Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич - Страница 105

Вместе с тем, пусть даже и такие противоречивые люди, как Шептицкий были очень редким исключением на территории оккупированной УССР, которую, к несчастью, буквально захлестнула массовая волна коллаборационизма. В первую очередь жертвами прислужников немецких нацистов становились беззащитные старики, женщины и дети. В мемуарной литературе нередко приводится выдержка из письма одного из немецких инспекторов по вооружению в Украине, который 2 декабря 1941 г. сообщал своему адресату, что «… специально выделенные части полиции начали производить планомерные расстрелы евреев… Это производилось открыто с использованием украинской полиции, и, к несчастью, в некоторых случаях военнослужащие германской армии также принимали в этом добровольное участие. Эти действия распространялись на мужчин, стариков, женщин и детей всех возрастов и проводились ужасным образом…

Примерно от 150 до 200 тысяч евреев было уничтожено в той части Украины, которая входила в рейхскомиссариат».Заметим: уже на 2 декабря 1941 г. у автора письма имелись данные об уничтожении от 150 до 200 тысяч евреев, преимущественно силами украинской вспомогательной полиции.

В действительности же, по ставших известными в последнее время данным, в 1941 г. самым зверским образом была истреблена примерно треть всего еврейского населения Украины: за летние месяцы — 95 тысяч человек, в сентябре — около 143 тысячи человек, в октябре — около 120 тысяч человек, в ноябре — свыше 60 тысяч человек, в декабре — 100 тысяч человек. Таким образом, в 1941 году ежемесячно истреблялось около 85 тысяч евреев, или более 2 тысяч 600 человек ежедневно. В общей сложности только в 1941 г. на территории Украины было зверски истреблено порядка 518 тысяч евреев. Это был подлинный конвейер смерти. Чудовищный конвейер, который с невероятным воодушевлением и остервенением обслуживали украинские коллаборационисты. Невольно задумываешься над тем, насколько же недалеко ушли эти палачи от своих дальних предков из пещерного века, которые в поисках жизненного пространства и мест охоты, не задумываясь, убивали своих ближайших соседей, занимались каннибализмом, чтобы тут же быть убитыми и съеденными более сильными племенами.

Столь массовому геноциду евреев довольно-таки успешно способствовали некоторые местные средства массовой информации. Так, 2 октября 1941 г. в киевской газете «Украинское слово» появилась статья под весьма характерным названием «Самый большой враг народа — жид». В ней, в частности, утверждалось, что «жиды, которые до сих пор есть в Киеве, маскируются под разные национальности — греков, армян, украинцев, русских, платят сотни тысяч рублей за соответствующие документы. Но Украина имеет множество настоящих патриотов, которые мечтают как можно скорее очистить свою жизнь, свои села, густые леса и прекрасные города от партизан, жидов-подстрекателей и красных комиссаров. Эти патриоты ежедневно приходят в маленький домик на бульваре Шевченко (гестапо) и рассказывают про врагов». Несомненно, что данная публикация отражала реальное положение вещей: в Украине действительно подобных «патриотов» оказалось много, слишком много. Во всяком случае, несравненно больше, чем в какой-либо иной части СССР. Очень яркую картину низости и подлости, проявленные в годы гитлеровской оккупации со стороны многочисленных добровольных пособников нацистских палачей дал очевидец этих событий, автор книги «Бабий Яр». В частности, он поведал о том, что «на заборах висели объявления такого содержания: всякий, кто укажет немецким властям скрывающихся евреев, партизан, важных большевистских работников, не явившихся на регистрацию коммунистов и прочих врагов народа, получит 10.000 рублей деньгами, продуктами или корову.

Скрывающиеся были: в подвалах, чуланах. Одна русская семья спасла соседей-евреев, отгородив ложной кирпичной стеной часть комнаты, и там в темноте, в узком простенке, почти без воздуха, евреи сидели два года.

Но это редкий случай. Обычно  скрывающихся находили, потому что оказалось немало желающих заработать деньги или корову. У нашего куреневского базара жила, например, некая Прасковья Деркач. Она выслеживала, где прячутся евреи, приходила:

— Ага, вы тут? Вы нэ хочетэ йты до Бабыного Яру? Давайте золото! Давайте гроши!

