Исключительно для своих - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 15

Когда официант принес заказанную осетрину, мужчина на миг поднял на него глаза. Раньше сидел, водя зубочисткой по скатерти, а временами застывал, глядя на пламя стеклянной масляной лампы, а тут вдруг посмотрел.

Официант никому не стал рассказывать о том, что почудилось на миг. Показалось будто заглянул в два сверкающих колодца. Ослепительных до той меры, когда Свет обжигает и неотличим от Тьмы.

– Спасибо, – сказал посетитель.

Официант ушел, борясь с желанием убыстрить шаг. Повторяя про себя: это только отблески лампы в уютном полумраке ресторана. Только отблески света во тьме неудачно легли на глаза.

Борис Игнатьевич продолжал сидеть, ломая зубочистки. Осетрина остыла, водка в хрустальном графинчике нагрелась. За перегородкой из толстых канатов, штурвалов и поддельной парусины большая компания справляла чей-то день рождения, сыпала поздравлениями, ругала жару, налоги и каких-то «неправильных» бандитов.

Гесер, шеф московского отделения Ночного Дозора, ждал.

Те собаки, что остались во дворе, шарахнулись при моем появлении. Тяжело им дался фриз, тяжело. Тело подчиняется, не вдохнуть и не залаять, слюна застыла во рту, воздух давит тяжелой ладонью горячечного больного.

А душа живет.

Тяжело пришлось собачкам.

Ворота были полуоткрыты, я вышел, постоял, не совсем понимая, куда иду и что собираюсь делать. Не все ли равно?

Обиды не было. Даже боли не было. Мы ни разу не были с ней близки. Более того, я сам старательно ставил барьеры. Я ведь не живу минутой, мне нужно все, сразу и навсегда.

Нашарив на поясе дискмен, я включил случайный выбор. Он у меня всегда удачный. Может быть, потому что я, подобно Тигренку, давным-давно управляю нехитрой электроникой, сам того не замечая?

Кто виноват, что ты устал ?

Что не нашел, чего так ждал?

Все потерял, что так искал, Поднялся в небо – и упал ?

И чья вина, что день за днем Уходит жизнь чужим путем, И одиноким стал твой дом, И пусто за твоим окном, И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает – Значит, будет новая беда.

Я сам этого хотел. Сам добивался. И теперь не на кого пенять. Вместо того чтобы рассуждать весь вчерашний вечер с Семеном о сложностях мирового противостояния Добра и Зла, надо было остаться со Светой. Чем смотреть волком на Гесера и Ольгу с их лукавой правдой – отстаивать свою. И не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно.

Стоит так подумать – и ты уже проиграл.

Кто виноват, скажи-ка, брат, Один женит, другой богат, Один смешон, другой влюблен, Один дурак, другой твой враг.

И чья вина, что там и тут Друг друга ждут и тем живут, Но скучен день, и ночь пуста, Забиты теплые места, И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает – Значит, будет новая беда.

Кто виноват, и в чем секрет, Что горя нет и счастья нет, Без поражений нет побед, И равен счет удач и бед.

И чья вина, что ты один, И жизнь одна, и так длинна, И так скучна, а ты все ждешь, Что ты когда-нибудь умрешь.

– Вот уж нет, – прошептал я, стаскивая наушники. – Не дождетесь.

Нас так долго учили – отдавать и ничего не брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг – как на пулеметы, каждый взгляд – благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного помысла. Ведь мы – Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О, да, в своем тихеньком мирке мы позволяем себе все что угодно.

Любому поступку найдется оправдание, честное и возвышенное. Уникальный номер: впервые на арене мы – в белом, а все вокруг – в дерьме.

– Надоело!

Горячее сердце, чистые руки, холодная голова… Не случайно же во время революции и гражданской войны Светлые почти в полном составе прибились к ЧК? А те, кто не прибился, большей частью сгинули. От рук Темных, а еще больше от рук тех, кого защищали. От человеческих рук. От человеческой глупости, подлости, трусости, ханжества, зависти. Горячее сердце, чистые руки. Голова пусть остается холодной. Иначе нельзя. А вот с остальным не согласен. Пусть сердце будет чистым, а руки горячими. Мне так больше нравится!

– Не хочу вас защищать, – сказал я в тишину лесного утра. – Не хочу! Детей и женщин, стариков и юродивых – никого, живите, как вам хочется. Получайте то, чего достойны! Бегайте от вампиров, поклоняйтесь Темным магам, целуйте козла под хвост! Если заслужили – получайте! Если моя любовь меньше, чем ваша счастливая жизнь, я не хочу вам счастья!

Они могут и должны стать лучше, они наши корни, они наше будущее, они наши подопечные. Маленькие и большие люди, дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится Свет, что может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем…

Не верю!

Я видел нас всех. Дворников и президентов, бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей. Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк. Видел, как, едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьет по лицу беременную жену. Видел, как, закрывая дверь за пьяненьким мужем, выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего друга. Это очень просто видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак, – нас учат не смотреть.

Но мы все равно смотрим.

Они слабые, они мало живут, они всего боятся. Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и оберегать. Это наша работа и долг. Мы – Дозор.

Не верю!

Никого не заставишь совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех людей так учили, и все они оказались прилежными учениками.

А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.

Да, наверное, да, конечно, были, есть и будут те, кто не стал Иным, но ухитрился остаться Человеком. Вот только их мало, так мало. А может быть, просто, мы боимся посмотреть на них пристальнее? Боимся увидеть то, что может открыться?

– Ради вас – жить? – спросил я. Лес молчал, он был заранее согласен с любыми моими словами.