Рыжий, циничный, неприличный (СИ) - Волкова Дарья - Страница 15

– Там идет дождь.

– Не страшно, – Клео снова вернулась к шкафу и достала оттуда пару ярко-желтых резиновых сапог. – К такому повороту я готова.

Глава 3.6

Глава 3.6

***

Павел мерил широкими шагами все пространство дома. Маршрут: «Кухня-прихожая-гостиная-спальня». И обратным транзитом. Только в комнату Клео не заходил. Туда, где сегодня ночью…

Он остановился у окна на кухне и прижался любом к стеклу, за которым сплошной стеной лил дождь.

Идиот. Осел. Кретин.

Нет, слов не находилось. Нет подходящих слов. Но налицо крайняя степень слабоумия, сегодня ночью внезапно выявившаяся у Павла. Кем надо быть, чтобы не понять, что ты у девушки – первый?!

Что он сегодня ночью подумал? Что у девушки давно никого не было? А девушка оказалась девушкой в прямом физиологическом смысле этого слова. И у нее не давно – а никогда никого не было! И ты стал первым, сделал ее женщиной. И ни хрена не понял этого.

Он застонал и сильнее прижался лбом к стеклу. В нем на разные голоса выли мужское самолюбие, инстинкты альфа-самца и что-то еще подвывало третьим голосом. Кажется, совесть.

Как он у нее спросил: «Ты успела?». Какое там к черту «успела»?! Ей не до наслаждения было, она терпела, в то время как сам Павел кайфовал.

Он застонал еще громче, повернулся, закинул голову назад и прижался к стеклу теперь уже затылком. Кажется, капли барабанили ему прямо в мозг.

Идиот-идиот-идиот…

А еще – лох. Потому что только полный лох, неумеха и лузер не смог бы понять, что он у партнерши – первый.

А все потому, что вчера эта самая личность, три-в-одном – лох, неумеха и лузер – была пьяна. На вино лег коньяк, который Паша пил прямо из горлышка, пока ехал в такси. И догмой явился уже конкретно навеселе, а еще заведённый и от того немного злой. А тут она. Такая внезапно послушная. Ласковая. Смелая.

И у него сорвало крышу. Смазанная коньяком, она сорвалась в неконтролируемый полет очень легко и непринужденно. Именно потому, что был нетрезв – поэтому и не заметил многого. Ее неопытность. Зажатость. Какие-то другие мелочи, которые ему, будь он трезвым, на многое открыли глаза. И не позволили дать произойти тому, что произошло. Что он трахнул девушку в свое удовольствие, даже не поняв, что только что лишил ее девственности. И пусть у нее ничего не порвалось, произошло именно это. Сомнений в словах Клео у Павла не было ни малейших. Теперь, задним числом, он и сам это понимал, без ее слов. И понял бы это ночью, если бы не был пьян.

Идиот.

Павел вздохнул, распрямил затекшую шею, привалился к стеклу уже спиной, сложил на груди руки.

Очень слабенькое оправдание, господин прокурор. Сразу видно, защита – не ваш профиль. Такие аргументы даже начинающие адвокаты на стажировке не используют, за это им по шапке быстро настучат.

Просто-таки лирическое вступление к пламенной речи в собственную защиту: «Был пьян, погорячился». Остается дополнить: «Осознал, обещаю исправиться».

А кстати. Об исправлении.

Паша не считал себя экспертом по девственницам. Сколько он не допрашивал свою память, смог смутно вспомнить только один эпизод времен школы. Кажется, выпускной класс. Или нет? Каникулы были, точно. Помнил, что было лето, плед, какой-то заброшенный угол какого-то парка, и слова той своей подруги – помнил, что Катей звали: «Не пихай его в меня целиком, он такой здоровый!». И как она потом оттирала бедра влажными салфетками и причитала, что много крови, и что они испачкали плед. А он неловко целовал ее в плечо и за что-то извинялся. Пока Катя вдруг не подняла лицо, потом улыбнулась – и поцеловала его в нос со словами: «Пашка, ты такой смешной». С этой Катей они потом еще год гуляли вместе. Да, точно, это были каникулы перед выпускным классом! Но еще пару месяцев после первого раза Паша слышал от девушки: «Не суй его в меня целиком, он у тебя слишком большой».

