Орхидеи еще не зацвели (СИ) - Чуприна Евгения - Страница 8

— И согласись, я совсем не на то учился, чтобы вступать во владения всякими Баскервиль-Холлами.

Здесь я вынужден был признать его правоту.

— Послушай, Берти, мне пришла в голову гениальная мысль, давай поедем туда вместе! — с фальшивой внезапностью воскликнул он, хотя эта его атака все равно выглядела спланированной. — Мы скажем, что ты — это я, покрутимся там, разберемся с делами, поместье продадим, а потом я вернусь в Чикаго, и поминай как звали. И все сохранят память о владельце поместья — истинном, чистопробном джентльмене с медальным профилем, безукоризненными манерами, элегантном от подошв до кончика цилиндра… ведь оно называется цилиндр, да?

— Ну, не знаю…

— Не знаешь, так меня послушай. Это все провернуть очень просто. Меня там никто не видел, тебя тоже. Это такая дыра, куда даже солнце раз в месяц заглядывает, по дороге на южный берег. Что нам грозит? Ничего.

— Но там, наверно, есть тетушки…

— Нет! Вот клянусь! Ни одной! Ни тетушек, ни младенцев. Я никогда еще не видел местности, где жило бы столько одиноких мужчин и женщин, и они проявляли так мало интереса к семейной жизни.

— Это как раз весьма подозрительно, — вставил я. — Если одинокие мужчины попадают в пределы досягаемости одиноких женщин, да еще в замкнутом пространстве Гримпенской трясины, то срабатывает механизм болота. В смысле, те их с роковой неизбежностью на себе женят и начинают яростно плодиться.

— Ты читал Стерна? — неожиданно спросил Баскервиль.

— Стерня? Это колючий ерш на полях, по которому ходят скворцы и поэт Роберт Бернс? И юные создания упихивают ею свои опусы?

— Не стерня, Берти, а Стерн. У него дядюшка Тоби получил на войне рану в пах. А потом в него влюбилась вдова и никак не могла выяснить, может ли он жениться.

— Ну и что?

— Ты не помнишь, он эту рану ведь тоже получил на болотах?

— Шимс, — обратился я к своему камердинеру, который всегда в нужные моменты вдруг возникает, как высокопрофессиональный джинн из антикварной лампы. — Ты случайно не помнишь, Тоби, дядюшка Стерна, получил свою рану на болотах?

— Дядюшка Тоби, один из героев романа Лоренса Стерна «Тристрам Шенди», а точнее дядюшка непосредственно Тристрама Шенди, получил свою рану при осаде Намюра-с.

— А это на болотах?

— Это в Бельгии-с, — произнес он, укоризненно выделив «в Бельгии-с».

— Вот видишь, — ободрился Генри, — а нам в Бельгию ехать не надо. Нагрянем в Баскервиль-Холл, там немного покрутимся, и уедем. Ну, мне рассиживаться некогда, я пошел покупать себе английский костюм. Салютик, дружище, салютик!

Глава 8

Освободившись от общества молодого Баскервиля, я сказал своему камердинеру:

— Этот Генри на вид лопух лопухом, а между тем, ему палец в рот не клади, ты заметил Шимс?

— Да-с, — безмятежно отозвался Шимс, — если бы мне потребовалось поместить куда-либо свой палец, то, безусловно, я бы предпочел для него более безопасное влагалище, нежели рот сэра Генри Баскервиля-с.

— Мне послышалось, Шимс, или ты действительно сказал «влагалище»? Разве это слово сюда подходит?

— Это древнее существительное образовано от еще более древнего глагола «влагать»-с. Приготовляйте себе, влагалища неветшающие…

— Цитата из «Будуара феминистки»?

— …сокровища неоскудевающие на небесах-с, куда вор не приблизится, и где моль. гм-хм… не съедает-с, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет-с. Лука, 12, 33-34-с.

Но простите-с, кто-то звонит в дверь-с.

Вскоре из прихожей послышался звонкий лай. Я уже и забыл про доктора Мортимера с его искусанной тростью, но это оказался он. Только не подумайте, ради бога, что он-то и лаял — конечно, лаяла его собака, тот самый кокер-спаниель Снуппи, у которого, кажется, был роман с Шимсом, или он как-то был в этом задействован.

