Время перемен (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 11

Они как раз проезжали чахнущую от засухи деревеньку, дворов на двадцать. Убогие глинобитные домишки с соломенными крышами без печных труб покосились и грозили развалиться, худые собаки вяло грызлись в тени у плетня, женщина с серым лицом крутила скрипучий ворот колодца — картина была угнетающей. Караван вызвал вялый интерес двух беззубых, бедно одетых дедов на завалинке, которые, завидев притороченные к седлам Эдгара и Рема характерные шлемы-шапели вдруг принялись страшно ругаться:

— Заклейменные скоты, будьте прокляты вы и ваши дети до седьмого колена! Кровопийцы! Еретики! Кара Господня на вас и на ваши земли!

— Доброго дня! Чего вы злословите нас, почтенные маэстру?- не выдержал Аркан.

— Тимьянский волк тебе маэстру, скотиняка! От вас, от вас все беды! Господь попускает горести на землю за грехи наши тяжкие, за отступления от закона святого! Правду говорят — выжигает себе сердце всякий ортодокс клеймением, и нет в нем жалости… Говорят, через границу у вас полные закрома, в Аскероне хлеб дают свиньям, а тут — дети от голода пухнут!

— Так придите — и купите хлеба! — удивился Аркан.

— В своем ли ты уме, ортодокс? Откуда у нас деньги? Четыре дня барщины на барона в неделю, и десять сребреников чинша, и сгоны, и подымное — герцогу… И десятина — на мать нашу церковь оптиматского закона! Оскудел народ!

— А Аскерон-то тут причем? — снова спросил Рем.

— Так жрете от пуза, а тут дети… Бегут мужики к вам, а тут дети от голода…

— Слушай, маэстру, то есть — ваши мужики бросают детей и бегут к нам — а виноват, получается, опять Аскерон?

— Вот, вроде ортодокс, а соображаешь! Расплодились в герцогстве приморском еретики, и немногие верные, что у вас живут, тоже заразе поддались — носят бесовское платье, следуют бесовским обычаям… Видное ли дело — воду сквозь огонь пропускать и мыться каждый вечер? У нас — колодцы пересыхают, земля трескается от суши великой, а у вас — изливают воду на тело свое удовольствия ради!

Аркан мог бы рассказать про микроклимат и осадки, которые сдерживают прибрежные горные гряды, и про пользу регулярного мытья и кипячения, и даже разразиться цитатами из Устава Надлежащего — но не стал. Только ударил пятками лошадь в бока и тихонько выругался:

— Курва… — а потом добавил громко: — Хорошего дня, маэстру! Надеюсь, скоро пойдет дождь!

— Тимьянский волк тебе маэстру, еретик! — донеслось ему в спину.

Будучи вагантом — свободным студентом, Рем бывал в одном из самых больших городов Империи — этом самом Тимьяне, притом — в особой его части, в университетском квартале. Тимьян прослыл местом особенным: вольнолюбивым, шумным, просвещенным. Там смешались разные верования и народы: можно было встретить южанина-орра, бородатого гнома и надменного эльфа из Туринн-Таура, популярского толкователя в яркой одежде и оптиматского монаха с бритой головой. А потому — глубинка оптиматского Запада произвела на молодого Аркана убийственное впечатление. Он ведь думал, что знает оптиматов — поскольку общался с дю Керванами и дю Сенье и другими семьями Аскерона, и сидел с ними в одном трюме, и наблюдал за толпами мигрантов в городе. Оказалось — ни черта он не знает.

От горьких мыслей его отвлекли какие-то хлесткие, ритмичные звуки и монотонные завывания, прерываемые истеричными выкриками. Прислушавшись, Рем различил слова молитвы, и фанатичные призывы:

— Умерщвляйте плоть, грешники! Кайтесь, кайтесь и Господь пошлет спасение! Умерщвляйте плоть!

— Эт-то что еще за чертовщина? — вырвалось у Аркана.

Эдгар дю Валье изволил ответить:

— Флагелланты. Самобичеватели. Молят Господа о ниспослании дождя, чтобы выросли хотя бы овощи на огородах, грибы и лебеда — это поможет пережить зиму…

Процессия раздетых до пояса мужчин брела по обочине дороги. Во главе шагал крупнотелый лысый человек, который охаживал свои мясистые бока плеткой с несколькими хвостами так сильно, что в стороны летели брызги крови.