Получается, это был его первый и единственный опыт с девственницей. Да и сам Пашка тогда был тоже не шибко опытным, откуда взяться опыту в семнадцать, когда только-только прыщи сошли.

Но сейчас-то… сейчас-то опыта достаточно, прыщей уже давно нет, а все туда же. Да лучше бы Клео ему сказала правду ночью! Ну не про «Не суй его целиком», конечно. Да хоть бы и так сказала! А так ситуация вышла просто… просто унизительная. Давайте назовем вещи своими именами, господин прокурор. Ты стал у девушки первым мужчиной. Она же по тебе потом и других судить будет. И когда-нибудь кому-нибудь скажет: «А ты классный. Такой внимательный, нежный, чуткий. Мне с тобой так хорошо. Не то, что мой первый. Вот он был настоящее бревно».

На этом месте Павел скрипнул зубами. И снова принялся мерить шагами пространство дома. Он не мог понять, что в гипотетической нарисованной картине – точнее, диалоге – его бесило больше: то, что будет какой-то второй, или то, что Клео будет этому второму говорить, что Павел бревно. Бесило все!

Но. Во всей это ситуации был один несомненный плюс. Все еще можно исправить. Да-да, он осознал и обязательно исправиться. Иначе просто быть не может.

Павел подошел к двери комнаты Клео, немного постоял, а потом решился и толкнул, Оглядел пространство комнаты. Там ничего не изменилось с утра, с того момента, когда Клео ушла.

Ну ничего. Она может хоть весь день сидеть со своим разлюбезным Владиславом Семёновичем. Но рано или поздно ей придется вернуться домой. Тут ее вещи, вон, рюкзак ее пустой стоит у стены. Не сбежит же она, в самом деле. А значит – надо подготовиться к возвращению девушки в желтых резиновых сапогах.

В конце концов, он должен найти то, что не нашел минувшей ночью.

Глава 3.7

Глава 3.7

***

– Клепушка, а давай-ка на сегодня все.

– Почему это? Времени еще много, да и работы тоже. У нас даже раздел не закончен.

– Клепа, не заставляй меня признаваться в том, в чем не признаваться мне совершенно не хочется!

– В чем? – Клео и в самом деле не понимала. И смотрела на своего научного руководителя с недоумением.

Владислав Семёнович раздраженным жестом дернул бороду.

– В том, что я неважно себя чувствую, вот в чем.

– О, господи, простите! А я думала, что раз на улице нет жары, и идет дождь, вам, наоборот легче. Простите, ради бога! – Клео резко встала. Вот же она идиотка невнимательная и бестактная. – Я сейчас уйду, только ноутбук соберу.

– Да не суетись ты так, Клепушка, – Владислав Семёнович взял ее за руку, останавливая. – Погода-то лучше жары, да. Но устал я. Отдохнуть хочу. Перед тем, как снова на полевые выходить.

– Да-да, я понимаю, конечно, уже ухожу.

– Ну не торопись ты, егоза! Давай-ка чаю попьем.

Клео какое-то время молча смотрела на Владислава Семёновича. А потом улыбнулась.

– Сейчас сделаю!

– У меня там есть вкусный чай, – донеслось ей в спину. – Розовый такой пакет. Гибискус, мелисса и душица. И печеньицем меня вчера ребятишки угостили.

Они выпили и в самом деле вкусного чая – он оказался красивого красного оттенка, Клео даже съела одно крошащееся печеньице, а потом распрощалась с Владиславом Семёновичем – предварительно, до завтра – повесила на плечо сумку с ноутбуком и вышла за дверь гостиничного номера.

***

Дождь не прекратился, но из сильного превратился в едва заметный. Клео накинула на голову капюшон дождевика – тоже желтого, и шагнула с крыльца. Она решила, что немного пройдется пешком, а потом… потом попутку поймает. Или такси вызовет. Но пока… пока ей надо побыть одной и подумать.

Пока они работали с Владиславом Семёновичем, подумать не получилось. Ну, точнее, она думала – но только о работе. А теперь – теперь ее мысли, конечно, вернулись к произошедшему минувшей ночью. И к Павлу.

И сейчас ее больше всего волновало не то, что произошло, не подробности избавления от ее «исторического казуса», а то, что Павел сказал утром. И опять же, не о том, что касалось их. В голове у Клео упорно всплывало это страшное слово – каннибал.