В свои разрушенные тела вернитесь - Фармер Филип Хосе - Страница 17

— Позвольте, пожалуйста, мне самому объяснить. Я…

В это время Фригейт поднялся и произнес:

— Похоже, что к нам направляются сбежавшие итальянцы. Интересно, где они все это время были?

Однако пришли назад только четверо из девяти ушедших. Мария Туцци объяснила, что они ушли все вместе, нажевавшись резинки. Но прогулка вскоре оборвалась у одного из огромных костров, горевших на равнине. Затем произошло много всяких событий. Драки и нападения мужчин на женщин, мужчин на мужчин, женщин на женщин и даже нападения тех и других на детей. Группа растворилась в наступившем хаосе. Утром она, Мария, встретила троих других, когда искала среди холмов камень для чаш.

Лев добавил несколько подробностей:

— Последствия от употребления наркотической резинки были поистине трагичными… забавными… или упоительными… в зависимости, по-видимому, от индивидуальных особенностей организма. На многих резинка действовала возбуждающе, хотя были и другие реакции. Например — мужа и жены, умерших в одном из пригородов Триеста в 1889 году.

Они воскресли в двух ярдах друг от друга. Они плакали от радости воссоединения, ведь так много пар было разлучено. Они благодарили Бога за ниспосланную удачу, хотя и делали кое-какие замечания вслух, что этот мир не такой, как им было обещано. Но они провели пятьдесят лет в счастливом браке и теперь собирались не разлучаться веки вечные.

Всего лишь через несколько минут после принятия наркотиков муж задушил жену, сбросил ее тело в реку и, подхватив на руки другую, убежал с ней в темноту леса.

Другой мужчина взобрался на камень для чаш и произнес речь, которая длилась всю ночь. Тем немногим, кто мог его услышать или хотел слушать его, он изложил принципы совершенного общества и как эти принципы осуществить на практике. К утру он настолько охрип, что смог лишь прокаркать несколько слов. По словам знавших его на Земле, там он не удосуживался принимать участия даже в голосованиях.

Какие-то мужчина и женщина, разъяренные публичным удовлетворением похоти, хотели силой разъединить несколько пар. И как следствие: шрамы, окровавленные носы, разбитые губы и сотрясение мозга у обоих. Некоторые провели всю ночь на коленях, молясь и исповедуясь в своих грехах.

Руах описал также отчаяние и отвращение хорватского мусульманина и австрийского еврея, обнаруживших в своих чашах свинину. А индус выкрикивал ругательства, потому что его чаша предложила ему говядину. Один мужчина кричал, что они попали в пенаты дьявола, и выбрасывал в реку сигареты. Глядя на это, некоторые говорили:

— Почему же вы не отдали нам это курево, если сами не хотите насладиться им?

— Табак — выдумка дьявола! Это растение было взращено дьяволом в райском саду!!

— По крайней мере, вы обязаны были поделиться своим богатством с нами, разве не так? — заметил один мужчина. — Вам бы от этого не было никакого вреда.

— Я лучше выброшу это сатанинское зелье в реку! Ведь если я поделюсь этим дьявольским даром с ближним, то часть его греха падет и на меня! — крикнул святоша, брызгая слюной.

— Вы — фанатик и просто дурак, — засмеялось в толпе несколько мужчин.

Святоша, красный от религиозного усердия, подскочил было к ним, но был тут же встречен прямым в челюсть. И прежде чем он успел что-либо понять и подняться, на него набросились и жестоко избили ногами.

Позже табаконенавистник поднялся, сотрясаясь от плача и ярости, и принялся вопить:

— Что я такое сделал, о Господи, за что заслужил такое??? О Боже! Ведь я всегда был благонравным человеком! Я жертвовал тысячи фунтов на благотворительность. Всю жизнь я боролся против греха и коррупции… Трижды в неделю я поклонялся тебе, Боже, в твоем храме… я…

— А! Я вас узнала! — закричала какая-то женщина с голубыми глазами, красивым лицом и точеной фигурой. — Я узнала вас! Вы сэр Роберт Смитсон!

Мужчина замолчал и, моргая, уставился на женщину.

— Но я вас не знаю, мисс!

