Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 22


22
Изменить размер шрифта:

– Что, рыбачок, заели? – из темноты спросил пчеловод.

– Ну вот, разбудил, – пожалел Русинов. – Заели – не то слово. Дыра у меня там в углу! Комаров налетело!..

– Я тебе говорил! – назидательно сказал Петр Григорьевич. – Давай ложись, романтик…

Русинов лег в постель, блаженно вздохнул, проговорил, засыпая:

– Сейчас бродил вдоль речки… Птицы поют! И правда, век бы жил.

В избе было душновато, хотя от окон сквозь марлю тихо струился насыщенный запахом нектара воздух. Петр Григорьевич спал за перегородкой, и его дыхание умиротворяло, навевало сон. Русинов встряхивал головой, драл глаза и задерживал дыхание, чтобы отогнать дрему. Прошел час, кажется, на улице начинало светлеть, и темные столбы, маски на стенах словно оживали. Причудливая резьба в сумраке отчего-то наполнялась таинственным смыслом, и эти столбы напоминали живых существ: возникало полное ощущение, что они шевелятся, двигаются по избе, меняясь местами. А когда и вовсе пошли хороводом, Русинов понял, что засыпает, и до боли прикусил палец.

Петр Григорьевич торопливо надевал сапоги. Видно было, что растерян, захвачен врасплох и перед этим крепко спал. Он лишь мельком заглянул за перегородку и на цыпочках вышел из избы. Когда отворилась наружная дверь, Русинов вскочил, бросился сначала к окну: за хребтом уже светило солнце, но здесь, на западном склоне, было еще сумеречно. Пчеловод сбежал с крыльца и заспешил к бане. И вдруг остановился возле бельевых веревок, сдернул полотенце, скомкал и швырнул его в траву! Все-таки это был сигнал! Но кому?

Русинов перебежал к другому окну и четко различил человека, стоящего на тропинке между избой и баней. Вот они встретились, пожали друг другу руки, и сразу же началось какое-то объяснение: похоже, хозяин пасеки оправдывался перед ночным гостем, показывал на бельевые веревки, на избу. Тот же говорил ему мало и резко – услышать бы что! На какой-то миг он обернулся в сторону окон, и Русинов рассмотрел бородатое, темное в сумерках лицо. Эх, чуть бы побольше света!.. Гость прервал разговор и решительно двинулся к реке. Петр Григорьевич виновато последовал за ним и на ходу все что-то говорил, размахивая руками. Едва они скрылись в бане, как Русинов выбежал во двор и через ворота завозни вышел на улицу. Огибая огороженную пасеку, он добрался до речки и оттуда, берегом, пробрался к бане. Пчеловод с гостем находились там, доносился их приглушенный говор, но не разобрать ни слова! К окну же подходить опасно: будучи застигнутым тут, никак не объяснишь своего появления и на комаров не свалишь…

Минут через двадцать они вышли из предбанника, и Русинов наконец увидел гостя… Расстояние было всего метра четыре, и ошибиться он не мог, ибо очень хорошо помнил это лицо по фотографиям: русая, слегка волнистая борода, глубоко посаженные глаза под светлыми, чуть нависшими бровями. И возраст подходил – лет тридцать пять…

Это был один из пропавших разведчиков. Несколько лет после семьдесят восьмого года фотографию этого человека Русинов носил в кармане, чтобы при случае показывать местным жителям для опознания. По документам прикрытия его звали Виталий Раздрогин.

Он затаил дыхание: только ради одной такой встречи стоило нынче отправляться в экспедицию!

– Плохи дела, – проронил Раздрогин и попил воды из ведра.

– Ничего, поправим, – с готовностью откликнулся пчеловод. – Не таких вытаскивали…

Они пошли вниз по речке, где была хорошо набитая тропа к заповедному рыбному плесу Петра Григорьевича. Русинов расслабился и утер лицо. После напряжения зазвенело в ушах: было то тихое на земле время, когда уснули ночные птицы, но не проснулись еще дневные. Можно было возвращаться в избу, чтобы обдумать положение и спокойно разобраться со своими мыслями и чувствами. Русинов пошел было назад своим окольным путем, однако услышал, как стукнула банная дверь.

Опираясь на палку, из предбанника вышел больной «пермяк». Он был в своих темных, непроглядных очках и большом махровом халате, наброшенном на плечи. Ноги и туловище обернуты прополисными полосками, плохо гнущимися и шуршащими при каждом движении. «Пермяк» отставил палку и, взявшись за край чана, стал медленно, с трудом приседать. Потом попробовал отжаться на руках – не хватило сил…

Судя по его поведению, он все видел! Вот безошибочно потянулся и взял палку, вот вышел на берег речки и, не ощупывая впереди себя путь, точно остановился на краю обрыва.

