоть.

— Мне нужен…

Незнакомка медленно подняла голову в черном чепце — выбившаяся прядь светлых волос лежала поперек щеки. В уголке карего глаза лопнули жилки; на горбинке носа бисерно блестел пот.

— Он умер.

Джек вытаращил глаза — и от неожиданности даже отпустил ее руку.

— Кто?

И еле слышный ответ:

— Все умерли…

Простучали торопливые шаги — подбитыми гвоздями башмаками на деревянных подошвах.

— Уйди от нее! — От неожиданности Джек и вправду отшатнулся. Тощая старая негритянка в зеленом тюрбане замахивалась на него сложенным зонтиком. — Не видишь — она не в себе!

А между тем девица, будто слепая и глухая, повернулась и побрела прочь, цепляясь шелестящим шелковым подолом за разбитую мостовую.

Джек ошарашенно вертел головой — от одной к другой.

— Она сумасшедшая?

— Не в себе она! — рявкнула негритянка. — Мужа у ней прямо на свадьбе убило… Мисс Аделаида! — Теряя башмаки, заторопилась вслед за хозяйкой. — Мисс Аделаида, обождите! Батюшка-то ваш уж как беспокоится, вас обыскался…

— Нет… — замирающим голосом прошелестела девица; на ходу стащив с головы чепец, швырнула под ноги.

— Мисс! — ахнула негритянка.

Тут Джек почувствовал, что глаза его раскрываются шире.

Сумасшедшая девица вовсе не была блондинкой. Она была абсолютно седой.

Джек попятился; не сводя глаз, слегка приподнял шляпу. Сумасшедшая не обернулась, уходя; негритянка спешила рядом, забегая вперед.

— Мисс Аделаида!.. Мисс!

Словом, Джек зазевался, и вот тут-то страх и набросился на него. И некоторое время они спорили, — но это оказался редкий случай в биографии капитана Воробья, когда страх одержал верх. Джек крикнул негритянке:

— Эй, погоди!

Он догнал ее бегом, поймал за потное под линялым клетчатым ситцем плечо.

— Мне нужен командор Норрингтон.

По морщинистой темной щеке бежала слеза.

— Норрингтон… — Женщина торопливо обернулась. Девица Аделаида успела сесть прямо на мостовую — раскачивалась, закрыв лицо ладонями. — Убило его.

И ничего не случилось. Джек глядел под ноги — словно разбитая мостовая должна была вот-вот вывернуться из-под сапог; но мостовая и не почесалась. Он поднял голову:

— Ты уверена?

Негритянка, нагнув голову, ребром ладони стукнула себя по затылку, пониже оборок чепца.

— Вот так его. Деревом. Сама видала, дерево сломило и… Носом в воду и клюнул. Потонул он, — перекрестилась. — Прибери, Господи, душу, славный человек был…

Раскричались чайки; целая стая кружила над площадью, сверкая белыми крыльями. Волоча ноги, Джек все же отошел в сторону, в тень. Сел — съехал спиной по горячей глинобитной стене — прямо на землю. Вытащив из кармана украденные часы, покачал на цепочке, бессмысленно щурясь на золотой блеск. Снова сунул в карман; всхлипывающая негритянка, утирая слезы рукавом, молча гладила свою хозяйку по спятившей голове.

Убедить Джека в худшем было нелегко. Худшему не верь, пока не увидишь своими глазами — таков был один из жизненных принципов капитана Джека Воробья, а в своих принципах Джек бывал тверд; но страх-то набросился на него исподтишка, а победить страх, когда он уже победил тебя, гораздо труднее, знаете ли.

Он был слишком большой в этот раз, страх, — и все рос и рос. Джек сам от себя никак не ожидал такого огромного страха.

Пробормотал:

— Черт бы тебя побрал, Джимми!.. — и тут же ужаснулся тому, что сказал, и зажал рот ладонью, что было уже верным признаком потери душевного равновесия.

В груди ныло. Не то теснота, не то тяжесть. Неприятное ощущение. Джек вдохнул — глубоко, — и выдохнул. Не помогло.

— Я всегда знал, что ты — кретин, Джимми… но все же такой подлости…

Земля жгла сквозь штаны. Солнце пылало в пустом небе; он глядел, запрокинув голову. КТО-ТО ТАМ не раскинул мозгами — и вот…

— Эй… — И — не было сил повысить голос; язык еле ворочался. Он зажмурился, скривившись изо всех сил — и позвал шепотом: — Джимми?..