Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна - Страница 24

- Сколько имею – все моё! – огрызнулся Тимофей Яковлевич. – Что ж мне все отдать и голодом сидеть?!

- А наследство от моего супруга? – я внимательно наблюдала за ним, а подозрения уже набирали обороты.

- Не перед тобой мне отчет держать! – он выпятил подбородок. – Нечего свой нос в чужую жизнь совать!

В общем, мне все стало понятно. Прокутил дядюшка денежки. Еще и долгов набрался. М-да… Никаких инструментов он не покупал, а все ушло на картежные игры.

Я поднялась и направилась к двери, размышляя над ситуацией. Нужно что-то решать, иначе жизни здесь не будет. С должниками ни в какие времена не цацкаются.

- Развяжи меня! – взвизгнул дядюшка вслед, но мне было не до него.

- Селиван, развяжи его, - попросила я слугу, ожидающего меня вместе с Акулиной в коридоре. – И дверь не забудьте запереть. Кстати, а как вы в комнату попали?

До меня только дошло, что ключей ведь ни у кого больше не было.

- Евдокия ключ запасной отдала, – Акулина протянула мне его. – Сказала, что наперекор вам не пойдет более.

Интересно… Ну да ладно. Молодец, что отдала.

- Пусть у Селивана будет, мало ли, - я хотела одного: добраться до кровати и упасть. Ноги болели, глаза слипались, а дел еще было столько, что, похоже, в таком состоянии мне еще долго придется находиться.

Но к следующему утру все прошло, и я чувствовала себя замечательно. После хорошей разминки у меня поднялось настроение, а после сытного завтрака оно улучшилось еще больше.

- Что делать-то будем? – спросила Акулина, заглянув в комнату Прасковьи, где я играла с Танечкой. – Работы полно, да не знаешь, за что браться!

- Вы тут себе занятия поищите, а мне нужно в одно место сходить, - я задумчиво посмотрела в окно. Кто, кроме меня, разберется с долгами дядюшки? В такой ситуации нужно действовать без промедлений, потому что всегда есть опасность остаться с голой… голым хлебобулочным изделием.

- Далеко? – заволновалась Акулина. – Вы ж городу не знаете!

- Меня Прошка отведет. Хочу с купцом поговорить, которому Тимофей Яковлевич должен, - я передала Танечку Прасковье. – Послушать охота, насколько все плохо.

- Э-эх… из огня да в полымя… - тяжело вздохнула Акулина. – Что-то боязно мне…

- Все будет хорошо, - сказала я, подумав в этот момент, что уже повторяю это как мантру.

Прошка удивленно выслушал меня и пожал плечами:

- Отвесть-то я отведу, вот только вряд ли Василий Гаврилович слушать вас станет. Тяжелый он человек, Еленочка Федоровна.

- Ничего, как-нибудь договоримся, - я не собиралась впадать в уныние раньше времени. – Двадцать рублей это не двести.

Мальчишка повел меня по московским улочкам, по которым уже сновал сонный народ. Время было еще ранее, и гремящие бочками водовозы громко зевали, ругаясь матом. Один за одним открывались магазины, лавки, возле пивной уже собирались мужики.

Дом купца Жлобова был большим, состоявшим из двух этажей. На первом располагалась лавка, в которой продавались ткани, а на втором были хоромы Василия Гавриловича. У одного из окон сидела мордатая девица и жевала крендель.

- Доча Жлобова, - заметив мой взгляд, усмехнулся Прошка. – Минодора. Ее за глаза Дорка Квашня кличут.

- А почему квашня? – прыснула я.

- Так она как идет по улице, морда красная, щеки трясутся, а под одежей словно тесто из кадушки лезет! – захихикал мальчишка. – Мы ее дразним: «Дора-Мидора, опару держи!» Она ведь нас поймать не может! Неповоротливая!

Я снова посмотрела на окно, но девицы в нем уже не было.

Дверь нам открыл слуга с прилизанными волосенками и, молча выслушав меня, провел в гостиную.

- Сейчас позову Василия Гавриловича. Туточки будьте. И ничего не лапайте! – он поправил свои «три пера» плюнув на палец. – Мебель чищена!

Ты гляди-ка! Тронула бы я тебя… пару раз под дых… Слизняк.

Я огляделась, с интересом рассматривая интерьер. Тяжелая громоздкая мебель, яркие ткани, драпировки, позолота, фарфор в буфете. О таком обычно говорят «дорого-богато».