— Покайтесь! — кричал он, и вся процессия начинала с удвоенной силой калечить самих себя. — Покайтесь!

У Аркана на лоб полезли глаза: такого он еще не видел! Смотреть на это было просто невыносимо, а потому он направил коня к головному фургону и сказал Гавору, который восседал на облучке и правил повозкой:

— Давай ускоримся, друг мой, тошно мне, веришь?

Гавор Коробейник прекрасно понимал аристократа — он и сам старался бывать в исконно-оптиматских землях только по большой необходимости, и потому щелкнул хлыстом и лошадки прибавили шагу. Уже когда караван покинул деревеньку, Микке, поравняв своего битюга с аркановским конем, задумчиво проговорил:

— Зач-че-е-ем они бьют са-а-ами себя, а не копают водохрани-и-илище, или кана-а-алы, чтобы весной было вдоволь воды-ы?

Аркан не знал что и сказать — вопрос был не в бровь, а в глаз. Ответ пришел от необычно разговорчивого в этот день Эдгара дю Валье:

— Если бы они принялись копать водохранилище, вместо того чтобы обвинять кого угодно в своих бедах — то мигом стали бы ортодоксами, маэстру Ярвинен.

— Как вы, мэстру дю Валье? — спросил Рем.

Уважения во взгляде воина стало еще на самую каплю больше:

— Именно. Как я, маэстру Аркан.

VI

— Убийство неверного — не грех! Это путь на небо! — чистый, искренний голос Рем услышал издалека.

Оси фургонов скрипели, шумели кроны деревьев по обеим сторонам дороги, цокали копыта лошадей — но звонкий тенор игнорировать было невозможно:

— Убивайте неверных везде, где только увидите — и займете место под сенью крыл Феникса, в небесных чертогах!

— К оружию, — сквозь зубы процедил дю Валье.

Гавор, Целер и Транквил тут же надели шапели, переложили поближе арбалеты, шестоперы и кистени. Микке и так был в шлеме — простой округлой железной шапке, и ему оставалось только опустить стрелку, которая защищала нос, и достать меч из ножен. Аркан шлемы не любил — но голова была дороже. Поля шапели, к тому же, отбрасывали тень на лицо — какая-никакая а дополнительная маскировка. Клинок он держал обнаженным, у бедра.

— Это путь на небо!

Эдгар дю Валье управлял лошадью одними движениями ног, поскольку в руках сжимал холодно поблескивающие клинки. Он двигался впереди каравана. Лес кончился, дорога теперь пролегала через залитый солнцем луг. Прямо у обочины, на крупном валуне стоял человек в белой хламиде, худой, без единого волоса на голове. Его ясные голубые глаза были широко открыты и смотрели в небесную вышину. Руки, сложенные в символ Феникса, простирались над толпой грязных и оборванных людей. Рем присмотрелся — среди нищих и бродяг нет-нет да и попадались крепкотелые молодчики в стеганках или жилетах из дубленой кожи.

— Дочь Аскерона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень! — эти строчки, произнесенные фанатиком-оптиматом были хорошо знакомы молодому Аркану.

Но Аскерон? Почему он сказал — «Аскерон»? Это ошибка одного странствующего проповедника, или…

В полном молчании караван двигался за спинами толпы, внимавшей жестоким словам. Напряжение повисло в воздухе, Рем до боли сжал рукоять меча. Солнце, светившее ярко, вдруг спряталось за тучу, потемнело, подул свежий ветер, раздувая подобно крыльям полы белой хламиды проповедника. Он опустил взгляд с небес на бренную землю, и, наверное, удивился бы меньше, обнаружив дьявола во плоти! Аскеронские ортодоксы были прямо здесь, как будто Феникс откликнулся на его слова! В глазах фанатика мелькнула незамутненная ненависть:

— Убийство неверного — не грех! Это путь на небо!

Толпа стала оборачиваться — в считанные секунды переполненные религиозным рвением мужчины и женщины, стоило им только рассмотреть, на кого указывал перст проповедника, превращались в лютых зверей. Наливались кровью лица, пальцы искали камень, палку, любое оружие…

Здесь было человек двести, не меньше!

— Фургоны — к лесу! Всадники — за мной! — дю Валье знал свое дело.