Они отдавали ей все, что имели. Затем она заявляла в полицию и требовала еще премию. Муж ее Василий был биндюжником, обычно на его же площадке и везли евреев в Яр. Прасковья с мужем по дороге срывали с людей платье, часы:

— Воно вам уже нэ трэба!

Возили они и больных, и детей, и беременных. Немцы только вначале платили премию, а потом перестали, но Прасковья удовлетворялась тем, что добывала сама, затем, с разрешения немцев, обшаривала опустевшую квартиру, брала лучшие вещи, остальные Василий отвозил на немецкий склад со следующим актом: «Мы нижеподписавшиеся, конфисковали для нужд германской армии следующие вещи». Любопытно, что Прасковья здравствует до сих пор, живет на улице Менжинского и не понесла наказания, возможно потому, что выдавала не энкаведистов или коммунистов, а всего-навсего каких-то евреев. Конечно, она постарела, но — телом, а не душой, и соседи слышат, как она высказывается: «Вы думаетэ, що то конець войни? Ото, щэ нэ тэ буде. Отсюда вернутся нимци, оттуда прийдэ Китай — тоди мы жидам ще нэ такий Бабин Яр устроим!».

Скорбную эстафету в повествовании этой трагической страницы нашей истории как бы перехватывает один из самых кропотливых её исследователей правозащитник, публицист и режиссер Александр Александрович Шлаен (1932–2004). В частности, он пишет: «Киев не стал исключением. Достаточно того, что из 1200 палачей Бабьего Яра первых пяти дней только 150 были из расстрельной эйнзацкоманды СС 4-А. Остальные нелюди — из 45-го, 303-го полицейских батальонов, сформированных из коллаборационистской нечисти, головорезы из «Буковинского куреня» да криминализированное отребье, загодя подобранное немецкими спецслужбами в первые же дни оккупации. Но ведь и это еще не все. «Добросовестные» дворники и управдомы, ревностно повинуясь приказу начальника киевской «украинской» полиции, сдавали нацистам списки евреев, проживавших в их домах. Выдавали тех, кто не пошел на Бабий Яр, и тех, кому удалось спастись. Как показывал потом на следствии один из чинов нацистской службы безопасности в Киеве Шумахер, в его ведомство поступало ежедневно столько доносов о прячущихся в городе евреях, что его сотрудники просто не успевали на них реагировать». Внимательно изучая эту, практически, документальную хронику нашего недавнего прошлого приходишь к убеждению, что основной причиной масштабов трагедии, которая получила в книге обобщенное наименование «Бабий Яр» явилась даже не сама по себе немецкая оккупация, а нравственные качества населения оккупированной гитлеровцами Украины. И прежде всего неистребимое желание поживиться за счёт достоинства, свободы и жизни своих соотечественников, которых безжалостно обрекали на гибель в качестве непременного условия удовлетворения своей, прямо-таки генетической, алчности. Алчность, как мотивация убиения своих соотечественников, приятелей юности, одноклассников, однокурсников, коллег по работе, соседей по дому, по улице, реализуемая без всякого зазрения совести, в годы немецкой оккупации по масштабу своего распространения окончательно оформилась в устойчивый стереотип поведения значительной части населения Украины.

Ещё один яркий эпизод подобного расчеловечивания приводит всё тот же автор книги «Бабий Яр»: «Владимир Давыдов был арестован просто и буднично. Он шел по улице, встретил товарища Жору Пузенко, с которым учился, занимался в спортивной секции, вместе к девчонкам ходили. Разговорились, Жора улыбнулся: — Что это ты, Володька, по улицам ходишь? Ведь ты же жид? А ну-ка, пойдем. — Куда? — Пойдем, пойдем… — Да ты что? Жора всё улыбался. — Пойдешь или нет? Могу документы показать. Он вынул документы следователя полиции, переложил из кармана в карман пистолет, продемонстрировал как бы нечаянно. День был хороший, солнечный, улица была полна прохожих. Двинулись. Давыдов тихо спросил: — Тебе не стыдно? — Нет, — пожал Пузенко плечом. — Я за это деньги получаю. Так мило и спокойно они пришли в гестапо, на улице Владимирской, дом 33».