Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 70

– Не совсем так, – серьезно заметила Ольга. – Но последнее слово за женщиной.

– Ты меня уже выбрала? – тихо спросил он и обнял ее забинтованными руками.

– Увы! Ты же уедешь, – проронила она. – Мне же придется остаться…

– Все ясно. Твой отец недоволен выбором!

– Не было выбора! – Ольга освободилась из его рук. – Это шутка!.. Просто жалко тебя отдавать в руки твоих коллег. А я выйду замуж за снежного человека.

– Но последнего снежного человека только что поймали! И у него острое отравление!

– Это был Зямщиц… Кстати, у него в логове нашли картинки из твоей машины. Голенькие девицы! Ничего, да? Вы чем-то похожи! – засмеялась Ольга. – Оба сексуальные маньяки!.. А я найду себе настоящего снежного человека.

– Что же, ищи, – обиделся он. – Я пойду в лес, разденусь, обрасту шерстью…

– Надо сначала сдвинуться, потом идти.

– Я уже сдвинулся, – проговорил Русинов. – Когда меня заперли в пещере. И не заметил когда…

– Кто тебя запер? – удивилась Ольга.

– Не знаю… Из меня хотели сделать такого же сумасшедшего, как Зямщиц. Только я вырвался! Но, как говорили в старину, разум повредился. – Он повертел пальцем у виска. – Потому мне кажется, что здесь у вас существует тайная организация, эдакий орден хранителей «сокровищ Вар-Вар». Авега из них, дядя Коля – Варга тоже. – Русинов показал на улицу. – И Любовь Николаевна… Они все жили в пещерах, как в монастыре. Потому все так странно встречают солнце. Пока не посидишь в каменном мешке, не поймешь, что значит видеть свет… А на поверхности живет обслуживающий персонал, группа обеспечения, к которой принадлежишь и ты, Оля… Ну что? Как можно расценить человека, который выдумал это? Душевнобольной.

Ольга тихо подошла к окну, поглядела на Любовь Николаевну, «рассматривающую» цветы, затем присела на корточки возле Русинова, посмотрела в глаза.

– Прошу тебя, – умоляюще проговорила она, – никогда и никому об этом не говори! А лучше забудь все и не вспоминай этих имен.

– Значит, у меня с головой все в порядке? И это не бред сумасшедшего?

– Поверь мне, тебе опасно знать… Хотя ты прав, я принадлежу… Только не спрашивай ничего больше!.. Это не орден, не организация. Это образ мышления! Мы не такие, как все. – В ее глазах стоял страх. – Не ходи дальше, Саша! Остановись, прошу тебя!.. И лучше уезжай. Тебе все равно не дадут здесь жить. О тебе все знают!

– Ты же мне поможешь? – с надеждой спросил Русинов.

– Не смогу помочь, – сказала она тихо и уткнулась в его колени. – Ты пробудешь здесь три дня… Потом все равно придется уходить. А в горах они тебя поймают. Если уже запирали в пещере, значит, все… Уезжай!

– Пока я не найду сокровища – не уеду, – твердо заявил он. – Тем более сейчас!

– Зачем тебе сокровища? – Ольга подняла голову. – Я же чувствую, ты не хочешь золота, камней, богатства… Тогда зачем тебе это?

Он сжал ее лицо запястьями рук – ладони в бинтах…

– Понимаешь, для меня это тоже образ жизни. Образ мышления. Я столько лет искал сокровища, столько лет жил в прошлом… Мне даже прозвище дали Мамонт.

– Я слышала…

– От кого ты слышала? Меня называли так только близкие друзья.

– Еще в детстве, – призналась она. – Каждой весной говорили: «Скоро приедет Мамонт». А мне так хотелось посмотреть, что это за человек, которого боится папа.

– Но ведь я в этом районе никогда не был!

– Пока ты был далеко – тебя не трогали…

– Значит, я сейчас приблизился вплотную? – спросил он. – И сокровища где-то близко?

– Ничего не могу сказать, потому что не знаю, – проговорила Ольга. – Я просто лечу людей. И моя мама лечила… Иногда они появляются из-под земли, как дядя Коля. Пещеры высасывают из них здоровье. Любовь Николаевна ослепла возле сокровищ…

– Возле них можно ослепнуть! А потом и жить слепым…

– Ты сумасшедший!.. Мне же хочется просто жить, как все люди. – Она чуть не плакала. – Как снежный человек…

– Я тебя люблю, – неожиданно признался он и испугался своих слов.

Она замерла, снова уткнувшись ему в колени. Потом тихо сказала:

– Уезжай… Пожалуйста… Я тебя никогда не забуду, Мамонт.