И тут сверху послышался капризный голос с истеричными нотками. Похоже, это нервничала Минодора:

- Я не хочу это платье! Убери! Убери-и-и сказала-а-а! И на прогулку не хочу, чего я там не видела?! Матушка, скажите ей: пусть унесет!

- Уйди, Фенька! Дрянь нерасторопная! – раздался еще один неприятный женский голос, но он тут же изменился, словно она говорила с маленьким ребенком: - Доченька, лебедушка моя ненаглядная, да почему ж ты платье это не хочешь? Ведь как идет тебе, глаз не оторвать! Ути щечки! Ути глазки! Не доча, а сказка!

- Скажете тоже… Сказка… - довольно замычала доча. – Это вы меня утешаете, потому что матушкой мне приходитесь…

- Глупости не говори! Сама в зеркало посмотри-ка… Ну? Ну, вот же, красавица моя, сдобушка! А на прогулку пойдем, может, встретим сына Ивана Ивановича, а? Сережа вчера приехал поздним вечером! Служанки их судачат, что хорош-то стал! Хорош! Статный, высокий, а глаза, будто синь небесная!

- Фенька-а-а! Платье неси, корова! – заголосила «лебедушка». – Матушка, что ж вы раньше не сказали?!

Мы с Прошкой заслушались этим «концертом по заявкам» и не заметили, как в гостиную вошел хозяин дома.

- Чего надобно? – угрюмо произнес купец, даже не поздоровавшись. – Должок что ль принесли за Тимофея Яковлевича?

- Может, и так, - я тоже не стала здороваться с ним. – Сколько? Двадцать рублей?

- Двадцать? – Жлобин скривился в ехидной ухмылке. – Сто рублей дядюшка ваш должен. А вот и закладная на цирюльню!

«Цирюльня» прозвучало насмешливо, я бы даже сказала брезгливо. Купец захохотал, швыряя на стол бумагу, а Прошка испуганно вцепился мне в руку.

* Цитата из фильма "Крестный отец"

Глава 24

Я взяла закладную и пробежала по ней глазами. Итак, дядюшка действительно был должен купцу сто рублей. Какого черта было обманывать? Сказал бы сразу правду! События принимали опасный поворот. Мы могли лишиться жилья, а платить за съемное – дорогое удовольствие.

Но даже не это оказалось самым неприятным сюрпризом. А то, что отдать деньги нужно было через неделю.

- Так что, красавица, будем освобождать цирюльню и землю, на которой она стоит? – Жлобов снова ухмыльнулся. – Да чего ж ты так в лице поменялась, голуба? Ежели работящая, так я тебя могу пристроить! Прачкой пойдешь? Портки мои стирать.

Мне хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы он на всю жизнь меня запомнил, но я понимала, что сейчас не время показывать свою удаль. Повременю, но запомню.

Послышались шаги и в гостиную вошли две женщины. Похоже, это были Минодора с матушкой. Девица покачивалась, будто баржа на волнах. Ее лицо плавно перетекало в шею, в складках которой потерялась нить крупного жемчуга. С ушей девушки свисали жемчужные сережки, а пухлую ручку сдавливал браслет из того же гарнитура.

Ее платье вообще казалось чем-то, выходящим за рамки разумного. Сшитое из роскошной ткани, название которой я не знала, с вычурным рисунком, оно было перегружено украшениями и отделкой. Видимо сей «шедевр» по задумке должен поражать воображение окружающих богатством и роскошью. На деле же его хозяйка выглядела как баба на чайнике. В ее волосах мышиного цвета торчали искусственные цветы, и я секунд пять не могла оторвать взгляд от этой «клумбы». Нет, ну чё, живенько так…

Минодора заметила мой взгляд и надменно скривилась. Она, наверное, решила, что я потеряла дар речи от такой красоты. Хотя это было недалеко от истины.

- Батюшка, кто это? – спросила девушка, сложив на животе белые ручки, унизанные перстнями. – В прислуги проситься пришла? На место прачки?

- Василий Гаврилович, дорогой, да куда ее в прачки? – возмутилась женщина, выглядящая не менее колоритно, чем ее дочь. – Она и таз с бельем не поднимет, не отожмет, как следует! Не вздумай брать! Свалится где-нибудь, отвечай потом за нее! Ты посмотри, какая она дохлая да мелкая! Выскребок, а не девка!