Леди, которая любила готовить - Демина Карина - Страница 15

– Черемуховый, – поправила Василиса.

– Буду рад, но…

Не придет.

Кому нужны кексы, пусть и из черемуховой муки. От девицы на выданье требуется совсем иное. Родовитость. Здоровье. Приданое. И безупречная репутация.

Додумать Василиса не успела, ибо появился Аким с носильщиками и чемоданами, и стало совсем уж не до кексов и мыслей, ибо как-то так получилось, что чемоданов оказалось на три больше, чем Василиса брала. Она несколько раз пересчитала эту гору.

– Сестрица ваша подсобила, – Ляля как-то сразу поняла, в чем причина. – Вон те три. Ейные. Что? В прошлым годе еще покупала, когда сама на моря отдыхать собиралась. А тепериче, стало быть, вам спихнула с барского-то плеча. И не зыркайте, барышня, я вам скажу, как оно есть… сестрица ваша, может, и кругом княжна, да только крепко себе на уме. Возомнила старшею…

Под Лялино тихое ворчание чемоданы находили место в багажном отделении экипажа, а те, что не нашли, отправились на крышу, благо, ремни с нее так и не сняли.

И подумалось, что повезло. Марья лишь добавила чемоданы, а могла бы и выкинуть те, которые посчитала бы лишними. А тут и гадать нечего, от чего бы избавилась. Нет, конечно, Александр отправил бы все завтрашним поездом, но… впервые, пожалуй, Василиса ощутила раздражение.

Могла бы и спросить.

Посоветоваться.

Она сжала кулачки. И успокоилась.

Марья не злая, просто… и вправду старшая, вот и думает, что без нее все прочие, помимо, пожалуй, Настасьи, пропадут. Заботится, как умеет.

– А господин ничего такой, – сказала Ляля, взобравшись в экипаж. Внутри было жарковато, и жара эта пахла лаком да деревом, кожей и самую малость пивом, которым кожу эту натирали для мягкости. – Заботливый. Ответственный. Не то, что посвистел этот…

– Кто?

– Посвистел, – Ляля расправила складочки муслинового платья нежно-лазоревого оттенку, который только в моду вошел. – А как его еще назвать? О любви свистел, свистел, а как до дела дошло, так весь и высвистел. Хорошо, хоть вы не горюете.

– А надо?

– Из-за такой мерзи? Нечего… и приехали правильно. Там бы она вам жизни не дала, стала бы женихов пихать и руки выкручивать.

– Ты преувеличиваешь.

Тронулись.

Звонко зацокали подковы по камню. Экипаж покачнулся, чуть просел. Заскрипели рессоры.

– Если бы, – Ляля откинулась на кресло. – Вы ж за него замуж не хотели. Не хотели ведь? А то я не знаю. Но предложение приняли. А почему? Сестрицы забоялись. Что она опять нудеть да попрекать станет.

– Прекрати, – голова разнылась, то ли после дороги, то ли от Лялиного голоса, который заполнял все пространство экипажа.

– А этот ничего такой… надо будет сказать Акиму, чтоб проехался до этой самой «Кармены». Слыхала, публика там приличная. Пускай поспрошает, где остановился.

– Зачем?

– Чтоб знать.

– Что знать?

– Мало ли? – Ляля пожала пухлыми плечами. – Вдруг да вам восхочется до городу пройтись. Или в ресторацию тамошнюю заглянуть. Сказывают, что готовят там вполне приличественно, но…

– Ляля…

– Молчу, – она примолкла, правда, ненадолго, пробубнивши. – Акима все одно отправлю… пущай разузнает.

До виллы Демьян добрался на извозчике, благо, вокруг вокзала их имелось в превеликом количестве. И доставили быстро, с ветерком, и не сказать, чтоб много запросили.

Воздух пах морем.

Нет, там, дома, тоже имелось море, но какое-то иное, что ли? Местное так и лезло на берег, тянулось по песчаным косам, норовя забраться выше и выше, доползти до белоснежных, словно кружевных, домов. А после отступало, покидая на песке подношения этакими признаниями в любви.

Кружили чайки.

Орали немилосердно.

Где-то далеко бренчал рояль и тонкий женский голос выводил что-то донельзя романтичное. Демьян снял шляпу и обмахнулся. Жарковато. Солнце припекает немилосердно, и костюм его, пусть и выправленный по последней моде, показался вдруг до крайности неуместным.

