В плену Гора - Зайцева Мария - Страница 2

– Я не знаю, как по документам, но все сотрудники клуба в курсе, кто хозяин.

– То есть, вы утверждаете, что клуб принадлежит Росянскому?

– Я не утверждаю. Мне так говорили.

– Кто?

– Не помню.

О, как! Сразу волну словила. Никакой конкретики! А как хорошо было бы прихватить прокурора города Росянского! Учитывая, что сотрудники МВД и прокуратуры не имеют права осуществлять коммерческую деятельность… Ммм… Это было бы интересно.

Давно я на эту гниду смотрю, и на него, и на сыночка его, и на зятя… Суки. Устроили тут семейный подряд прямо в конторе. Твари.

Но с такими показаниями «одна баба сказала» каши не сваришь, конечно.

Ладно, танцуем дальше.

– Вы обслуживали столик…

– Да… И услышала, как Валерик Росянский договаривается со своими друзьями встретить возле клуба двух девчонок, которые его на танцполе обидели. Толкнули, что ли… Я просто решила помочь. Валерик  был уже не в себе, обнюхался, наверно…

– Вы видели, как он принимает наркотики?

– Нет. Но он наркоман, это все знают.

– Кто все? Имена?

– Все. Имен не знаю.

Наступила тяжелая пауза. Я смотрел на кошку, кошка щурилась на меня. Глаза свои зеленые острила.

Опять губы облизывала.

Да кто ж тебе сказал, что это на всех действует, дурочка?

Наверно, тот, на кого это действовало. Как на меня, например.

Но хрен ты это увидишь, кошка драная.

– Продолжайте.

– А что продолжать? Я просто пошла и предупредила девчонок. А потом решила помочь. Максик как раз смену завершал, вот мы и предложили подвезти.

– Максик?..

– Мой брат, Максим Семенович Курагин. Он барменом там работает. Работал.

– Хорошо. Дальше.

– А дальше мы вышли через черный ход, загрузились в машину Макса и поехали. А Росянский с приятелями поняли, что мы девчонок увезли, и за нами рванули. Мы ехали-ехали… Потом одна из девчонок позвонила кому-то, описала ситуацию, дала трубку Максу. И дальше он поехал туда, куда ему человек по телефону сказал. Потом , когда мы остановились, Росянский с дружками выбежали и налетели на нас. Макс стал с ними драться, сразу с двумя, но их пятеро было же. Росянский полез к беленькой девочке, Сашке, кажется, вытащил ее из машины, начал тискать. Я выбежала с пассажирского… Меня схватил еще один… А у меня чисто случайно остренькая была спица… В машине Макса валялась, он что-то там делал ею , ремонтировал, что ли… Ну я и ткнула. Чисто случайно. А потом вы приехали уже. И всех повязали. И вот знаете, гражданин следователь, я не понимаю, что происходит, – голос ее зазвенел обидой, в глазах блеснули слезы, – я , между прочим, только помочь хотела, понимаете? Мне девчонок стало жаль. Росянский просто тот еще отморозок… Запросто мог что-то сотворить с ними… А брат мой жизнью рисковал, и я тоже. А вы меня задержали. И не отпускаете. А я помыться хочу… И руки в царапинах все, посмотрите…

Тут она тяжко вздохнула, из левого глаза поползла по щеке одинокая слезинка. Горькая такая.

И ладони ко мне так протянула, трогательно.

Актриса, мать ее…

Если б не видел ее там, на поляне заснеженной, сегодня, то поверил бы.

Но я видел.

Глаза дикие. Смех бесячий. Пальцы эти самые, тонкие, беззащитные. С заточкой. И вот не дрожали они тогда. Совсем.

Интересная она личность, Людмила Курагина. И брат ее тоже, очень интересный.

А еще интересно то, что они, как говорится, «в списках не значатся». То есть, нет их в клубной базе. Не работают они там. Совсем.

Это мои идиоты все же смогли проверить.

У брата ее взяли пальчики, у нее – тоже.

И совсем скоро я буду знать, кто ты такая, Людмила Курагина, кошка с зелеными глазами.

И какого черта ты оказалась в нужном месте в нужное время.

Спасла сестру моего друга, не последнего человека в конторе, кстати.

И что у тебя в жизни случилось такого, что руки не дрожат, когда заточку в шею здорового мужика вгоняешь?

