Графиня Де Шарни - Дюма Александр - Страница 140

«Он должен быть единым для всех, охраняет он или карает…» Бийо продолжал еще громче:

«Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностям…» Статья 6 была встречена дружными аплодисментами.

Бийо перешел к статье 7.

«Никто не может подвергаться обвинению, задержанию или заключению иначе как в случаях, предусмотренных законом и в предписанных им формах. Тот, кто испрашивает, отдает, исполняет или заставляет исполнять основанные на произволе приказы, подлежит наказанию; но каждый гражданин, вызванный или задержанный в силу закона, должен беспрекословно повиноваться: в случае сопротивления он несет ответственность».

«Закон должен устанавливать наказания лишь строго и бесспорно необходимые; никто не может быть наказан иначе, как в силу закона, принятого и обнародованного до совершения правонарушения и надлежаще примененного».

«Поскольку каждый считается невиновным, пока его вина не установлена, то в случаях, когда признается нужным арест, любые излишне суровые меры, не являющиеся необходимыми, должны строжайше пресекаться законом».

«Никто не должен быть притесняем за свои взгляды, даже религиозные, при условии, что их выражение не нарушает общественный порядок, установленный законом».

«Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать, печатать, отвечая лишь за злоупотребление этой свободой в случаях, предусмотренных законом».

«Для гарантии прав человека и гражданина необходима – государственная сила; она создается в интересах всех, а не для личной пользы тех, кому она вверена».

«На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необходимы общие взносы; они должны быть равномерно распределены между всеми гражданами сообразно их возможностям».

«Все граждане имеют право устанавливать сами или через своих представителей необходимость государственного обложения, добровольно соглашаться на его взимание, следить за его расходованием и определять его долевой размер, основание, порядок и продолжительность взимания».

«Общество имеет право требовать у любого должностного лица отчета о его деятельности».

«Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет Конституции».

«Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, никто не может быть лишен ее иначе, как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения».

– А теперь, – продолжал Бийо, – вот как осуществляются на деле эти принципы. Слушайте, братья! Слушайте, граждане! Слушайте те, кого эта декларация только что сделала свободными! Слушайте!

– Тес! Тише! Давайте послушаем! – прокричали в толпе десятки голосов. Бийо проговорил:

«Так как Национальное собрание желает установить французскую конституцию на принципах, которые она только что признала и провозгласила, оно навсегда отменяет такие политические институты, которые ущемляли свободу и равенство прав…» Голос Бийо зазвучал угрожающе.

«Отныне не существует ни благородных, ни парий, – продолжал он, – нет больше ни наследственных, ни сословных различий, ни феодальных порядков, ни вотчинных судов, ни каких бы то ни было вытекающих отсюда званий, назначений, прав; не существует более ни рыцарского ордена, ни какой-либо иной организации подобного толка, ни орденов, для награждения которыми требуются доказательства благородного происхождения или предполагаются наследственные различия и иные признаки превосходства, кроме тех, которые имеют должностные лица, находящиеся при исполнении своих обязанностей.

Отныне не существует ни взяточничества, ни наследования при вступлении в должность; ни одна партия, ни одно лицо не могут иметь привилегий – все граждане без исключений имеют равные права.

Отныне не существует ни глав ремесленных гильдий, ни самих гильдий ремесленников, художников и представителей других профессий.

И, наконец, закон не признает ни религиозных обетов, ни каких бы то ни было других обязательств, противоречащих естественным правам человека, а также Конституции…» Бийо умолк.

Его выслушали в благоговейном молчании.

Народ впервые с изумлением слышал признание его прав, провозглашенных средь бела дня, при свете солнца, перед лицом Всевышнего, у которого этот народ так долго вымаливал естественные права, даруемые ему после многовекового рабства, нищеты и страданий!..

Впервые человек, живой человек, который на протяжении шести столетий держал на своих плечах здание монархии, по правую руку от которого была знать, а по левую – духовенство; впервые труженик, ремесленник, землепашец осознал свою силу, свое значение; уразумел, какое место на земле он занимает; понял, в какой нужде он живет, – и все это он узнал не по прихоти своего хозяина, а от себе подобных!

После того как Бийо произнес последние слова: «Закон не признает ни религиозных обетов, ни каких бы то ни было других обязательств, противоречащих естественным правам человека, а также Конституции», а затем провозгласил новый лозунг, казавшийся еще непривычным: «Да здравствует нация!» – он протянул руки и возложил одну на перевязь мэра, другую – на эполет капитана. И хотя мэр имел под своим началом небольшой городишко, а капитан возглавлял лишь горстку крестьян, несмотря на то, что провозглашенный принцип представляло совсем незначительное число людей, он не казался от этого менее величественным, и все как один повторили вслед за Бийо: «Да здравствует нация!» – и выбросили вверх кулаки в едином порыве, готовые отречься от личных интересов ради всеобщей любви.