Русинов неслышно отошел к пасечной изгороди и, последний раз взглянув на «пермяка», двинулся к избе.

«Пермяк» стоял лицом к Уральскому хребту в знакомой позе ожидания солнца. Каждое утро точно так же встречал его Авега…

7

Весь восемьдесят первый год Русинов прожил вместе с Авегой в его институтской квартире, за колючей проволокой, с единственной целью – проникнуть в мир этого странного человека. На это время из стен и потолков убрали сначала всевидящие телевизионные «глаза», а затем и «уши». Русинову было позволено выходить с территории Института и гулять с Авегой где вздумается без всякой охраны и наблюдения. И лишь поездки на автомобиле следовало согласовывать с руководством. Правда, за все эти свободы с Русинова требовали ежедневного письменного отчета, что он и составлял по ночам в своей комнате.

Жизнь под одной крышей давала очень много бытового материала, зачастую интересного с точки зрения психики и психологии личности, скрупулезные наблюдения за поведением помогали нарисовать его портрет, однако лишь внешний, в большинстве случаев не имеющий никакой связи с внутренней жизнью Авеги. Иные необъяснимые и непредсказуемые его действия и поступки вводили в заблуждение, напрочь смазывая уже выстроенные концепции. В общем зале квартиры стоял черно-белый телевизор, который Русинов практически не включал, поскольку Авега не терпел голубого экрана и сразу же удалялся в свою комнату. Когда же его заменили на цветной, причем хороший, японского производства, Авега не отходил от телевизора четыре дня.

Особенно ему нравились передачи о природе типа «В мире животных». Русинов немедленно заказал видеомагнитофон и годовую подборку этих передач. Но через несколько просмотров Авега внезапно встал среди фильма, ушел и после этого вообще стал игнорировать телевизор.

А фильм был о жизни обезьян в зоопарке, о знаменитом Сухумском обезьяннике.

В другой раз на журнальный столик в зале Русинов поставил золотую чашу – братину пятнадцатого века великолепной сохранности и работы, полученную для этой цели из Алмазного фонда. Авега мгновенно заметил ее и проявил интерес – бережно разглядывал, держа на ладонях, оглаживал чеканный узор на стенках, и глаза его сияли от восторга. Тогда же решено было устроить ему экскурсию в запасники Алмазного фонда. Его ввели в зал, специально устроили экспозицию сокровищ, от которых бы у нормального человека закружилась голова, ибо мало кому доводилось видеть подобные чудеса. Авега с равнодушным видом прошествовал мимо открытых витрин и задержался лишь возле набора височных золотых колец из какого-то кургана, и то на мгновение. Обилие золота его не волновало абсолютно, и даже на замедленных кадрах, снятых скрытой камерой, невозможно было заметить каких-то необычных его чувств. Это можно было расценивать двояко: либо он привычен к сокровищам, либо они для Авеги не представляют ценности. Но как же братина, вызвавшая у него восторг?

За время совместной жизни с Авегой было запланировано провести целую серию экспериментов – он должен был на что-то откликнуться, как когда-то откликнулся на картины художника Константина Васильева. В конце года предполагалась поездка Русинова с Авегой в Индию, на реку Ганг, куда так стремился «знающий пути». Однако тут вышло какое-то странное недоразумение. Документы оформлялись заранее – Авеге выправили зарубежный паспорт на его настоящее имя и из предосторожности сбавили возраст на тридцать два года: ему невозможно было дать девяносто лет. И вдруг пришел отказ в выдаче визы якобы из-за неправильно оформленных документов. Служба, привыкшая со своей колокольни судить обо всем, поняла свою ошибку и тут же совершила следующую, выписав ему новый паспорт с настоящей датой рождения. Таким образом, к личности Авеги было приковано внимание индийской Службы. Она долго тянула с выдачей визы, и не помогали переговоры даже на высоком уровне. Скоро вновь пришел отказ без объяснения причин. В то время отношения между СССР и Индией были прекрасными, и выяснить, в чем тут дело, особого труда не представляло. Однако минуло около двух лет, прежде чем Службе удалось узнать, что виза для Владимира Ивановича Соколова не выдана по причине несоответствия личности на фотографии в документах с именем. Индийской Службе безопасности этот человек был известен под именем «Авега» и дважды задерживался на территории страны как человек без гражданства. Первый раз он был освобожден под крупный залог, внесенный известным политическим лидером, после чего бесследно исчез. Во второй раз Авега был освобожден по поручению Джавахарлала Неру и доставлен в его резиденцию. Последующая судьба странного человека без паспорта и Службе была неизвестна. Кроме того, индийская Служба безопасности не подозревала, что Авега – русский, поскольку свободно владел хинди, разве что с легким английским акцентом, что послужило причиной отнести его к выходцам из Англии либо Америки. Как он попадал на территорию Индии и как потом покидал ее, оставалось загадкой.