— Конечно же, не знаете! А следовало бы. Я одна из тех трех тысяч девушек, которые вынуждены были работать на вас по шестнадцать часов в день. Шесть с половиной дней в неделю ради того, чтобы вы могли жить в своем большом доме на холме. Чтобы вы могли одеваться в красивое платье, а ваши лошади и собаки питались гораздо лучше, чем я и мне подобные! Я была одной из ваших фабричных девушек! Мой отец гнул на вас спину, моя мать гнула на вас спину, мои братья и сестры — те, что могли работать и не умерли от недостатка пищи, от грязных кроватей и закопченных окон или от укусов крыс — все они были вашими рабами. Одна из ваших машин отрезала моему отцу руку, и вы вышвырнули его на улицу без единого гроша. Моя мать умерла от чахотки. Я тоже медленно выкашливала свою жизнь, мой милый баронет, пока вы объедались изысканной пищей и отдыхали на диванах… а может быть, беззаботно дремали на роскошной церковной скамье и швыряли тысячи для того, чтобы прокормить бедных азиатов или снарядить миссионеров для обращения в истинную веру африканских язычников. Я выкашливала свои легкие и вынуждена была ходить на панель, чтобы прокормить своих младших братишек и сестренок. И я подхватила сифилис, вы, гнусный, набожный ублюдок, и все потому, что вы хотели выжать последние капли пота и крови из меня и мне подобных несчастных! Я умерла в тюрьме, потому что вы требовали от полиции, чтобы она покончила с проституцией. Вы… Вы!..

Смитсон сначала покраснел, а затем побледнел. Потом приосанился, хмуро взглянул на женщину и произнес:

— Вы, распутницы, всегда найдете, кого обвинить в том, что вы начали предаваться похоти. Обвинить в том, что вы начали предаваться столь гнусным вожделениям! Бог знает, что я стойко следовал его заповедям!

Он повернулся и пошел прочь, но женщина побежала за ним и замахнулась на него своей чашей. Все произошло очень быстро. Кто-то вскрикнул. Смитсон повернулся и присел. Чаша едва задела его макушку.

Смитсон быстро шмыгнул мимо женщины и, прежде чем та опомнилась, затерялся в толпе. К несчастью, отметил Руах, мало кто понял, что происходит, потому что там не было никого, кто понимал бы по-английски.

— Сэр Роберт Смитсон, — задумчиво произнес Бартон. — Насколько мне помнится, он владел хлопкопрядильными фабриками и металлургическими заводами в Манчестере. Он был известен своей благотворительностью и добрыми делами среди язычников. Умер он, как я помню, в 1870 году в возрасте что-то около восьмидесяти лет.

— И вероятно, в твердом убеждении, что за свои дела будет вознагражден на небесах, — сказал Лев Руах. — Разумеется, ему и в голову никогда не приходило, что он убийца многих сотен людей.

— Если бы он не эксплуатировал рабочих, это делал бы кто-нибудь другой, уж будьте в этом уверены! — засмеялся Бартон.

— Вот! Вот! Именно этим оправдывались очень многие на протяжении всей истории человечества, — взорвался Руах. — Между прочим, в вашей стране были промышленники, которые следили за тем, чтобы зарплата и условия труда рабочих улучшались. Одним из таких идеалистов был… да, Роберт Оуэн.

10

— Не вижу особого смысла спорить о прошлом, — примиряюще произнес Питер Фригейт. — Мне кажется, нам следовало бы заняться нашим нынешним положением.

Бартон поднялся.

— Вы как всегда правы, янки! Нам нужен кров над головой, орудия и Бог знает что еще! Но прежде всего, я думаю, нам стоит взглянуть на стойбища людей на равнине и посмотреть, чем занимаются их обитатели.

В это мгновение из-за деревьев на холме, возвышавшемся над ними, показалась Алиса. Фригейт первым заметил ее и разразился хохотом:

— Последний крик моды в одежде высокородных леди!

Бартон повернулся и изумленно вытаращил глаза. Харгривс нарезала длинные травянистые прутики и сплела из них одежду из двух предметов, одним из которых было что-то вроде пончо, прикрывающее грудь, а другим — юбка, ниспадающая до икр.

Эффект был довольно странный, хотя именно его ей и следовало бы ожидать. Когда она была нагая, лысая голова не так уж сильно вредила ее женственности и красоте. Но в этом зеленом, бесформенном, оттопыривающемся одеянии ее лицо сразу же стало мужеподобным и некрасивым.