– Прости меня… Я остаюсь здесь.

Ольга медленно выпрямилась – в глазах стояли слезы.

– Если бы могла показать тебе сокровища – показала бы! Я чувствую, что ты хочешь, верю тебе… Показала бы, а ты бы успокоился и, может быть, уехал. И моя совесть осталась бы чиста… Но Атенон не позволит ввести изгоя в сокровищницу! Только ему можно…

Она оборвала себя на полуслове – сказала что-то лишнее, запрещенное, и испугалась. Но это имя – Атенон – было еще одним странным и таинственным именем, прозвучавшим из ее уст, и потому Русинова подмывало спросить о нем. Кто же это – всемогущий распорядитель, способный позволять и запрещать?..

Ольга смотрела с мольбой, словно предупреждая все возможные и невозможные вопросы.

– Ничего. – Он огладил запястьями ее волосы. – Твоя совесть чиста в любом случае.

– Тебя же поймают, Саша! – сказала она с безысходностью. – А я никак не могу убедить! И все потому, что не хочу, чтобы ты уезжал!

– Спасибо тебе. – Он поцеловал ее в глаза и ощутил соль слез.

«Повинуюсь року! Будь что будет!»

Она дышала в бороду, и от этого горячего тихого дыхания кружилась голова. Он все плотнее сжимал руки на ее плечах и, как тогда, в каменном мешке, боялся потерять чувство реальности…

– Мне пора, – еле слышно прошептала она. – Я еще приду… Сегодня ночью. До утра…

Проводив Ольгу, Русинов не находил себе места. Она предупредила, чтобы он не выходил на улицу, и потому он метался по своей комнате от окна к окну. Потом в дом вернулась Любовь Николаевна с цветами. Набрала в вазы воды и расставила повсюду, а один букет с тремя высокими сиреневыми ирисами внесла в комнату к Русинову. Потом стала собирать на стол – было около двух часов дня.

После обеда Любовь Николаевна истопила баню – он даже и не заподозрил, что ему приготовили сюрприз, – не чаял смыть с себя пещерную грязь! Как у армейского старшины, получил у нее просторную белую рубаху, кальсоны и полотенце.

– Ступай, – велела старуха. – Пока на улице никого нет…

Он парился часа три, чуть ли не на четвереньках выползая в маленький чистый предбанник, чтобы перевести дух. Размякшая, распаренная молодая кожа на ладонях одрябла, состарилась, трещины затянулись и перестали кровоточить. В непривычной, но ласкающей тело белой одежде, умерший и воскресший, забывший, что следует опасаться людей, он открыто вернулся в дом и лег в постель, словно в детскую зыбку. Засыпая, он думал, что проснется, лишь когда услышит ее шаги, легкий шепот возле самого уха и нестерпимо нежное и вместе с тем жаркое дыхание. Так все и случилось! Только еще волосы щекотали лицо и тонкий запах духов, перебив стойкий и неистребимый больничный дух, напоминал едва уловимую горечь свежей распускающейся березовой листвы.

– Я тебя ждал, – проговорил, он, чувствуя ее губы на своем лице.

– Тише, – прошептала Ольга. – Я боюсь… Такое чувство страха… Будто гнались за мной.

– Ничего не бойся…

Он не успел договорить, прижал ее к себе и замер – за дверью послышались отчетливые нескрываемые шаги. Ольга перестала дышать. Отворяемая дверь колыхнула воздух, словно ударная волна от взрыва.

– Ольга, иди домой, – отчеканил в темноту тот, кто гнался.

Она не шевельнулась, вдавив свое лицо в его щеку.

– Ничего не бойся! – повторил громко Русинов.

– Я жду, – прозвучало предупреждение.

Он пощадил все-таки их, не включил свет. Незримо выждал, пока Ольга неслышно выйдет из комнаты, и лишь затем, притворив за собой дверь, включил лампочку под потолком.

Русинов сразу понял, на кого из родителей похожа Ольга. Ее отец был высок ростом, уверен в движениях, и эту его представительность портил выцветший на солнце, вылинявший под дождями милицейский китель с капитанскими погонами. Даже не взглянув на Русинова, он вытащил из-под кровати его карабин, ловко пощелкал на пол патроны из магазина и отставил в угол. Русинов привстал и потянулся к одежде, сложенной на стуле, однако участковый отставил его и профессиональным движением рук ощупал брюки, джинсовую рубашку и куртку. Куртка его заинтересовала, и Русинов стиснул зубы – нефритовая обезьянка и кристалл!..