Презерватив для убийства - Воробьев Андрей - Страница 37

В этих местах Невский стал значительно спокойней. Кроме того, никто уже не подскакивал к французской гостье, не дергал за рукав, предлагая очередную платную услугу. Поэтому она могла без помех оглядеться по сторонам.

Здесь, в удалении от Дворцовой и Гостиного, заметно изменилась публика на проспекте. Как и прежде, хотя значительно реже, попадались туристы. В толпе было немало клерков в строгих костюмах. Часть прохожих, особенно молодежь, была одета по последней европейской моде: такие ребята могли бы смело отправиться на любой берлинский или лондонский рейв. Но при этом то и дело попадались граждане, явно заходившие в магазин готовой одежды лет пять назад. Немало было и нищих, которые просто стояли с протянутой рукой, не предлагая взамен какую-нибудь газету.

Но здания искупали все. Женевьеве вспомнился один из французских писателей, назвавший Санкт-Петербург городом контор и казарм. Она уже давно забыла эти слова: такого разнообразия в камне ей давно видеть не приходилось.

Рассматривая строения, девушка добрела до большой площади, на которой стояла каменная стела. Женевьева решила, что, по замыслу ее авторов, этому памятнику надлежало конкурировать с Александрийским столпом. Но конкуренции не получилось. Стела, скорее, напоминала памятник стамеске, невесть за какие заслуги вознесшемуся над площадью.

Судя по путеводителю, главный проспект города здесь заканчивался. Дальше был Старо-Невский, в конце которого находилась Александро-Невская лавра. Женевьева решила дойти до нее, а там сесть в метро. Надо было поторапливаться, ибо начинало темнеть.

Проспект, который начался сразу за площадью, понравился ей значительно меньше, по сравнению с тем, что она видела прежде. Здания выглядели столь же величественно. Но это были неумытые аристократы. Некоторым явно требовались руки маляра и штукатура. Кроме привычных мини-супермаркетов, здесь были и другие торговые заведения. Женевьева, любопытства ради, заглянула в один из магазинов и тотчас выскочила на свежий воздух. Ей показалось, что она побывала в зверином логове, обитатель которого хранит по углам остатки давнего обеда.

С улицы исчезли европейские туристы. Похоже, этот отрезок Невского они преодолевали только в автобусах. Зато людей, одежда которых напоминала прилавок секонд-хэнда — прибавилось. Потом Женька увидела гражданина, лежащего возле стены дома. Она приблизилась к нему, удивляясь отсутствию интереса остальных прохожих. Однако запах объяснил ее причину, заставившую дядю лет сорока превратить тротуар в пляж. «Наши клошары перед тем, как прилечь отдохнуть, чего-нибудь под себя подкладывают. И не спят на Елисейских полях», — подумала она. Тут же вспомнились герои Достоевского, но Женевьева решила, что про Мармеладова лучше читать, чем, прогуливаясь по улице, натыкаться на его прототип.

Дальше по проспекту, возле дома, лежал еще один такой же бедолага, без ног, сжимая пустую бутылку из-под водки. Женьке стало противно, и она решила держаться края тротуара: лучше рядом будут проноситься автомобили, чем возлежать подобные «живые трупы». Скоро она поняла, что не ей одной эта идея пришла в голову. На поребрик время от времени выскакивали отдельные пешеходы и махали рукой. Женевьева уже поняла, что в России любой легковой автомобиль, кроме милицейских, является такси. Однако по краю шли и девицы, которые не стремились остановить проносящиеся мимо машины.

Им и не надо было этого делать. За четверть часа своей неторопливой прогулки Женни два раза замечала, как некоторые шоферы угадывали тайные желания девиц и тормозили возле них. После минутного разговора, девочки садились в салон.

Возле самой Женевьевы один раз тоже остановилась машина.

— Сотельник за час! — крикнул парень, сидевший за рулем.

В этот момент рядом пронесся автобус, и француженка расслышала только последнее слово. Она решила, что у автомобилиста остановились часы и сказала:

— Половина девяти.

Парень изумленно посмотрел на нее, потом, видимо, понял, что принял Женевьеву за какую-то другую женщину, и, сказав: «Пардон мадам», захлопнул двер-цу.

«Нет, эта страна — загадка, — подумала девушка. — Сначала было все просто, особенно когда Николя комментировал происходящее. А теперь, когда я гуляю одна, вокруг удивительные нищие, анархисты и странные молодые люди, с одного взгляда понимающие, что я француженка».