А заодно и время будет про себя кое-что прояснить.

Например, почему меня так твой неуступчивый взгляд заводит.

Ничего. Скоро все станет понятно.

Уж в этом я уверен.

И, как только разберусь с основным, решу, что с тобой дальше делать.

Пока что парочка вариантов только.

И оба интересные.

Добрые дела строго наказуемы.

Я проснулась от того, что в комнате кто-то был. Успела подскочить и сунуть руку под подушку, а потом жесткая пятерня закрыла мне одновременно рот и нос, тяжелое тело навалилось, опрокидывая обратно на кровать и обездвиживая.

В принципе, главное я успела.

Под подушкой нащупала перочинный нож, обосновавшийся там после той проклятой ночи, когда толстый упырь завалился в комнату и пригвоздил меня, беспомощную и сонную, к матрасу.

После я поклялась, что скорее кишки ему выпущу и сяду, чем позволю такое еще раз.

Нож щелкнул, выпуская лезвие, и я, уже теряя сознание от нехватки кислорода, все же смогла наугад резануть по навалившемуся.

И даже попала куда-то, но один раз. Потому что потом запястье с ножом перехватили и прижали над головой.

А я, в дикой панике и таком же диком бешенстве, все же расслышала тихий хрип на ухо:

– Люська, бля…малая, тихо, ти-хоооо…

И замерла, отказываясь верить. Закрыла глаза, борясь с брызнувшими слезами.

– Не кричи, – хрип, знакомый, и от того вообще не реальный, стал громче, ухо обожгло горячее дыхание, жесткое массивное тело, придавившее меня, чуть сдвинулось, позволяя шевелиться. Тут можно было бы начать сопротивляться, но я не делала этого. Потому что плакала. Потому что этого человека здесь не должно было быть. Но он был. Вопреки всему. Обещал же. А он всегда выполнял обещанное.

Жесткая ладонь убралась с лица, и я смогла вобрать в легкие воздух. С длинным всхлипом.

– Ну ты чего? Ну хватит, малая…

Шепот возле уха стал горячее, и тоже, вроде бы, со слезами. Хотя слезы и мой брат… Не, этого не могло быть. Но было.

И брат был. Здесь. Рядом.

Он аккуратно отпустил мою руку с ножом, порывисто подхватил меня, отдирая от кровати и обнимая.

Крепко-крепко. И дышал куда-то в шею, щекотно ероша волосы на затылке. Так, словно надышаться не мог. Как я не могла.

От брата пахло чем-то горьким, дорожным, бензиновым. Им пахло. Спокойствием. Безопасностью.

Как же я скучала! Как же я отвыкла уже от этого запаха! От него отвыкла!

Не выдержав, я опять длинно всхлипнула и зарыдала, тихо и задушенно, прямо ему в плечо.

– Ну все, малая, все-все…

Он сам шморгал носом, голос его звучал еще глуше, еще надтреснутей. Так, словно кричал много до этого.

– Максик… Максик…

– Я, я, конечно… Крутая девчонка… С ножиком под подушкой…

Он уже успокоился, и теперь, оторвавшись от меня, разглядывал лицо, немного насмешливо и очень ласково.

– Черт… Порезала тебя, да? Где?

– Да пустяки, немного по шее. Но левее чуть-чуть , и у нас были бы проблемы…

Я попыталась выбраться из его рук, чтоб быстренько осмотреть, перевязать, остановить кровь. Было ужасно страшно и стыдно за то,   что  сделала.

Ну как я могла его не узнать? Как?

– Не дергайся. Сказал же, все нормально. Потом все. Давай, в темпе. В окно.

– Но как…

– Я собак усыпил.

– А документы? – я это все уже спрашивала, тихонько передвигаясь по комнате, нашаривая одежду, обувь, лихорадочно соображая, что взять с собой.

– Забрал. Не тащи с собой ничего. Все купим…

– Но как же… А Старик? Он же все в сейфе держал…

– Ага. И еще много чего. Нормально все, малая. Давай, только тот шмот, что для улицы надо. И все. Нам еще через забор лезть.

Перелезая через забор особняка, я на полсекунды оглянулась, зажмурилась и жутко пожалела.

О том, что нельзя это все сжечь нахер.

Вместе со Стариком.

– Курагина, на выход.

Я резко открыла глаза и села на шконке.