И опять Пожарский - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 28

Намучился с загибом Лукаш от души, пока не понял, как это сделать. Первая и пока единственная в мире непроливайка была изготовлена из серебра. И она действительно не позволяла выливаться чернилам при опрокидывании. Наверное, это незаменимая вещь для капитанов и штурманов кораблей: в море ведь всегда качка.

При работе писцов такая чернильница будет скорее модной диковинкой. Можно подшутить над клиентом или подчинённым, опрокинув как бы случайно чернильницу на важный документ. От случайного опрокидывания был давно придуман пусть и менее надёжный, но всё-таки довольно эффективный способ – массивное основание. Тем не менее ювелир был уверен, что в Англии, Испании, Португалии, Голландии и Франции спрос на эти чернильницы будет очень большим. Нужно только изготовить их побольше и сделать так, чтобы все они попали в лавки купцов одновременно. Только с чернильницами это вопрос будущего.

Сейчас Лукаш сосредоточился на перьях. Тоже сначала не все получалось, но княжич вселял уверенность в упавшего духом ювелира. И у них, в конце концов, всё получилось. Догадались очень тщательно шлифовать кончик пера и сделать на нём небольшое утолщение. Методом подбора определили оптимальную кривизну. Этим же способом нашли ширину пропила. Перья писали. Не надо было затачивать их постоянно, как гусиные. Перья не делали клякс, вернее, почти не делали, только если сильно надавишь или стукнешь пером по бумаге. Удивительное изобретение. И как только княжич до такой вещи додумался? Эх, если бы это изобрёл он, Лукаш Донич. Уехал бы в Англию или во Францию и стал очень богатым человеком. Но чего нет, того нет. Богатым он и так станет. Как хорошо, что Пётр пришёл именно к нему.

Лукаш нанял в Нижнем Новгороде всех, кого только мог, кто хоть что-то понимал в ювелирном деле. Вернее, нанял по его предложению княжич. Он сам разговаривал с каждым претендентом и одного отсеял. Остальные дали «подписку о неразглашении», как назвал этот документ Пожарский, и по тому, как новые работники себя вели, было понятно, что говорил с ними княжич очень серьёзно.

Конкуренты-евреи несколько раз закидывали удочки, но подкупленные сразу вызывали княжича из Вершилова, и начиналась «акция устрашения» (опять фраза от странного юноши). Деньги у ювелиров забирали, а когда те приходили на условленную встречу за секретом, то их серьёзно избивали и предупреждали, что ещё один такой «недружественный шаг», и вся семья ювелира окажется в рабстве у крымчаков. Ювелиры платили за причинённое беспокойство и при встрече раскланивались с Лукашем в пояс, чего раньше и не подумали бы сделать. Умел, значит, отрок убеждать.

Пожарский предоставил Лукашу две большие безвкусные чаши из золота с очень плохо огранёнными лалами и просто огромный поднос из серебра. Вот из этих материалов ювелир и делал перья. Сейчас и золото, и серебро кончились, и настала пора заняться деревянными палочками и «колпачками» (тоже слово княжича). Что за странный отрок. Он, кстати, предложил один интересный ход. На каждой палочке вырезалось по-русски «Пурецкая волость» с одной стороны и те же два слова, но латинскими буквами, – с другой.

Неделю назад Лукаш в первый раз столкнулся с этими словами. Весь город был в воскресенье на базаре. Обещали продавать нашумевшее сладкое масло в прекрасно расписанных горшочках. Все, у кого были деньги, хотели купить себе такой горшочек. А те, у кого не было денег, хотели хотя бы издали посмотреть на это чудо. Жена закатила Лукашу целый скандал и потребовала у него десять рублей. Это были огромные деньги. Не могло масло столько стоить. Столько стоил целый воз масла, а то и два воза.

– Ты ничего не понимаешь, – крикнула Габриэла и расплакалась.

На следующий день в мастерскую зашёл княжич, как раз после разборки с очередным конкурентом, и Лукаш спросил его, не может ли Пётр достать ему этого страшно дорогого и редкого масла. Пожарский усмехнулся и пообещал. А на следующий вечер к ним домой постучал пан Янек и попросил выйти к нему прекрасную пани Габриэлу. Лукаш несколько раз видел грозного ляха с Петром Пожарским и велел служанке позвать госпожу.

