Сувениры доктора Ватсона (СИ) - Шапиро Александр - Страница 7

Первыми закричали зрители, сидевшие перед сценой. Несколько дам упали в обморок. Началась суматоха. Я вцепился руками в подоконник, не в силах поверить тому, что только что на моих глазах герцог Ольнистер пронзил мечом Джеймса Маршалла. Холмс дотронулся до моего плеча:

— Ватсон, представление окончено, и нам пора возвращаться в Лондон. Идёмте, друг мой.

Я шёл вслед за Холмсом и думал об ужасном убийстве, свидетелем которого я оказался. Меня не оставляла мысль о том, что мой друг был каким-то образом к этому причастен. Вдобавок, я не мог понять, кто эта девочка, так похожая на герцогиню. Мое непонимание стало абсолютным, когда мы проходили мимо обставленной лесами башни с часами. Холмс зашёл за башню, вылил на леса бутылку виски, чиркнул шведской спичкой о шершавый камень и поджёг башню. Высохшие в тёплую погоду леса вспыхнули мгновенно.

До гостиницы я шёл молча. К поезду мы ехали в той же старой коляске, которая позавчера привезла нас в гостиницу. Я всё ещё был настолько ошеломлён случившимся, что всю дорогу не проронил ни звука. Сидя рядом с Холмсом, я вспоминал события последних трёх дней и пытался понять, как они могли привести к подобной развязке.

Только когда мы удобно расположились в купе направляющегося в Лондон поезда, я нарушил молчание:

— Холмс, я до сих пор не понимаю, что произошло в этой злосчастной усадьбе.

— Мой дорогой друг, это было одно из любопытнейших дел, которые нам довелось расследовать. Вы знаете, что в силу рода деятельности мне приходится разбираться в людских побуждениях, в причинах и позывах, толкающих людей на странные поступки. Но мне трудно припомнить, когда бы ещё человеческое поведение так сильно ставило меня в тупик.

С этими словами Холмс раскрыл дорожный саквояж, вытащил оттуда наполовину опустевшую турецкую туфлю с табаком и принялся набивать вишнёвую трубку.

— Вы помните огромный портрет герцогини в гостиной? — спросил Холмс, аккуратно приминая табак.

— Да. Удивительное сходство.

— Совершенно верно. Но ничего, кроме сходства, в этой картине нет. С тем же успехом можно было бы повесить фотографию. В то же время среди остальных картин есть несколько неплохих произведений искусства. Две из них, я полагаю, принадлежат кисти Тернера. Поэтому напрашивается вывод — её светлость тщеславна. Кто, кроме исключительно тщеславного человека, согласится видеть, да еще и показывать гостям собственный огромный портрет, расположенный посреди хороших картин?

Холмс чиркнул спичкой и раскурил трубку.

— Вы знаете, Ватсон, когда герцогиня рассказала о своем литературном открытии, я ей не поверил. Я был убеждён, что вся эта история с пропущенной ремаркой — не больше, чем любительская мистификация. Заигравшаяся аристократка покупает старинное фолио и дописывает в него ремарку, чтобы обрести славу и внимание литературного бомонда — согласитесь, у меня были все основания предполагать подобный сценарий. Вообразите, мое удивление, когда я увидел, что ремарка настоящая!

В этот момент выражение лица моего друга стало напоминать удивлённо-обиженную морду борзой собаки, у которой прямо из-под носа исчезла добыча. Я не выдержал и рассмеялся.

— А эта ревность герцога, в которой он сам признался! — ворчливо добавил Холмс. — Он сопровождал жену по всем букинистическим аукционам. Скажите, Ватсон, вы пользуетесь успехом у прекрасного пола?

Я опешил от такого неожиданного вопроса.

— Не знаю… Пожалуй… Не больше других… — смутился я.

— Тогда почему этот, с позволения сказать, ревнивец отправляет свою жену с вами наблюдать за птицами?

— Холмс, но я же джентльмен! — возмутился я. — Я бы никогда…

— Но для настоящего ревнивца это безразлично, — перебил меня Холмс, — а герцогу — хоть бы что! Должен вам сказать, дорогой друг, что ещё вчера вечером я пребывал в полнейшей растерянности. Общая картина начала для меня проясняться сегодня, когда мы зашли в башню. А когда вы увидели цветы возле портрета герцогини, всё стало на свои места.

