Bxoд в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре - Иванов Николай Федорович - Страница 36

Заметил: я перестал подходить к двери. Слишком тяжело возвращаться обратно в темноту. Я пресытился ею, а переполняясь, привыкаю. И больше уже раздражает не она, а недоступный свет, проблески неба сквозь листву, паутинные компакт-диски, лазерно отсвечивающие на мокром солнце. Мы становились с ног на голову и привыкали к этой позе. И последний штрих: раньше думал — когда выйду, а теперь — лишь бы выйти…

В блиндаже намного глуше все звуки, и постепенно отучились вслушиваться и в жизнь за решеткой. Зато, выставляя однажды на салфетку пиалушки, вдруг замер: на всех трех донышках чернели цифры «13». Грешным делом подумал на Махмуда: парень готовит сюрприз. Но краска оказалась заводской.

— Мужики, — приглашаю на смотрины.

Они глядят на цифры и мысленно решают, как отнестись к открытию. Пиалы нам выдали в деревне, перед самым началом послевыборной войны. И после них накатилось…

Определяюсь первым:

— Я из своей больше не пью.

— Ерунда, — пожимает плечами Махмуд. — У нас в семье тринадцать детей. И ничего.

— А у меня дочь родилась тринадцатого, — не признает примету и Борис.

Больше не заостряем на этом внимание, расходимся по своим углам. Мне что, я пью остывший чай, а для него и стеклянная банка сгодится. А чашке, да еще с таким номером, нашлось лучшее применение.

Поначалу нас донимали бурундуки, бегающие вниз головой по потолку и прибитым одеялам. Кроме топота и писка надоедали тем, что воровали остатки хлеба. Его в конце концов начали подвязывать на проволоке, но нашествие ожидалось с другой стороны. Мышей.

— Махмуд, ты выпускал кого наших? — специально интересуюсь, глядя, как по траншее к решетке движется рывками серый комочек.

— Нет.

— Кыш, — пугаю непрошенную гостью. — У нас своих полно.

Дважды подползали змееныши. Память мгновенно выдала все, что знал о них: они глухи, понимают только постукивание, на место гибели детеныша обязательно приползет мать.

Стучу по стене, заставляю змей изогнуться и ползти обратно. А в глазах долго стоит лоснящаяся узкая лента, и это приучает осторожнее подходить к двери, тщательно перетряхивать перед сном постель.

Принялись донимать и жабы. Первым заорал лежавший с краю Махмуд, когда огромная жирная раскоряка прыгнула со второго яруса ему на лоб. Тут и пригодилась поначалу пиала. Накрываю ею лягушек, подсовываю под них картон, несу добычу к двери, вытряхиваю в щель. Но лягушкам легче вернуться обратно, чем скакать по ступеням вверх, и некоторых приходится ловить по нескольку раз. Самых настырных и жирных трясу в западне, вправляя мозги. Вроде доходит, в какую сторону скакать.

А вот мыши… Эти оказались наглее, чем интердевочки с русскими клиентами.

В итоге картина.

Я, полковник налоговой полиции, первый вице-президент Международной ассоциации писателей баталистов и маринистов, лауреат литературных премий имени Н. Островского и М. Булгакова, кавалер ордена «За службу Родине» III степени и медали «За отвагу», писатель, бывший главный редактор журнала «Советский воин», — теперь просто пленный, ловлю мышей.

В руках у меня веревка, связанная из тряпичных лоскутков. Она тянется к палочке, на которой одним краем стоит пиала. Под ней — кусочек хлеба.

Так вообще-то ловят птиц, это — силок. Но мыши начали устраивать такой кавардак, ночью преспокойно бегают по головам, залезают под одеяло, что становится ясно: выживем или мы, или они. Бурундуки со своими выходками кажутся мелкими дошколятами.

В блиндаже достаточно темно, но черно-серые комочки теней, приближающиеся к приманке, отмечаются сразу. Не успела первая мышь просунуть голову под пиалу, дергаю веревку. Мой тринадцатый номер подскакивает, мышь отпрыгивает — эксперимент не удался. Анализирую ошибки: надо уменьшить высоту подставки, а веревку привязывать не за середину, а за самый низ палки. Вновь замираю.

Черта с два! Мышь успевает выбить лапой хлеб и вместе с ним скрывается под нарами, в минном поле. Беру кусок побольше, запихиваю в самую глубину мышеловки. Еще несколько минут в ожидании — и удача!

Вытащить из-под пиалы первую «рыбку» помогает Махмуд. Он вертит по кругу пиалу, а я высматриваю, где мелькнет хвост. За него-то и извлекаю на свет божий конкурента на блиндаж. Мышь висит обреченно, даже не сопротивляется и не борется за жизнь. А может, не верит, что нашелся кто-то, кто способен противостоять их массовому набегу.

Борис категорически против насилия.

— Будешь убивать?

— А что предлагаешь ты?

Кажется, он готов терпеть и то, что ему станут грызть пальцы и уши.

Берегу его нервы, да и сам вроде не изверг: первую добычу опускаю в банку живьем. Через минуту пожалел о сделанном: мышь беспрерывно скребется, рвется на волю.

Обрываю все: свое уступничество, безнадежные попытки баночной пленницы. Беру ее за хвостик и бью об пол. Да, так. Да, я такой. И не собираюсь уступать ни им, ни жабам, ни змеям. Кто-то же должен посмотреть реально и сказать: они, как разносчики инфекций, — еще большая опасность, чем боевики.

Убеждаю так себя, а самому все равно совестно перед Борисом. Вот попался на мою голову сокамерник! Конечно, он благороднее, он не стал надевать халат трубочиста и мусорщика. И теперь любые сравнения не в мою пользу…

Однако через сутки перед сном Борис сам неожиданно спрашивает:

— А сегодня мышей ловить не собираешься? Вчера, по крайней мере, спали спокойнее.

А в первую ночь, когда заболели от напряжения глаза, в банке бьио отловлено двенадцать штук. Скорее всего, они-то и были самые наглые, потому что эту ночь мы и в самом деле спали спокойно.

Утром охрана выпросила ночную добычу:

— Привяжем за хвосты к дереву и потренируемся в стрельбе.

Когда счет перевалил за пятьдесят, я перестал считать свои «уловы». И выносил их на улицу сам, когда выводили в туалет.

Август ознаменовался еще одним важнейшим событием. Наши — в смысле отряд, который держал нас, — при штурме Грозного захватил продовольственный склад, и однажды к нашему блиндажу подогнали грузовик.

— Становись цепочкой, — приказал Хозяин.

Вниз полетели ящики. Запихивали их во все углы, выстраивали штабелями, с грустью отмечая, как сжимается пространство.