Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна - Страница 34

- Я так понимаю, разговора не получится, - вздохнула я, направляясь к двери. – Ладно, пойду я. Распоряжусь, чтобы Евдокия карпа в сметане приготовила.

- Чтоб тебе мыши пятки погрызли, окаянная! – с надрывом воскликнул дядюшка. – Чтоб у тебя чирей на мягком месте вскочил!

Я вышла в коридор, закрыла дверь на замок и засмеялась. Куда денется, согласится!

Евдокия сидела за столом, положив голову на руки. Но когда я вошла, женщина резко выпрямилась.

- Елена Федоровна, не могу я так сидеть! Привыкла готовить Тимофею Яковлевичу, а сейчас совсем тошно!

- Так, может, мне Акулинку от печи освободить? Пусть чем-нибудь другим занимается, - предложила я. – А ты готовь, раз так хочется. Вот завтра, например, можно и щей, и карпа в сметане…

- Так я на рынок побегу, да, Елена Федоровна? – повариха вскочила на ноги. – Карпа куплю!

- Сходи. Может, и Тимофею Яковлевичу кусочек перепадет, - пообещала я. – Если за ум возьмется.

У Евдокии засияли глаза, на губах заиграла улыбка, будто дядюшка был ей близким родственником. Неужели нравится ей Яковлевич? Очень похоже…

Женщина умчалась, а я еще несколько минут смотрела на двери, в которые она вышла. А что? Женитьба могла сделать Тимофея Яковлевича добрее. Он успокоится рядом с женщиной, перестанет смотреть на весь мир волком. Да и Евдокия смогла бы пресечь его пьянство… Нужно обязательно подумать над этим на досуге.

К вечеру разбушевалась гроза, поливая Москву холодными упругими струями. В такую погоду клиентов можно было уже не ждать, поэтому я отправила Прошку на чердак.

Мы притащили лестницу, и мальчишка ловко взобрался по ней. Открыв дверцу, он нырнул в полумрак, а потом я увидела его лохматую голову в чердачном проеме.

- Свечка нужна! Ни зги не видно!

Я подала ему свечку, после чего услышала, как он топает по скрипучим деревянным полам.

- Ну что там? – нетерпеливо поинтересовалась я. – Прошка!

- Да хлама полно туточки! – в проеме снова показалась его голова. – Может, сами посмотрите?

А почему бы и нет? Взяв еще одну свечу, я взобралась по лестнице и сразу почувствовала запах плесени, затхлости и всего того, чем пахнут захламленные чердаки.

К моему удивлению, чердак оказался просто огромным. Он располагался над парикмахерской, и я догадалась, что ее когда-то пристроили к дому. Поэтому крыша той части, где проживал дядюшка, была выше.

Выпрямившись в полный рост, я осмотрелась. Да здесь можно устроить еще одну комнату! Зачем мне это, я еще не понимала, но уже хотела ее.

- Ноги поломать можно! – проворчал Прошка, грохоча чем-то у дальней стены. – Сундуки какие-то!

Я открыла один из них. Старая одежда… Во втором была посуда, а в третьем лежали стопки пожелтевших простыней. Видимо, отсюда дядюшка нам и выдал постельные принадлежности. Встряхнув одну из них, я внимательно рассмотрела ее. Пожелтевшая, но еще крепкая. Отбелить и сшить пелерины! Чтобы было все, как в настоящей парикмахерской! Льняные полотенца тоже можно было отбелить и использовать!

Все, что имелось в зале, уже потеряло вид, но Тимофея Яковлевича, наверное, все устраивало. А ведь можно было заменить хотя бы этим!

- Прошка, спускай все это вниз, - распорядилась я. – Будет Акулинке работа.

- Ой, осерчает Тимофей Яковлевич! – мальчишка наблюдал, как я достаю из сундука залежалое тряпье. – Жадный он!

- Чего тут жалеть? Оно сгниет скоро, если им пользоваться не будут! – я совершенно не переживала о душевных терзаниях дядюшки по поводу этого «приданого». – Тащи вниз!

Прошка схватил стопку белья и исчез в проеме.

Сундуки тоже можно было использовать. Если снять дверцы, поставить вертикально, а внутрь сделать полки, то можно превратить их в пеналы для парикмахерских принадлежностей.

Я окинула чердак быстрым взглядом и решила, что сюда нужно вернуться днем. Уже стемнело, свеча от сквозняков трепетала, грозя погаснуть совсем, да и от всполохов молний за маленьким окошком было немного жутковато.