Однако долго разгадывать загадки ей не пришлось. Рядом затормозило старое «вольво». Из машины высунулась курчавая голова, и Женевьева сперва подумала, что имеет дело с жителем Иберийского полуострова.

— Дэвочка. Дядя Алик приглашает тэбя на дэнь рождэния. Тэбэ будэт очэнь хорошо.

На этот раз Женька поняла смысл сказанного, но растерялась еще больше, чем когда ее окликнул парень с остановившимися часами. Ее еще никогда не приглашали на день рождения в незнакомом городе совершенно незнакомые люди, да еще таким образом. Поэтому она сделала вид, будто не расслышала, и продолжила путь.

Женевьева рассчитывала, что сейчас услышит за спиной шуршание шин и машина с загадочным дядей Аликом наберет скорость, чтобы исчезнуть среди прочих автомобилей. Однако хотя «вольво» и поехало, но только для того, чтобы притормозить немного впереди француженки. Поэтому, сделав еще несколько шагов, Женька лицом к лицу столкнулась с торопливо вылезшим водителем, которого она сначала приняла за испанца. Но это была несомненная ошибка.

— Дэвочка, ты нэ уважаэшъ мэня? Ты торгуэшь на Нэвском своэй грудкой и не уважаэшь дядю Алика?

Женевьева поняла, что незнакомец может говорить по-русски более четко, но специально коверкает язык, играя некую роль, которую, по его мнению, девочка с Невского должна была понять сразу.

— Дэвочка, ты думаэшь, дядя Алик — грязный айзэр? Ты ошибаэшься. Дядя Алик — бывший министр. Дядю Алика уважают всэ мэнты района. Каждый помидор, которыэ ты кушаэшь, привэз в Лэнинград дядя Алик. А эщэ у дяди Алика эсть очэнь большой и очэнь сладкий пэрэц. Я хочу, чтобы ты эго сэгодня попробовала.

Чтобы у девушки не было сомнений, о каком «перчике» идет речь, дядя Алик демонстративно почесал волосатой лапой свою ширинку, которая, действительно, выглядела так, будто там находился здоровенный сочный овощ.

Однако Женевьеву больше интересовало не хвастливое почесывание бывшего министра, а шаги за своей спиной. В машине сидели, как минимум, двое пассажиров. И второй из них зашел сзади, чтобы в случае, если «дэвочку» не удастся уговорить добровольно отправиться, затолкать в салон силой.

— Ты что, хочэшь рассэрдить дядю Алика? — продолжал помидорный король.

В этот момент кто-то положил Женьке руку на левое плечо. Не оборачиваясь, она двинула со всей силы локтем назад и по болезненному вздоху поняла — угодила точно в солнечное сплетение. Удивленный Алик хотел было шагнуть вперед, но француженка пнула его коленом, угодив точно в «перчик». Бывший министр взревел как бык, наступивший на противопехотную мину.

Женни отпрыгнула в сторону, но тут выяснилось, что удар локтем в пузо первому противнику был недостаточен. Тот уже успел разогнуться и схватил сзади девушку за шею. Будь на его месте профессионал, для Женевьевы сражение бы на этом завершилось. Но лучший друг Алика еще до конца не оправился от удара, к тому же не знал, что надо делать в таком случае. Поэтому, он просто держал ее.

Дядя Алик все еще не мог подняться с асфальта. Его руки скользили по бамперу машины, не в силах подтянуть грузное тело. Опасность пришла с другой стороны.

Третий пассажир, толстый крепыш, только сейчас вылез из «вольво» и, переваливаясь, шел к француженке.

— Ты зачем, русская блят, хорошего человека ударила?! Я тебе сейчас морду исправлю.

Женевьева поняла все, сказанное крепышом, но времени объяснять ему, что она и не русская, и не блядь, у нее не было, ибо второй друг Алика уже отводил руку для размаха. Женька резко дернула головой, попав затылком точно в нос державшего ее злоумышленника, отчего тот охнул и ослабил захват, но не отпустил девушку. Тогда она, схватившись за эту жирную волосатую руку, повисла на ней и, поджав к груди ноги, выбросила их прямо в физиономию стоявшего перед ней. Тот, оглушенный и удивленный, зашатался, но не удержался на ногах.