Доктор Мортимер оказался худым и сутуловатым человеком средних лет, удивительно похожим на симпатичную рыбу, которая в процессе эволюции решила превратиться в приятную цаплю и уже на две трети осуществила свое намерение. Фигура у него уже была цапельная, а вот взгляд — рыбий. Кроме того, у него имелись лошадиные зубы, чего ни у рыб, ни у птиц не бывает. Доктору Мортимеру вся эта разносортица вполне шла, по крайней мере, смотрелась естественно, если вы понимаете, о чем я. И особенно ему шло отсутствие трости. Потому что ни цапля, ни рыба и ни одно из животных, обладающих зубами лошади, не ходят с подобным аксессуаром. Не будучи лично знаком с древнегреческой Химерой, я, тем не менее, не могу представить даже и ее опирающейся на трость. Так что не удивляюсь, что внутреннее чувство гармонии, заложенное в каждом существе, побуждало его эту трость всюду оставлять, но удивляюсь, что без нее он надсадно прихрамывал. Ведь если она ему не идет, что ж он-то без нее ходить не может?

Однако при всей респектабельности своей профессии доктор Мортимер не оказался поклонником традиционных приветствий.

— Мистер Вустон, не откажите в любезности, позвольте ощупать ваш череп, — с порога взмолился он, приняв у Шимса трость и привычным движением сунув ее под мышку.

— Да щупайте на здоровье, — радушно ответил я, — как говорится, чем богаты, тем и рады. Фамильный череп Вустонов, обкатанный, как галька, в боях и интригах. К сожалению, ничего лучшего предложить не могу, я ж вам не Родди Голосов.

— Ах, этот Голосов, — живо откликнулся Мортимер. — Я часто думаю, что бы я стал делать, будь у меня такой череп, как у него. Наверно, щупал бы с утра до вечера.

— У меня те же мысли по поводу сисек. То есть я не какой-нибудь маньяк, но коль скоро они уже есть, то почему ж этим не пользоваться?

— У этого Голосова странные бугорки на затылке, — продолжил доктор, не пожелав раскрывать тему сисек. — Вроде увеличенной под микроскопом апельсиновой корки.

— Как у испанских мандаринов?

— Совершенно верно, как у них. Невежественные люди говорят, что такие бугорки были на черепах…

— На каких черепахах?

— … на черепах, дорогой Вустон, а не черепахах, обитателей Атлантиды, и они же отличались подобным строением носа — от середины лба и до предела пристойного.

— Черепахи?

— Да нет, какое у черепах вообще может быть строение носа? Вы вообще сталкивались с ними лицом к лицу? Видели это монголоидное нечто?

— Нет.

— Вот то-то же. Но даже не веря в эти сказки про современных атлантов, с любезными вам черепахами или без, я все-таки не могу точно сказать, к какому типу принадлежит этот чудесный экземпляр, то есть череп Голосова. Ах, сделать бы с него слепок да передать в Британский антропологический музей, раз уж пока что невозможно получить оригинал.

— Невозможно? А вы пытались?

— Где уж тут пытаться. Ведь он психиатр, у него знаете какая натренированная реакция. Он пережил революцию… И притом коллеги говорят, что он к антропологом вообще никогда задом не поворачивается. Мол, щупать — щупайте, а со спины не лезьте. Понимает.

И доктор Мортимер горько вздохнул.

— Ну а что с моим-то черепом? — спросил я. — Как поживают бугорки?

— Да что-то он не прощупывается. Вы его не удаляли?

— Мозг Вустонов хоть и обширен, но не настолько, чтобы его пришлось высвобождать таким образом, — произнес я с достоинством.

Между тем возник Шимс и, предварив свою речь деликатным покашливанием, сказал доктору Мортимеру:

— Хочу напомнить о цели вашего прихода к сэру Альберту Вустону сразу после завтрака-с. Вы пришли-с, чтобы исполнить ему народную балладу, популярную в Гримпене-с, и если вам угодно-с, вот рояль. Его, кстати, пора настроить-с.

— Ах да, вы правы, Шимс. Я действительно пришел, дорогой Вустон, чтобы спеть вам эту балладу, пока не поздно.

— Да полно, не беспокойтесь, — ответил я, — вообще-то, в вопросе народных баллад мой принцип: чем позже, тем лучше. Я не знаток фольклора, но мне кажется, что их не исполняют сразу после завтрака, особенно если тот, кто завтракал, отходит после вчерашнего. Вы знаете, что бывает, если джин смешать с большим количеством пива, лечь спать, а потом взять да и сдуру проснуться? Ах, да, еще виски, — добавил я, подумав.