Седина в бороду - Фарнол Джеффери - Страница 31

– Тогда благослови меня Господь! – воскликнул сэр Мармадьюк.

– Аминь! – спокойно откликнулась Ева-Энн. – Я молю Господа, чтобы он благословил нас обоих, и привел целыми и невредимыми к цели нашего путешествия! Джон, ты не жалеешь, что я остаюсь с тобой? Скажи же, что не жалеешь.

– Ох, дитя мое. – Голос его дрогнул. – Ева-Энн, неужели ты не догадываешься сама?

Он порывисто наклонился к ней, но затем взял себя в руки и, отвернувшись, подхватил поводья Горация.

– Само небо требует, чтобы я был достоин твоего доверия, дитя мое. – Сэр Мармадьюк уже взял себя в руки.

И они продолжили свой путь.

Глава XIX,

посвященная ведьмам и прочей нечисти

Они брели тенистыми лесными дорожками и безлюдными луговыми тропками, пока дорога, взобравшись по зеленому склону, не затерялась на открытой пустоши, где в лицо им задул легкий ветерок, напоенный ароматом ежевики. Путники остановились, чтобы свериться с компасом и сориентироваться.

Перед ними расстилалась бескрайняя вересковая пустошь, кое-где поросшая диким кустами шиповника и ежевики. Изредка попадались чахлые, кривоватые деревца. Ева поежилась – зрелище и впрямь было довольно безрадостное.

– Какое неуютное место! – заметила девушка, беспокойно осматриваясь.

– Да, шиповник нам попортит крови.

– Может, пойдем другой дорогой, Джон?

– Но наш путь лежит на северо-запад и…

– О, Джон, – прошептала она испуганно, – вон там в кустах сидит человек и наблюдает за нами.

Сэр Мармадьюк быстро вскинул голову и заметил, как в густом кустарнике мелькнула и скрылась потрепанная шляпа.

– Ты заметил, Джон?

– Наверное, такой же путник, как и мы, дитя мое.

– Но тогда почему он прячетсяЭ

– Подержи-ка Горация, а я пойду взгляну.

С этими словами сэр Мармадьюк быстрым шагом устремился вперед, внимательно вглядываясь в колючие заросли, но сумел заметить лишь всю ту же потрепанную шляпу, быстро скрывшуюся за кустами шиповника. Сэр Мармадьюк нахмурился и ускорил шаг. Вскоре ему удалось разглядеть пригнувшегося человека, бежавшего, несмотря на неудобную позу, очень быстро. Сэр Мармадьюк остановился и сделал знак Еве-Энн. Девушка поспешила к нему, и по дороге это легконогое грациозное создание умудрилось ни разу не зацепиться за колючки.

– Ты разглядел его, Джон?

– Да. Обычный человек небольшого роста.

– Он не с Боу-стрит? Ты уверен, Джон?

– Совершенно уверен, так что не беспокойся, дитя мое. – Но, заметив в глазах девушки ужас, он принялся беззаботно болтать об «удивительном городе», до сих пор вызывавшем живой интерес Евы-Энн. – Лондон, дитя мое, стоит с незапамятных времен. Под его мостовыми покоятся останки прежних Лондонов – бриттского, датского, саксонского, норманнского, эпоха за эпохой и…

– Так ты не уверен, что это не переодетый полицейский с Боу-стрит? – внезапно прервала она его рассказ.

– О, Господи, – начал он, но тут же замолчал.

Где-то совсем рядом раздался голос, до крайности хриплый и неблагозвучный. Путники ступили под сень крошечной рощицы чахлых деревьев, и здесь, под искривленным стволом наши герои обнаружили маленькую и чрезвычайно грязную палатку. Рядом сидела старая, сморщенная карга, такая же оборванная, грязная и ветхая, как ее жилище. Джентльмен и девушка остановились, а старуха снова что хрипло прокаркала и поманила их кривым костлявым пальцем.

– Ух ты! – Отталкивающая усмешка еще больше обезобразила ее лицо, пронзительный взгляд сверкнул из-под седых космов. – Экий блестящий джентльмен и какая хорошенькая леди. Ну-ну! Глаза старой Салли все еще зорки, они видят даже сквозь кирпичную стену, так что, господа хорошие, вам следует быть со старой Салли подобрее и полюбезнее.

Она залилась хриплым смехом, покачала головой и принялась посасывать короткую глиняную трубку.

Сэр Мармадьюк, облокотившись о почесыватель, с огромным интересом наблюдал за ужимками древней сивиллы.

