Графиня Де Шарни - Дюма Александр - Страница 13

– Вам остается лишь обратить в свою веру самого Папу, дорогой учитель, а так как я верю, что для вас ничего невозможного нет, то надеюсь, что вы преуспеете и в этом.

– Вот это как раз было бы делом непростым! Я только что вырвался из его когтей, проведя перед тем полгода в крепости Святого Ангела, и освободился точно таким же образом, каким вы три месяца назад вырвались из Бастилии.

– Неужели местные жители захватили крепость Святого Ангела так же, как народ из Сент-Антуанского предместья взял Бастилию?

– Нет, дорогой доктор, итальянский народ до этого еще не дошел Будьте покойны, настанет день, когда это произойдет; папству еще предстоит пережить ночь с пятого на шестое октября; в этом смысле Версаль и Ватикан скоро сравняются – Однако я полагал, что из крепости Святого Ангела нет возврата..

– А Бенвенуто Челлини?

– Разве у вас есть крылья, как у него, и вы, словно новый Икар, перелетели через Тибр?

– Это было бы чрезвычайно сложно, принимая во внимание то обстоятельство, что меня, для большей безопасности, поместили в глубокое подземелье.

– И все-таки вы оттуда выбрались?

– Как видите, коль скоро я перед вами.

– Вам удалось подкупить тюремщика?

– Мне не повезло: мой тюремщик оказался неподкупным.

– Да ну? Вот дьявол!

– Да… К счастью, он был не вечен: волею случая, – а человек более религиозный, чем я, назвал бы это волей провидения, – он умер на следующий же день, после того как он в третий раз отказался отпереть двери моей камеры. Его настигла внезапная смерть?

– Да.

– Ого!

– Надо было кем-нибудь заменить его, и ему прислали замену.

– А этот новый тюремщик не оказался неподкупным?

– Едва вступив в должность, он в тот же день, подавая мне ужин, проговорил: «Ешьте хорошенько, набирайтесь сил: нынче ночью нам предстоит долгая дорога». Да, черт побери, славный малый не солгал. В ту же ночь мы загнали по три лошади и проскакали сто миль.

– А что сказало начальство, когда открылся ваш побег?

– Ничего. Начальник тюрьмы переодел труп первого моего тюремщика, еще не преданного земле, в оставленную мной одежду; он выстрелил из пистолета ему в лицо, бросил пистолет рядом с ним и объявил, что не известно, каким образом я раздобыл оружие и застрелился; доктор констатировал смерть, и тюремщика похоронили под моим именем; таким образом, дорогой Жильбер, я в полном смысле этого слова умер; сколько бы я теперь ни утверждал, что я жив, в ответ мне могли бы представить свидетельство о смерти и доказать, что я мертв; впрочем, никому не придется этого делать; в настоящую минуту мне очень удобно исчезнуть из этого мира. Итак, мне пришлось нырнуть в самые мрачные глубины, по выражению прославленного аббата Делиля, и вот я вновь появился, но уже под другим именем.

– Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, как вас теперь зовут?

– Меня зовут бароном Дзаноне, я – генуэзский банкир; я храню ценные бумаги принцев, – славные бумаги, не правда ли?., вроде тех, какие принадлежали кардиналу де Роану… Впрочем, ссужая принцев деньгами, я, к счастью, интересуюсь не материальной выгодой… Кстати, не нужны ли вам деньги, дорогой Жильбер? Вы ведь знаете, что мое сердце, как и мой кошелек, для вас сегодня, как и всегда, открыты.

– Благодарю.

– Может быть, встретив меня в костюме простого ремесленника, вы думаете, что обремените меня?.. Ну, это пусть вас не заботит; это всего лишь маскарад: вы знаете мой взгляд на жизнь: это нескончаемый карнавал, где каждый носит ту или иную маску. Во всяком случае, имейте в виду, дорогой Жильбер; если когда-нибудь вам понадобятся деньги – вот в этом секретере находится моя личная касса, слышите? Главная касса хранится в Париже, на улице Сен-Клод в Маре; так вот, ежели вам понадобятся деньги, вы можете прийти сюда независимо от того буду я дома или нет. Я покажу вам, как отпирается маленькая дверь; вы приведете в движение эту пружину, – смотрите, как это делается, – и в любое время найдете здесь около миллиона.

Калиостро тронул пружину: передняя стенка секретера опустилась сама собою, и глазам Жильбера открылась груда золота и пачки банковских билетов.

– Вы и в самом деле необыкновенный человек! – со смехом заметил Жильбер. – Вы же знаете, что у меня двадцать тысяч ливров ренты, и потому я богаче самого короля? Скажите, не боитесь ли вы, что в Париже вас могут потревожить?

– По поводу дела с ожерельем? Ну, нет, не посмеют! Принимая во внимание расположение духа народа, мне достаточно будет бросить одно-единственное слово, чтобы вызвать мятеж; вы забываете, что я отчасти в дружеских отношениях со всеми людьми, пользующимися популярностью: Лафайетом, Неккером, графом де Мирабо, да и с вами.

– Зачем вы приехали в Париж?

– Кто знает? Затем же, возможно, зачем вы ездили в Соединенные Штаты: создать республику. Жильбер отрицательно покачал головой.

– Франция не готова к республике.

– Мы предложим ей что-нибудь другое.

– Король воспротивится.

– Вполне возможно.

– Знать возьмется за оружие.

– Не исключено, что так и будет.

– Что же вы в таком случае будете делать?

– Сделаем не республику, а революцию! Жильбер глубоко задумался.

– Если мы до этого дойдем, Джузеппе, это будет ужасно! – заметил он.

– Да, если мы встретим на своем пути много людей, обладающих силой воли, подобной вашей, Жильбер.

– Я отнюдь не силен, друг мой, – отвечал Жильбер, – я честен, только и всего.

– Увы, это еще хуже. Потому-то мне и хотелось бы вас переубедить.

– Я уже принял решение.

– Помешать нам сделать задуманное дело?

– Или хотя бы остановить вас на полпути.

– Вы – безумец, Жильбер; вы не понимаете роли Франции: Франция – центр мирового разума; необходимо дать Франции возможность мыслить, и мыслить свободно, чтобы весь мир мог действовать согласно ее замыслам, – то есть так же свободно. Знаете ли вы, Жильбер, кто захватил Бастилию?

– Народ.

– Вы меня не понимаете, вы принимаете следствие за причину. В течение пятисот лет, друг мой, в Бастилию заключали графов, сеньоров, принцев, и Бастилия стояла. Однажды королю взбрело в голову заключить под стражу мысль, а ведь мысли нужны простор, свобода, бесконечность! Бастилию взорвала мысль, а уж народ ворвался через брешь.