— Холмс, это был просто небольшой букет. Как может что-то прояснить букет цветов?

— Это были не просто цветы, Ватсон. Это были желтые эдельвейсы. После нашего небезынтересного пребывания в Майрингене, вы, Ватсон, сразу вернулись в Британию, а я отправился за океан. Но перед этим я еще несколько дней скрывался в соседней деревушке. Там, на местном кладбище, я сделал надгробие для одного профессора математики.

— Вы сделали надгробие для Мориарти?!

— Это был мой способ отдать дань уважения его разуму. Я не чувствую вины за его гибель. Но это неважно. Важно то, что тогда я заметил, как местные жители приносят желтые эдельвейсы на могилы своих близких. Поэтому, увидев букет желтых эдельвейсов, я сразу же предположил, что это Грета собрала букет и положила его возле портрета — портрета женщины, которая уже умерла.

— Но, Холмс, герцогиня… — начал было я, но увидел, как Холмс смотрит на меня, наклонив вперёд голову и приподняв брови, как будто ожидая, что я вот-вот догадаюсь.

Я задумался и начал рассуждать:

— Раз герцогиня жива, а это портрет умершей женщины, получается… Получается, что у неё была сестра-близнец! — радостно воскликнул я.

— Браво, Ватсон, — знакомство со мной определённо пошло на пользу вашим дедуктивным способностям, — продолжайте, друг мой.

Я немного смутился от похвалы и попытался продолжить свои рассуждения.

— Выходит, девочка, которая так похожа на герцогиню, её племянница, так?

— Именно так. Но она не просто племянница, она дочь сестры-близнеца, а это гораздо ближе. Вы знаете, как близки близнецы. Помните, бедняжку Эллен Стоунер?

Я, конечно, помнил ту мрачную историю, когда Холмс спас бедную девушку, ударив тростью по вылезающей из вентиляционного отверстия индийской гадюке.

— Вы догадались, что у герцогини есть племянница, когда увидели букет, а в комнате девочки вы искали подтверждение своей догадке? — продолжил я.

— Еще очко в вашу пользу.

— Вы нашли подтверждение?

— Да.

— И что это было?

— Ничего, Ватсон.

Я с недоумением посмотрел на Холмса.

— Ватсон, когда у ребенка болеют глаза, ему капают капли, мажут мази, накладывают компрессы. Ничего из этого я в комнате девочки не увидел. Это означало, что темные очки нужны не для того, чтобы облегчить болезнь, а для того, чтобы…

Тут Холмс сделал паузу и посмотрел на меня, ожидая, что я продолжу его мысль.

— Чтобы скрыть цвет её глаз! — догадался я.

— Совершенно верно. Один — голубой, а другой — зеленый. Глаза её светлости — явление довольно редкое. Каждый, кто увидел бы такие же разноцветные глаза этой девочки, заподозрил бы родственную связь. К тому же на расческе девочки я увидел волос. Несложно было определить, что это ярко-рыжий волос, покрашенный в черный цвет. Кстати, раствор кокаина в содовой великолепно смывает краску с волос. Осмотрев комнату, я был абсолютно уверен, что девочка, которая там живет, — дочь покойной сестры-близнеца герцогини. Зная, как обычно близки сестры-близнецы, я предположил, что девочку используют для шантажа.

— Допустим, злоумышленники вымогали у герцогини деньги. Но я всё равно не понимаю, зачем вы сожгли башню с часами?

— Я думаю, что если бы речь шла лишь о деньгах, то герцогиня выкупила бы свою племянницу за любую сумму. Но злоумышленники требовали от герцогини нечто гораздо более ценное, чем деньги. И сожгли мы не часы. Вернее, не совсем часы. Ватсон, вы помните ту забавную историю с нарисованными танцующими фигурками?

— Конечно! Вы тогда разгадали этот сложный шифр из пляшущих человечков.

— Нет, мой друг, тот шифр был очень прост. Есть множество других шифров, описание которых я когда-нибудь включу в монографию по расшифровке. Но есть один способ зашифровать текст так, что расшифровать его становится невозможно. Для этого нужен специальный ключ — невероятно сложный набор чисел. Не зная этого ключа, никто не сможет расшифровать содержание текста.

— Даже вы? — с недоверием спросил я.