Ревизор: Возвращение в СССР 8 (СИ) - Винтеркей Серж - Страница 11

И они с матерью синхронно вздохнули.

В воскресенье мы шопинг провели почти молниеносно — резиновые сапоги все же не предмет дефицита в Москве 1971 года. Побродили потом по городу, благо погода была хорошая. Покушали в пельменной и разбежались вечером по своим общагам.

На следующее утро я сразу начал активничать. Собрал на перемене Семена, Ираклия, Леху и начал с ними перетирать:

— Пацаны, надо нам как-то шевелиться начинать. В группе будут три важные для комфортной жизни студентов должности — комсорга, старосты и профорга. Вы видите, что творится — Брагин самозахватом решил стать комсоргом. Подтянул кого-то сверху и теперь командует вовсю со своей вечно недовольной мордой. По-хорошему, надо перестать тормозить и определиться, кого мы сами хотим видеть на этих трех должностях. Самим прикинуть, с другими нормальными людьми посоветоваться. Того же Брагина переизбрать, когда найдем достойного человека, и убедиться, что такого же сюрприза с самозахватом не будет со старостой и профоргом.

— А что? Правильная идея! — оживился Семен.

— А сам ты какую из этих должностей занять хочешь? — спросил с непроницаемым лицом Ираклий.

И только Леха ничего не сказал. Стоял, удивлялся услышанному. Не совсем еще пацан созрел, даже не понял, что именно я предлагаю, и как это сочетается с его обычной робостью перед взрослыми людьми. Видимо, был уверен, что нам профессора или товарищи из деканата всех назначат, как с Брагиным вышло. А от нас совсем ничего не зависит.

— Мне лично никаких должностей из этих трех не надо, у меня большие планы на учебу, — почти честно ответил я. В той части, что меня лично эти должности не интересуют, вообще не соврал, приврал только, что у меня планы на учебу. Учеба пока что была легкой и простой — большинство предметов, что стали полной новинкой для сокурсников, я на первом высшем в другой жизни прошел. С другими преподавателями, в другом московском вузе — но, тем не менее, это не с нуля изучать. Не хотел я становиться комсоргом, профоргом или старостой, потому что это много разных обязанностей. Тому же Мишке или Славке во время своих лекций в Святославле я предлагал идти в комсорги, потому как им нужно управленческий опыт приобретать с нуля и хоть так нужные связи заводить. В моем случае опыта у меня было выше крыши, как и умений заводить нужные связи в самых разных ситуациях. К тому же я предвидел, что скоро в Москве, в соответствии с полученной от Галии информацией о его сборах, появится Сатчан. Да если он даже меня снова по линии общества «Знание» привлечет, мне уже будет не до беготни со списками студентов и их мелкими проблемами. Это же Москва, тут совсем другой размах. Если даже в Святославле, выступив всего несколько раз, я заработал кучу заявок от организаций на мои персональные лекции, то в Москве, если людям понравлюсь, они могут лавиной на меня обрушиться. А почти каждая лекция — десятка, а иногда еще и подарки интересные. Всякой мелочью, как староста или комсорг, совсем не с руки будет заниматься.

А зная Сатчана, ох, вряд ли только этим все дело и ограничится! Я, в частности, хотел от него поддержки, чтобы попасть в этот самый «Комсомольский прожектор», о котором он мне и рассказал. Стосковался я уже по своей прежней работе, а это хоть как-то похоже на нее будет. По крайней мере, совершенно точно, до получения вышки ни о чем более серьезном мне точно мечтать нет оснований.

Вот тут уже, при моем ответе, лицо Ираклия дало сбой — вместо непроницаемой маски увидел на нем тень сомнения. Хорошо он меня читает, однако! Не случайно именно его фамилия при поступлении, как и моя, имела карандашную пометку. Кто-то серьезный, как мой Сатчан, его в МГУ протащил. А блатные бывают двух категорий — бестолковые, как тот же Брагин, который хорошую возможность получил и тут же зазнался, и очень даже толковые, которые при помощи блата просто раньше поднимаются по социальной лестнице, чем поднялись бы без него. Ираклий явно, как и я, относится ко второй категории — что-то да умеет и понимает в этой жизни.

