Птицы, звери и родственники - Даррелл Джеральд - Страница 30

– Будь осторожнее!

С кислой миной на лице я сидел на ослице, прижимая к груди коробку с совой, пока мы наконец не выехали за ворота усадьбы. Трусить верхом после всего пережитого – нет, это было уже слишком! Я слез с ослицы, зашел за старую оливу и с наслаждением, полновесно извергнул из себя все съеденное.

Добравшись домой, я отнес сову к себе в спальню, развязал коробку, вытащил сову и посадил на пол. При этом она отчаянно вырывалась и щелкала клювом. Собаки, собравшиеся в кружок посмотреть на прибавление моего семейства, тут же ретировались. Они знали, что может натворить Улисс в дурном настроении, а эта птаха была раза в три крупнее. Впрочем, по моему мнению, эта сова была одним из самых красивых пернатых, которых я когда-либо видел. Оперение на спине и крыльях было золотистым, словно медовые соты, с бледными пепельно-серыми пятнами; на белоснежной, словно сливки, груди ни единой отметины, а огромные, чем-то похожие на восточные, глаза окаймляла маска из белых перьев, выглядящая чопорно, как круглый плоеный воротник елизаветинской эпохи.

Крыло моей новой питомицы оказалось не в столь плачевном состоянии, как я думал. Перелом был легким, и после получасовой борьбы, в ходе которой она умудрилась несколько раз прокусить мне руку до крови, я, к своему удовлетворению, наложил на него шину. Сова, которую я решил назвать Лампадуза (просто потому, что мне нравилось это имя), похоже, была упоена своей победой над собаками, ни за что не хотела подружиться с Улиссом, а уж на Августуса Почешибрюшко и вовсе смотрела с нескрываемым презрением. Подумав, что ей лучше побыть, пока не привыкнет, где-нибудь в темном укромном месте, я отнес сову на чердак. Там была малюсенькая каморка с единственным крохотным окошком, которое так заросло пылью и паутиной, что сквозь него едва проникал свет. В каморке было спокойно и сумрачно, как в пещере, и я подумал, что уж здесь-то Лампадуза быстро пойдет на поправку. Я посадил птицу на пол, поставил перед нею большое блюдце с мелко накрошенным мясом, а уходя, надежно запер дверь, чтобы сову никто не потревожил. Когда я пошел навестить ее перед сном, прихватив в подарок дохлую мышь, я нашел, что моя гостья чувствует себя куда лучше. Она склевала большую часть мяса и теперь шипела и щелкала на меня, хлопая крыльями, сверкая глазами и прыгая по полу. Обрадованный столь очевидным прогрессом, я оставил ей мышь и отправился в постель.

Через несколько часов меня разбудили голоса, доносившиеся из маминой комнаты. Удивленный, что же такое могло случиться, отчего семья в эту пору на ногах, я высунул голову из двери спальни и прислушался.

– Ей-богу, – послышался голос Ларри, – это полтергейст!

– Это не может быть полтейгейст, милый, – ответила мама. – Полтергейсты ведь швыряются вещами.

– Кто бы там ни был, но он звенит цепями, – сказал Ларри, – и его нужно изгнать. По-моему, вы с Марго самые крупные специалисты по потустороннему миру. Так что отправляйтесь наверх и изгоняйте.

– Не пойду! – дрожащим голосом сказала Марго. – Мало ли что там такое. Вдруг там очень, очень зловредный дух?

– Он чертовски зловредный, – сказал Ларри, – целый час мне не дает заснуть.

– А может, это просто ветер или что-нибудь в этом роде, милый? – спросила мама.

– Что-что, а отличить ветер от неприкаянного духа, гремящего цепями и ядрами, я уж как-нибудь сумею, – заявил Ларри.

– А может, это воры? – молвила Марго, пытаясь взбодрить саму себя. – А может, это воры и следует разбудить Лесли?

Полусонный и слегка заторможенный – сказывалось все еще действие выпитого накануне спиртного, – я никак не мог сообразить, о чем толкуют мои домочадцы. Однако звучало интригующе, впрочем, как и всегда – во всех подобных ситуациях, которые столь мастерски создавали мои домашние в самые неподходящие часы дня и ночи, – а потому я отправился к маминой комнате и заглянул внутрь. Ларри расхаживал по комнате, шурша по полу ночным халатом, словно королевской мантией.

