Распад - Стерлинг Брюс - Страница 25

Уоррен Титче представлял тип крикливого радикала с постоянно нахмуренными бровями, который мог выступать за создание площадок для мотоциклов и улучшение меню в кафетерии с истовостью борца, возвещавшего о надвигающейся ядерной катастрофе. ,

— Мне не нужен от вас список авторитетных лиц Коллаборатория. Их я и так знаю. То, что мне нужно, ну, как бы это сказать… Картина крупными мазками. Послание. Видите ли, в новом конгрессе три новоизбранных сенатора в Комитете по науке. У них нет того глубокого опыта, как у бывшего председателя Комитета сенатора Дугала из Техаса, долго, очень долго занимавшего эту должность. Сейчас в Вашингтоне начинается действительно новая игра.

Грета нетерпеливо взглянула на часы.

— Вы действительно думаете, что я могу чем-нибудь помочь?

— Я ограничусь лишь самым главным. Позвольте мне задать вам простой вопрос. Представьте себе, что вы обладаете полной и ничем не ограниченной властью, вы влияете на федеральную политику в области науки. Вы можете делать все, что хотите. Представьте себе вашу голубую мечту. Что бы вы сделали?

— Ох! Ладно! — Она наконец заинтересовалась. — Ну, я думаю… Я бы постаралась сделать так, чтобы американская наука стала такой же, как в период Золотого века. Это было во времена первой холодной войны. Понимаете, в те далекие времена, если у вас имелись серьезные предложения и вы были готовы работать над ними, то у вас было прочное и долговременное федеральное финансирование.

— Как противовес тому кошмару, что творится сейчас, — подсказал Оскар. — Бесконечная бумажная волокита, безобразная бухгалтерия, бессмысленные споры о морали.

Грета непроизвольно кивнула.

— Даже трудно представить, до чего мы докатились. В наши дни ученый тратит сорок процентов своего времени, танцуя вокруг фондов. В добрые старые времена жизнь в науке была очень простой. Тот, кто получал грант, тот проводил свои исследования и получал результаты. Наука находилась на ремесленном уровне. Вы делали работу с двумя, тремя, четырьмя соавторами, не надо было набирать команду в шестьдесят — восемьдесят человек, как сейчас.

— Значит, в принципе, все упирается в экономику — полувопросительно сказал Оскар.

Она резко наклонилась вперед.

— Нет, это гораздо глубже, чем просто экономика. Наука двадцатого века развивалась совершенно в другой обстановке. Существовало понимание между правительством и научным сообществом. Менталитет фронтира. Это были золотые деньки. Национальный фонд по науке, NIH, NASA, ARPA… Научные организации выполняли свои обязательства. Чудесные лекарства, пластик, новые отрасли индустрии… люди в буквальном смысле слова взлетели в небеса!

Оскар кивнул.

— Производство чудес, — заметил он. — Звучит как верное направление для работы.

— Конечно, тогда была полная занятость. Был даже такой чудный термин «срок пребывания в должности». Вы об этом слышали?

— Нет, — ответил Оскар.

— Так жаль, что мы все это потеряли, — продолжила Грета. — Государства контролировали бюджет, однако научное познание имело мировое значение. Взять хотя бы Интернет — поначалу это была специализированная научная сеть, но она расширилась. Сегодня люди из племени в Серенгети могут по Сети подключиться напрямую к китайскому спутнику.

— Получается, что Золотой век завершился с окончанием первой холодной войны, — резюмировал Оскар.

Она кивнула.

— Как только мы победили, конгресс принял решение переориентировать американскую науку на повышение конкурентоспособности, на общемировую экономическую войну. Но это нам совершенно не годится. У нас нет никаких возможностей.

— Почему нет?