– Что вам угодно, почтенная? – спросил он.

– Пенни! – проскрипела старуха, не вынимая трубки изо рта. – Подарите старой Салли один пенни! Подарите двухпенсовик, пожертвуйте гроут, киньте мне таннер, дайте мне, дайте шиллинг, мой красавчик, мой достойный джентльмен!

– А почему вы называете меня джентльменом? – осведомился сэр Мармадьюк, шаря в кармане своего просторного сюртука.

– Потому что старая Салли видит куда дальше собственного носа! Такой благородный джентльмен путешествует пешком по пыльным дорогам, да еще в сопровождении прелестной юной леди! Куда путь держишь, милашка? Куда направляешься, моя птичка? В Лондон, не так ли?

Еве, оцепенев от испуга, не могла отвести взгляда от злобного лица старой карги.

– Лондон, ого! Выкладывай пять шиллингов, мой благородный красавчик, а то и десять. Нет, дай-ка мне гинею, или лучше пять!

– Почему я должен давать тебе пять гиней?

– Потому что у меня острый взгляд! А твое благородное лицо небрито! А твои прекрасные волосы не стрижены! А твои изящные руки так нежны и белы! Ты важный джентльмен, дружок, очень важный. А я так стара и мудра, что вижу гораздо больше прочих!

– И что же ты видишь?

– Кто-то ищет кого-то! Кого же разыскивают, мой блестящий джентльмен? А? Не знаешь? Так что дай старой Салли шесть гиней, и она станет твоим другом. Она тогда окажет тебе огромную любезность – станет держать на замке свою пасть, не даст волю своему языку. И языки ее сына, и внука также останутся на привязи. А что такое семь гиней для столь богатого джентльмена?

Соболиные брови сэра Мармадьюка едва заметно нахмурились, а в глазах мелькнула тревога.

– Семь гиней – это очень большие деньги, – сказал он задумчиво.

– Семь? Ого-го! – прокаркала старуха, осклабившись. – Ну, тогда восемь! Что для такого знатного господина восемь гиней?

– Хм! – Сэр Мармадьюк посмотрел прямо в злые глаза старухи, острыми буравчиками шарящие по его лицу. – Но скажите же мне, за что я должен вам платить?

– За очень ценную вещь! – хрипло хохотнула ведьма. – Ценная вещь по дешевке! Да за нее любых денег не жалко! Так что гони десять гиней, и назовем это сделкой. Десять гиней, милок, за то, что не имеет цены. Всего десять гиней!

Она выпустила из своей рубки клуб едкого дыма, и злобно зыркнула на девушку.

– Пожалуйста, Джон, пойдем! – прошептала Ева, тронув сэра Мармадьюка за руку.

Но тот лишь ободряюще улыбнулся ей и вновь уставился в хитрые глаза старой ведьмы.

– Так вы говорите, десять гиней.

– Двенадцать, милок! Двенадцать гиней за благословение старой Салли и за кое-что еще, за что другие не пожалели бы и сотни, а я прошу-то всего лишь жалких двенадцать гиней.

– Значит, уже двенадцать? – улыбнулся сэр Мармадьюк. – И что же взамен?

– Твоя жизнь, милок! – проскрипела старая карга, ткнув в него трубкой. Ева крепко ухватилась за руку своего спутника и тихо ойкнула, а старуха затрясла головой в приступе злорадного смеха. – Его жизнь, моя милая! Всего лишь его жизнь! А я прошу только двадцать пять гиней, дайте же двадцать пять гиней старой бедной Салли, которая видит грядущее…

Тут она в замешательстве замолчала, ибо сэр Мармадьюк рассмеялся.

– Бедная старуха! – Он бросил ей шиллинг. – Она совсем спятила.

Ведьма схватила монету скрюченными пальцами и что-то бессвязно забормотала. Сэр Мармадьюк уже было повернулся, чтобы уйти, когда заметил Горация, всеядное создание, увлеченно жующего полотняный полог палатки. Внутренность убогого жилища приоткрылась, Ева схватила уздечку и оттащила разбойника прочь, но сэр Мармадьюк продолжал смотреть туда, где мгновение назад увидел лицо – лицо, которое он узнал. За его спиной старуха чем-то шебуршала и монотонно завывала. Он обернулся, та со вздохами и ужимками извлекла из кармана изодранного передника и протянула джентльмену сложенный лист бумаги. Взяв листок, сэр Мармадьюк повернулся лицом к Еве и только тогда развернул его.