* * *

- Что-то бледна дочь ваша. Не приболела ли? – Иван Иванович Фролов отвел взгляд от болезненно-желтой Минодоры.

- Это она от волнения! Весь день переживала, голубка наша, как все пройдет, - ответила Степанида Пантелеймоновна, похлопывая дочь по ручке. – Очень она у нас все близко к сердцу принимает. Трепетная душа!

Супруга купца Фролова рассматривала девушку из-под ресниц и явно была недовольна, что не скрылось от глаз матери Минодоры.

- Где же Сергей ваш, Елизавета Родионовна? Ждать нам его или нет?

- А вот и он! – Иван Иванович кивнул на дверь, в которой появился молодой человек. – Иди, Сережа, поздоровайся!

Парень вежливо поприветствовал гостей, но присесть за стол ему не дали.

- Своди Минодору в сад, покажи ей, как пышно цветет гелиотроп! – купец улыбнулся в бороду. – К жареным перепелам вернетесь. Чего вам молодым с нами сидеть, скучные разговоры слушать!

На лице Сергея ничего не отразилось, лишь напряглись скулы.

- Прошу вас, Минодора Васильевна, давайте прогуляемся, - сказал он, и на щеках девушки, наконец-то, появился слабый румянец.

- Иди, дочка, иди, - милостиво разрешил Жлобин. – Познакомьтесь поближе.

Молодые люди покинули столовую, и Сергей вывел девушку в сад через стеклянные двери.

Они остановились возле клумбы с пышными кустиками, усеянными темно-синими мелкими цветками, которые источали аромат ванили.

- У гелиотропа есть интересная особенность: его цветки, как и у подсолнечника, поворачиваются вслед за солнцем… Знали ли вы об этом? - задумчиво произнес Сергей и отшатнулся от неожиданности, когда Минодора схватила его за лацканы.

- Не знала и не ведала! Чего ж ты мне о цветках рассказываешь, Сережа... Я другие слова слышать желаю…

Молодой человек изумленно смотрел на нее, опешив от происходящего, а Минодора все напирала, тяжело дыша и пылая, будто доменная печь.

- Не дичись, Сережа… Бери все, я и слова против не скажу! Все равно ведь свадьбе быть!

Фролов аккуратно отнял ее руки от своих лацканов и отошел в сторону.

- О какой свадьбе речь? Вы о чем толкуете, Минодора Васильевна?

- О нашей! О нашей, Сережа! Давай не будем ждать и сольемся сосцами… ох, устами! – девушка снова заколыхалась в его сторону, и Сергей вдруг заметил, что на ее платье в районе живота расплывается темное пятно.

- Прошу прощения, но вы, похоже, где-то пятно посадили, - молодой человек обошел ее стороной. – Я сейчас позову кого-нибудь.

Сергей быстро направился к дому, оставив пылающую Минодору таращиться на внезапно почерневшее платье.

- Ой, мамочки! – услышал он ее рев и передернул плечами.

- Ну, батюшка! Ну, удружил!

Молодой человек вошел в столовую и сказал:

- Степанида Пантелеймоновна, вы срочно дочери понадобились.

Купчиха удивленно взглянула на него, но все же вышла.

- Чего там, Сережа? – поинтересовался Иван Иванович, но парень лишь развел руками.

- Не наши дела это. Женские.

- Пойдем-ка подымим, Василий Гаврилович, - предложил Фролов своему гостю. – У меня в кабинете ликер есть. По рюмочке пригубим. Вечно эти бабы что-то придумывают!

Мужчины ушли, а следом за Степанидой Пантелеймоновной направилась и Елизавета Родионовна. Но вскоре женщина вернулась, громко похохатывая.

- Вы чего, матушка? – весело спросил Сергей. – Что там?

- Компресс на живот из сенной трухи, отрубей и золы Минодоре делали, вот и проявилось. Узковато-то платье! – она уже смеялась вовсю. – Я поговорю с твоим батюшкой, чтобы выкинул из головы эту женитьбу! Не приведи Господь!

- Кто это вообще придумал?! – раздраженно поинтересовался молодой человек, а потом спросил: - А зачем этот компресс? Больная она, что ли?

Елизавета Родионовна склонилась к своему сыну и зашептала ему что-то на ухо. Брови Сергея поползли вверх, а потом он принялся хохотать.

- Матушка, да я лучше от наследства откажусь, чем с ней к алтарю пойду!

- Ниотчего отказываться не придется. Иван Иванович меня послушает. Это ведь ни в какие ворота! – женщина обняла сына. – Давай-ка блинками полакомимся, пока нет никого. Невестушка ежели наворачивать сядет, не остановишь!