Пан Янек встал на одно колено, поцеловал ручку пани Донич и сказал, что это минимум, что княжич может сделать, чтобы такая красивая пани не чувствовала себя в России ущемлённой. Лях вручил Габриэле корзинку и откланялся. В корзинке было два горшочка с маслом. На одном была нарисована белочка, отбирающая орешек у ёжика, а на втором красивая птица держала в клюве веточку лещины с несколькими гроздьями орехов. Нарисовано было великолепно. Лукаш и сам умел рисовать. Но! Он был даже не дилетант по сравнению с мастерством неведомого живописца. Такое могли сделать только итальянские мастера.

Так вот, на дне горшочков Лукаш и увидел впервые эту надпись на двух языках: «Пурецкая волость». Масло тоже было великолепным на вкус. Габриэла намазала толстый слой на кусочек белого хлеба и дала один раз откусить Лукашу. Этот княжич был гений, он сумел сделать счастливой его сварливую жену!

Лукаш же представил, что у жены сейчас намазано на хлеб полрубля, и только вздохнул. Хорошо, что это подарок. Заплатить двадцать рублей за масло? А, ладно! «Один раз живём», – вот опять прилипчивая фраза княжича. «И прожить надо так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы». У русских есть замечательные пословицы.

Как потом рассказал Пожарский, это масло придумала и наладила производство его крестьянка. Он только чуть помог. Что за странная «Пурецкая волость», там рождаются одни гении. И в этом пану Лукашу ещё не раз пришлось убедиться.

Событие тридцать пятое

Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, лежал без сил на лавке в своём новом дому и стонал. Сегодня был «кросс» – так княжич называет это издевательство над людьми. Они в зимней одежде и с тяжеленным мушкетом за спиной пробежали десять вёрст. Если бы с ними не бежал в первых рядах сам Пётр Дмитриевич, то стрельцы не выдержали бы и остановились на отдых. Но княжич бежал впереди и задавал скорость. Приходилось стиснуть зубы и терпеть. Добежали.

Только чуть отдышались, как Пётр погнал их на следующую пытку. Перекладина называется. И нужно было на той перекладине подтянуться сто раз. Не за один подход, конечно. Кто за сколько сможет. Сам княжич одолел за четыре раза. Некоторые и за двадцать подходов еле сладили. На этом тренировка закончилась, и стрельцы еле живые разбрелись по домам.

Ничего, сейчас Иван отлежится немного и пойдёт баню топить. Сегодня суббота, а значит, в бане нужно попариться обязательно. Завтра – в церкву, а потом общий сход всех жителей Пурецкой волости. Княжич уже второй раз это вече собирает. На первом он обещал, что все крестьяне скоро будут богатыми, а жёнки их будут в золотых серьгах щеголять. И что же, на одной Иван уже в церкви видел золотые серёжки, да такие, что и княгине впору носить. Чудной всё же отрок этот Пётр Дмитриевич.

Иван сейчас с лютой ненавистью вспоминал боярина Колтовского, по чьему указу его подрядили отравить княжича. Вот вернётся Пырьев в Москву, и, как любит говорить Пожарский, Колтовскому с его прихвостнями мало не покажется. Покажется аспиду в самый раз, уж он, Иван, об этом позаботится.

Сейчас, по истечении почти трёх месяцев с их выезда из Москвы, Иван отчётливо понимал, что воины из двух десятков стрельцов были как «из дерьма – пуля» (вот ещё одна шуточка княжья). Наверное, он сейчас один справился бы в лесу с двумя десятками таких горе-воинов. Тренировки были каждый день. Они рубились под руководством ляха пана Янека на саблях. Они стреляли по мишеням из мушкетов и пищалей. Но не только на меткость с мушкетами были тренировки. Они ещё учились и быстро заряжать.

Самая интересная тренировка – это «конвейер» – сие название тоже Пожарский придумал. Один стрелец прицеливался и стрелял из мушкета, а двое в это время заряжали. Получалась скорострельность такая, что попри против десятка таких «конвейеров» сотня стрельцов, и ни один не добежит до стреляющих, все полягут.