— Ну, фундаментальные исследования приносят всегда две экономические выгоды: интеллектуальную собственность и патенты. Чтобы компенсировать инвестиции в исследования, необходимо соблюдать джентльменское соглашение о том, что инвесторы имеют эксклюзивное право на собственные открытия. Но китайцам никогда не нравилось само понятие «интеллектуальная собственность». Мы не переставали давить на них, так что в конце концов разразилась торговая война, и китайцы не дали себя обойти. Они просто сделали все наши разработки доступными из их спутниковой сети, так что все в мире могли ими воспользоваться. Они передали всем информацию, которой мы владели, бесплатно, и это привело к нашему банкротству. Так что теперь благодаря китайцам фундаментальные научные исследования потеряли экономический вес. Сейчас наши работы имеют значение лишь для престижа. Чтобы жизнь развивалась, этого слишком мало.

— Китайцев в этом году неожиданно крепко поколотили. А вот как насчет голландцев?

— Да, голландская экологическая технология… Голландцы проникают на каждый остров, на все низко лежащие морские побережья, строят тысячи дамб. Они создают альянс против нас, куда входят островные государства и те, что расположены низко над уровнем моря, они выступают против нас на любом международном форуме… Они хотят перекроить мировую науку, чтобы она занималась исследованиями для экологического выживания. Они не собираются тратить время и деньги на исследование нейтрино или космические разработки. Голландцы принесут нам еще много хлопот.

— Вторая холодная война не входит в компетенцию Сенатского комитета по науке, — сказал Оскар. —

Но это возможно сделать, если мы сможем доказать, что это вопрос национальной безопасности.

— И чем это поможет науке? — пожала плечами

Грета. — Светлые головы идут на тяжкие жертвы, если только им позволяют работать над теми вещами, что их действительно интересуют. А если вы заняты скучной работой над военными проектами, то вы просто обезьяна в энной степени.

— Замечательно! — воскликнул Оскар. — Я как раз и хотел от вас откровенного обмена мнениями.

Она нахмурилась.

— Вы действительно хотите откровенного разговора?

— Поверьте.

— Что дал нам Золотой век? Народ не умеет обращаться с чудесами. У нас была атомная эра, опасная и ядовитая. На смену ей пришла космическая эпоха, которая, правда, быстро сошла на нет. Затем наступила информационная эра, и выяснилось, что убийственным приложением к развитию компьютерной сети является социальный развал и софтверное пиратство. Прямо вслед за ней американская наука начала биотехническую эру, и выяснилось, что убийственное приложение к ней — изготовление свободной пищи для орд кочевников! А теперь у нас когнитивная эпоха, и мы ждем, что будет дальше.

— И что она может нам принести, эта новая эпоха?

— Если бы мы были в состоянии предсказать результаты наших исследований, это не были бы фундаментальные исследования.

Оскар недоумевающе заморгал глазами.

— Можно я сформулирую это более прямо? Вы посвятили вашу жизнь нейроисследованиям, но не можете рассказать нам, что это нам принесет?

— Я не могу этого знать. Нет никакой возможности оценить это заранее. Общество — очень сложный феномен, и наука также очень сложна. Мы открыли невероятно много нового за прошедшие сто лет… Научные знания разделились на множество отдельных узкоспециализированных направлений, и ученые знают все больше, но о частностях — фрагментация науки… Невозможно принимать обоснованные решения относительно социальных последствий научных открытий. Мы, ученые, даже не знаем наверняка, что обладаем большими знаниями, чем кто-либо другой.

— Очень откровенно с вашей стороны. И вы уходите с поля боя, оставляя принятие решений по развитию науки на откуп случайным предположениям бюрократов.

— Случайные предположения тоже никуда не годятся.

Оскар задумчиво потер подбородок.

— Это плохо. В самом деле плохо. Все это звучит безнадежно.

— Возможно, я несколько сгустила краски. Наука немалого добилась — мы совершили множество исторических открытий, и даже в последнее десятилетие.

— Назовите мне какие-нибудь, — попросил Оскар.

— Ну, мы знаем теперь, что восемьдесят процентов биомассы на планете является подземной.

Оскар пожал плечами.

— Хорошо.