Сердце волка (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 23

— Если дартхари отдал вам приказ, Лирин, не нужно…

— Нужно. Скажи, Рональда, как ты думаешь, откуда у тебя Элфи?

— Что? — Я удивилась ещё больше. — А при чём здесь мой хати? Ну, он сбежал…

Лирин засмеялась.

— Странно, что никто об этом не задумался. Ни разу за всю историю существования Арронтара ни один хати не сбегал, а тут вдруг — нате вам. Рональда, дартхари целый месяц натаскивал Элфи на твой запах, а той ночью я сама выпустила щенка, чтобы он нашёл тебя и лизнул в нос. Понимаешь? Это не случайность, а приказ Нарро.

В глазах у меня помутилось, а сердце подпрыгнуло и будто бы застряло в горле.

— Но… зачем? — выдохнула я.

Лирин отвела взгляд.

— Он просто хотел тебя порадовать.

Я не успела ответить, потому что женщина вдруг взяла меня за руку.

— Рональда… я не знаю, что будет дальше, я не провидица. Но я хочу, чтобы ты помнила — если когда-нибудь ты захочешь вернуться, то здесь, в Арронтаре, ты найдёшь по крайней мере двоих оборотней, которые будут рады тебя видеть.

— Вы и…

— Да. Я и Нарро.

Говоря это, Лирин вновь смотрела мне в глаза, и я чувствовала, что она не лжёт. Но… зачем дартхари подарил мне щенка? Порадовать? Зачем? Я ничего не понимаю…

И сердце болит.

— Почему вы так хорошо относились ко мне всегда, Лирин? — прошептала я, вглядываясь в светло-жёлтые глаза старшего советника. — Другие презирали, обижали, били, а вы — никогда. Почему?

Ответить она не успела.

— Рональда!

Голос Грэя заставил нас вздрогнуть, и Лирин моментально отпустила мою ладонь.

— Нам пора, Рональда! — кричал Грэй от самой кареты, махая мне рукой. Вторую он положил на загривок Элфи. Как интересно... Мой хати совершенно не любил чужих, а этого мужчину почему-то признал сразу.

— Пойдём, — тихо сказала Лирин, первой направляясь обратно.

Парой минут спустя привели и запрягли четвёрку крупных выносливых лошадей. Спереди, на облучке, уселись Бугалон и ещё один мужчина, воин и обычный человек, сзади примостился Лисс, а Грэй с Элфи запрыгнули внутрь. Грэй помог мне снять заплечный мешок, закинул его в сундук под сиденьем, а потом, вдруг что-то вспомнив, вновь выскочил из кареты.

Я высунулась из окна и увидела Лирин. Она печально улыбалась, стоя от меня на расстоянии вытянутой руки.

— Вы не ответили, — сказала я тихо.

Тогда женщина, вздохнув, расстегнула ворот платья и, потянув за показавшуюся цепочку, достала оттуда деревянную дудочку, которую я отдала ей шесть лет назад.

Надо же… Лирин носила эту дудочку вплотную к телу, как самую большую драгоценность.

— У меня был брат, Рональда, — произнесла женщина негромко, погладив шершавую, неровную поверхность дерева кончиками пальцев. — Он был похож на тебя. Полный другой магии, он родился не таким, как остальные оборотни. Его презирали, били, пытались убить. И я… делала это…

Я чувствовала себя так, будто в меня вновь бросают камни. И не кто-нибудь, а сама Лирин.

— Что с ним случилось?

Подняв руку, женщина вытерла глаза.

— Он уехал. Так же, как ты, Рональда. И… знаешь, я завидую Джерарду. Он успел попросить у тебя прощения. Пусть ты не простила его… Но он успел.

Глаза Лирин в тот момент светились таким страданием, что я с трудом выдерживала её взгляд.

— А я не успела. Не успела…

Свист, хлопок двери, топот ног, крик Грэя:

— Всё! Трогай, Кирк!

Я вцепилась в обивку кареты, что было сил. Туман перед глазами становился всё сильнее, я почти ничего не чувствовала и не видела.

Только фигура Лирин всё удалялась и удалялась…

Она по-прежнему сжимала в руке цепочку с дудочкой и смотрела на меня так, словно заново переживала тот день, когда она не успела.