– Вам туда, барин, – кучер указал на мощеную плиткой дорожку. Слева и справа от нее пробивалась из земли трава, но куцая, запыленная. Чуть дальше, близ кованой ограды, трава становилась гуще и ярче, то ли тень спасала, то ли магия, флер которой Демьян шкурой ощущал.

И верно, место, подобное нынешнему, не обойдется без заклятий. Воду удержать надобно, подвести к огромным деревам, что раскрыли кроны, подобны дамским зонтикам, даруя отдыхающим спасительную тень.

И само здание укрепить.

Поставить защиту на нумера. И водопровод отладить. Лампы опять же сотворить светящиеся, которые в проспекте обещаны были. Демьян поскреб шею и прислушался к себе, раздумывая, как же поступить. Уйти? Жилье найдется, может, не столь роскошное, как вилла, но роскошь ему без особой надобности. Или остаться, поселиться там, где велено?

Магии было много, но… он же привык к амулетам? Даже целительским. И к этой привыкнет.

Он сделал шаг.

И вновь прислушался. Хуже не стало. И еще один. Этак, осторожненько, почти крадучись, Демьян добрался и до дома.

Нумер оказался преотличнейшим. Может, конечно, человеку иному, привыкшему к большей роскоши, показался бы он недостаточно богатым, где-то даже скромным, но Демьян аккурат к роскоши не привыкал. И потому он с немалым удовольствием прошелся по комнатам, вдохнул какой-то свежий, пахнущий цветами воздух. Тронул стены, ощущая некоторую бумажную неровность обоев, что успели слегка выгореть, но оттого лишь странным образом сделались лучше. Он поправил немного перекосившийся морской пейзаж, поднявшись на цыпочки, провел пальцем по краю рамы и хмыкнул.

Чисто.

И под кроватью пыли нет, что вовсе удивительно. Хотя… камень-пылежор, обнаружившийся на шкафу – полез туда Демьян исключительно из любопытства – объяснил этакую просто невозможную чистоту, подтвердивши мысль, что вилла эта, открытая не так давно, и вправду стоит своих денег.

Девяносто рублей в месяц.

В прежние времена он бы в жизни на этакие траты не решился, найдя деньгам иное, более достойное применение, а теперь вот…

Присевши на кровать, Демьян самым детским образом попрыгал на ней, убеждаясь, что пружины не скрипят, а матрац из конского волоса в меру упруг. От белья исходил тот невероятный легкий аромат чистоты, который заставил вспомнить о доме. Матушка всегда сушила белье на чердаке, где на тонких веревках развешены были пучки ароматных трав…

Вздохнул.

И понял, что совершенно не представляет, что делать дальше. Всю свою сознательную жизнь Демьян был занят. Сперва учился, желая стать лучшим, после учился и работал, ибо одной лишь учебы было недостаточно. И свезло ему, что в местной жандармерии заметили смышленого паренька, позвали, сперва курьерствовать, после и вовсе мундир доверили, пусть и самого нижнего чина.

Матушка радовалась.

Как же, в люди выбился, стало быть, не зря она вдовьи горькие копейки на свечи с молитвами тратила, заступилась Богородица за сироту, помогла… в помощь Богородицы Демьян не больно-то верил. Он и в церковь заглядывал, можно сказать, исключительно из нежелания вводить матушку в расстройство этаким своим неверием.

…она уж пять лет как умерла. Успела и на награждениях побывать, благо, начальство к Демьяну относилось с пониманием и, если не сказать, чтоб любило, выделяя средь прочих, то всяко не забывало, ценило даже.

Он же в свою очередь, привыкши работать, к этой самой работе прикипел душой, не зная и не желая иной жизни. И вот теперь окончательно растерялся.

Что делать?

Оставаться в нумере?

Или пройтись по вилле, рискуя встретить людей иных, с которыми придется беседовать, ибо на отдыхе люди становятся весьма расслаблены, а потому – излишне говорливы? Наведаться в местную ресторацию? В город выглянуть?

Пройтись по лавкам, обновить гардероб по местной, морской моде, в которую никак не вписывались шерстяные костюмы и рубашки с жестким воротничком? Или… просто прогуляться по берегу, любуясь морем, в стороне от отдыхающих?