— Если не верите, то давайте прямо сейчас все эти должности хоть между вами троими распределим, если они вам интересны, а я потом буду за вас народ агитировать, — предложил я, — все честно-благородно.

— Эй, я точно ни на что такое не претендую! — испуганно замахал руками Леха, — не надо мне оно!

— Я бы в профорги пошел, — не стал следовать этому позорному примеру Семен, сразу проявив свои амбиции. Ну да, ему национальность не позволяет в стороне стоять, большинство евреев, которых в той жизни знал, всегда с интересом рассматривали возможности хоть какое-то управленческое место занять.

— А я в комсорги, — признался Ираклий, видимо, поверив мне.

— Значит, нам тогда надо найти кого-то вменяемого и нормального, кто уже хоть немного пользуется авторитетом среди однокурсников, и договориться с ним. Что мы его поддерживаем на роль старосты, а он Семена и Ираклия поддержит со своими сторонниками на профорга и комсорга нашей группы, — сказал я.

— Ну ты даешь! — восхитился Семен, — на ходу подметки рвешь! Прекрасная идея, вполне может сработать.

— Сейчас уже есть идеи о таком человеке? — задумчиво спросил Ираклий. Не стал рассыпаться в похвалах, мое предложение принял, как рабочее, и тут же стал его развивать. Да, я в нем не ошибся, далеко пойдет.

— Тут у нас есть одна девочка, Светлана Костенко, вокруг нее всегда девчонки собираются, и парни тоже ее внимания ищут, — сказал я, — судя по одежде, из непростой семьи, и не только своей яркой внешностью знойной брюнетки народ привлекает.

— Да, я тоже заметил и согласен с характеристикой, — сказал Семен.

— И еще неплохой кандидат — парень после армии, невысокий, но очень в себе уверен, Евгений Булатов, — сказал я, — из провинции, но чем-то он людей к себе привлекает. Надежный, спокойный, за словом в карман не лезет.

— Ну тогда разделяемся и пойдем пообщаемся с ними, словно невзначай, с их окружением, — предложил Ираклий, — прикинем, можно ли иметь с ними дело. А потом на обеде встретимся, и решим, кого из них будем поддерживать.

Дельное предложение, мы ему и последовали. Но планы внезапно изменились — после следующей пары меня неожиданно вызвали в деканат. Пришла женщина лет тридцати в черной юбке и белой блузке, с властными манерами.

— Павел Ивлев? — громко спросила она, когда мы ломанули из аудитории.

Я, конечно, отпираться не стал, подошел к ней, и она молча меня повела за собой. Вопросов не задавал — знаю я такой типаж мелких клерков. Шансы получить у них нормальный ответ, когда они своей властью упиваются, равны нулю. Так зачем ее радовать и воздух сотрясать вопросами?

Вопрос прояснился, когда она подвела меня к кабинету замдекана экономического факультета по воспитательной работе, доцент Евгений Сергеевич Зудинов.

И вот тут я догадался, по какому поводу он меня вызвал. Либо ему наш разговор в пятницу с Брагиным передали, либо кто-то наши наполеоновские планы подслушал и слил уже сегодня. Отсюда и такое отношение у методистки, что за мной пришла, властно-холодное. Привела на расправу.

Женщина завела меня в кабинет и немедленно удалилась. Замдекану было примерно сорок пять лет, густые волосы начали лысеть, лицо холеное, старательно скрипит ручкой по бумаге на столе.

Евгений Сергеевич поднял на меня глаза только минут через пять. Грамотно работает — хотел меня помариновать перед тем, как начнет разговор. Обычный студент уже, наверное, в ужасе бы трясся в ожидании. А меня на такое было не взять. Сколько я в своей жизни провел времени во всяких властных приемных в ожидании того, как позовут на серьезный разговор, даже считать неохота. Может, наверное, на отпуск накопиться. Я довольно быстро понял, что нервничать в ожидании — последнее дело. Специально таскал с собой какой-нибудь художественный роман, что пора было перечитывать, и уделял ему время.

Глава 6

Москва