— Лирин! — крикнула я, свесившись из окна кареты. — Он жив? Скажите мне, пожалуйста! Он жив?!

Простая деревянная дудочка была прижата к груди дрожащей ладонью, солнечный луч посеребрил седые, как снег, волосы…

Я не знаю, почему железная рука сжала моё сердце, а в глазах я чувствовала целую пригоршню песка, почему задрожали и подкосились ноги, когда я заметила, что Лирин покачала головой…

Он родился осенью. Листья с деревьев уже облетели и лежали мягким ковром на земле, небо было хмуро-серым, дул промозглый и неприятный ветер. Такие дни никогда не запоминаются, сливаясь в сплошное бесцветное полотно.

Его родителей звали Родэн и Мара. Они были одними из самых сильных оборотней клана белых волков, и многие возлагали на их первенца большие надежды — тогдашний калихари был уже стар, но до сих пор ему не находилось достойной замены. Родэн дважды бросал главе клана вызов, но проигрывал.

Дэйнара ждали. Некоторые уже тогда думали — когда-нибудь он станет калихари. Родэн и Мара поняли, что ошиблись, как только маленький оборотень увидел свой первый свет и громко закричал.

— Ох, — выдохнула повитуха, от неожиданности чуть не уронив ребёнка.

Мара молчала, глядя на новорожденного с ужасом.

— Что это? — с трудом вымолвила она через пару мгновений, ткнув пальцем в сына.

— Это горб, зора, — прошептала повитуха, вжав голову в плечи — она ужасно боялась наказания за то, что ребёнок родился именно таким. Но родители Дэйнара не стали наказывать её, просто отослали и отменили все торжества по случаю рождения сына.

Уже на следующий день стая узнала, что у Родэна и Мары родился горбатый мальчик.

Физический недостаток для любого оборотня — как проклятье. В этом своём внутреннем уродстве они были похожи на эльфов, только у тех, слава Айли и Дариде, никогда не рождалось некрасивых отпрысков. А у оборотней подобное случалось, пусть и нечасто.

Когда Дэйнар стал старше, он разгадал загадку своего уродства. Дело было в магии. Обычные оборотни ею не владели, если не считать магию превращений, то есть способность обращаться в волков. Но иногда, очень редко, рождались оборотни с магическими способностями, и эти дети были далеки от признанных в стае канонов красоты — маленькие, толстенькие, слишком высокие, альбиносы, горбуны… Видимо, так получалось из-за того, что магия превращений была несовместима с другими видами магии и вступала с ними в конфликт.

До Дэйнара судьбы подобных оборотней были похожи одна на другую — их всех забивали камнями, как только становилось понятно, что у них не получается обратиться.

— Может, утопить его? — тихо спросил Родэн у Мары, косясь на сопящего в колыбельке младенца с искренней неприязнью во взгляде.

— Нет, — покачала головой его жена. — Пусть кто-нибудь другой… Не нужно, Родэн… Такой грех …

Оборотень вздохнул.

— Как назовём? Хотели Рэйнаром — «сильный» на старом наречии… Но этому ведь такое имя не подходит.

— Давай Дэйнаром, — сказала Мара. — Дэйнар — «мужественный».

— Издеваешься?

— Нет. Ему пригодится мужество, Родэн.

На том и порешили.

Мара не занималась первенцем, с рождения Дэйнар был передан на руки презиравшей мальчика няне. Позже, став старше, он вспоминал, как она водила его на прогулку в Сердце леса, туда, где жил тогдашний дартхари, и какие-то мальчишки лет пяти-семи громко кричали, завидев Дэйнара:

— Смотрите, горбун!

— Урод!

— У-у-у, чудовище!

Именно тогда Дэйнар впервые обратил внимание на чужие слова и понял, что они обращены именно к нему. Горбун, урод, чудовище… Много лет спустя, закрывая глаза, он слышал те злые голоса так ясно, будто эти мальчишки по-прежнему стояли очень близко и кричали оскорбления ему в ухо.

— Няня Монти, — сказал Дэйнар, подняв голову, — это они мне?