– Надо что-то предпринять, – сказал он. – Я не могу спать, когда у меня над головой гремят цепями. А раз я не могу спать, я не смогу писать.

– Я никак не возьму в толк, чего же ты ожидаешь от нас, милый? – спросила мама. – Уверяю тебя, это всего-навсего ветер.

– Да, правда, почему ты ждешь, что это мы туда отправимся и наведем порядок? – подхватила Марго. – Ты мужчина, ты и иди.

– Послушай, – сказал Ларри, – не ты ли вернулась из Лондона вся в эманациях ‹Эманация – здесь: психофизические излучения тела, напри мер, медиума на спиритическом сеансе› и с разговорами о Бесконечном?

Не удивлюсь, если какое-нибудь дьявольское создание из тех, что ты вызвала на одном из своих сеансов, притащилось за тобой сюда. А следовательно, это кто-то из твоих любимчиков! Вот иди и разбирайся с ним.

Слова «это кто-то из твоих любимчиков» проникли мне в душу. Неужели это Лампадуза? У сипух, как и у любых других сов, крылья мягкие, как пушинки одуванчика. Неужели это она грохочет, будто ядро на цепи?

Я вошел в комнату и полюбопытствовал, о чем это они тут говорят.

– Это всего-навсего привидение, милый, – утешала меня мама. – Ларри обнаружил привидение.

– Оно там, на чердаке, – взволнованно сказала Марго. – Ларри думает, что оно прилетело за мною из Англии. А вдруг это Меуэйк?

– Мы не станем больше к этому возвращаться, – твердо сказала мама.

– Как зовут твоего дружка с того света, меня совершенно не волнует, – сказал Ларри. – Я требую, чтобы его убрали.

Я сказал, что такое вряд ли возможно, но это может быть Лампадуза.

– А что это? – полюбопытствовала мама.

Я объяснил, что это сова, которую мне подарила графиня.

– Я должен был догадаться, – сказал Ларри. – Я должен был догадаться. И как это я раньше не сообразил? Не понимаю.

– Ну успокойся, успокойся, милый, – сказала мама. – Это всего-навсего сова.

– Всего-навсего сова! – воскликнул Ларри. – Она шумит, как будто через чердак ломится целый танковый корпус. Скажи ему, пусть уберет оттуда сову.

Я сказал, что не понимаю, как это Лампадуза может так шуметь, поскольку совы вообще тишайшие создания… Я сказал, что они плывут в ночи на своих бесшумных крыльях словно хлопья пепла…

– Что-то не похоже, чтобы у этой были бесшумные крылья, – сказал Ларри. – Она гремит, как целый совиный джаз-оркестр. Пойди и убери ее вон!

Я тут же схватил лампу и бросился на чердак. Я открыл дверь и сразу понял, в чем дело. Расправившись с мышью, Лампадуза обнаружила, что на блюдце еще остался большой кусок мяса, который за длинный жаркий день успел засохнуть и намертво приклеиться к поверхности блюдца. Сообразив, что эта легкая закуска будет полезна для подкрепления души и тела и даст возможность дотянуть до зари, Лампадуза пронзила кусок своим кривым острым, цвета янтаря клювом и попыталась отодрать его от блюдца. Не тут-то было! Мясо ни за что не поддавалось. Хуже того, не поддавался и сам клюв! Сова, хлопая крыльями, принялась колотить и греметь блюдцем об пол, стремясь освободиться, но безуспешно.

Вытащив совиный клюв из столь необычной ловушки, я принес сову к себе в спальню и водворил ее в картонную коробку. От греха подальше.

Часть четвертая. Кризеда

Глава девятая. Про ежей и морских волков

Когда наступила весна, мы переселились в новую виллу – элегантную, белоснежную, приютившуюся в тени огромной магнолии посреди оливковых рощ, неподалеку от того места, где находилась наша первая вилла. Новое наше жилище стояло на холме, возвышаясь над огромной плоской местностью, расчерченной, словно гигантская шахматная доска, оросительными каналами, разделяющими поля. Когда-то давно эти каналы служили венецианцам для добычи соли – по ним поступала соленая вода из большого соленого озера, по берегам которого и расположились эти земли. Но озеро давно уже затянуло илом, а каналы заполнились пресной водой, стекающей с холмов, благодаря чему все, что здесь ни посеешь, произрастает пышно. К тому же всяческих зверюшек тут видимо-невидимо, и когда я выходил на ловлю, меня, как правило, ожидала удача.