Честное пионерское! Часть 4 (СИ) - Федин Андрей - Страница 50

Фрол Прокопьевич дождался окончания моего рассказа.

И лишь тогда спросил:

— Как, говоришь, Яша тебя назвал? Мишей?

— Не меня, Фрол Прокопьевич — убийцу, — сказал я. — Да, он назвал его «Миша». Спросил: «Что ты здесь делаешь?» А потом… Последним его словом было: «Зачем?»

Генерал-майор взглянул на «Вальтер». Протянул к нему руку. Но остановил её на полпути, сжал пальцы в кулак.

Посмотрел на меня.

— Мишаня, ты видел его отражение…

Лукин выдержал паузу, словно вдруг задумался… или дожидался, пока утихнет боль в груди.

—…Сможешь подробно описать лицо этого человека? — спросил он.

— Разумеется, — сказал я. — Фрол Прокопьевич, я вам могу его даже показать. Прямо сейчас.

Хозяин квартиры нахмурил брови.

— Кого? Убийцу?

— Ну, да. Того самого Мишу.

Я развернулся. Не дожидаясь ответа, подошёл к висевшим на стене рамкам. Отыскал нужную (уже неплохо ориентировался в этой «фотовыставке»). И указал на фотографию, с которой смотрели два улыбчивых молодых лейтенанта. Я ткнул пальцем в грудь человека, стоявшего на фото рядом с Яковом Лукиным.

— Фрол Прокопьевич, именно это лицо я видел в отражении. Это был он. Я хорошо его рассмотрел — и узнал.

Пенсионер подошёл ко мне. Взглянул на прятавшееся под стеклом лицо мужчины. Удивлённо вскину брови.

— Миша Галустян? — произнёс он.

Он снял рамку со стены, поднёс её к своему лицу (будто силился рассмотреть на фотографии то, чего не замечал раньше).

Пробормотал:

— Не может быть… Зачем?

Я пожал плечами.

— На этот вопрос он вашему сыну не ответил. Лишь попросил у него прощения.

Фрол Прокопьевич смотрел на фотографию. Мне показалось, что смотрел он не на Галустяна, а на своего сына. Понял, что не ошибся, когда пенсионер вновь заговорил.

— Яша бы его простил… — сказал он.

Генерал-майор покачал головой.

И добавил:

— Но я не прощу.

Лукин разглядывал чёрно-бело изображение своего сына. Не шевелился, не перемещал даже взгляд (его глаза будто превратились в стекляшки). Я тоже молчал (дожидался дальнейших расспросов). Переминался с ноги на ногу. Посматривал то на хозяина квартиры (на выпиравшие из-под рубашки пенсионера костлявые плечи и лопатки). То поворачивал лицо к цветному экрану телевизора (где люди раскрывали рты, но не издавали ни звука). Тишину нарушали лишь едва различимые звуки улицы, да монотонное тиканье настенных часов — до того, как Фрол Прокопьевич снова шумно вздохнул. Он опустил руки, развернулся (скользнул по мне невидящим взглядом). Прошёлся к столу, шаркая по полу подошвами тапок. Не бросил — аккуратно положил рамку с фотографией рядом с лежавшим на тёмной ткани «Вальтером».

Обернулся.

— А не попить ли нам чайку, Мишаня? — спросил он. — Не желаешь отведать рыбный пирог, что принесла нам моя невестка? Вкусный! Я его уже попробовал. Пальчики оближешь!

— Не откажусь, Фрол Прокопьевич, — сказал я. — С удовольствием составлю вам компанию.

Лукин не преувеличил: рыбный пирог мне понравился. Я почувствовал себя Вовчиком, когда перекладывал к себе на тарелку очередной (пятый или шестой по счёту) румяный кусок. Да и чай напомнил о моём прошлом: когда я пил то, что нравилось — не то, что сумел «достать». Фрол Прокопьевич переключился на рассказы о своих внуках, о космосе… и, конечно же, о кактусах. Во время сегодняшнего чаепития хозяин квартиры ни разу не произнёс имя бывшего друга своего старшего сына и бывшего начальника Юрия Фёдоровича Каховского (Михаила Галустяна). Он больше не возвращался сегодня в разговоре со мной к теме убийства Якова Лукина. Хотя я видел: он над ней размышлял. Но я не совался к генерал-майору с советами и расспросами о его дальнейших планах. И честно признался, где раздобыл «Вальтер». Сообщил Лукину о том, что вооружился пистолетом для встречи с малолетней уличной шпаной.

Фрол Прокопьевич заставил меня повторить эти слова дважды. Мне почудилось, что он с трудом сдержался: не покрутил пальцем у виска. Генерал-майор (подбирая не самые жёсткие выражения) разъяснил мне, что я выбрал не самый удачный «выход из создавшегося положения». Он покачал головой. Попросил, что бы в следующий раз, когда меня посетит столь же гениальная идея, я прежде обсудил её со «старшими товарищами»: с ним или с Юрием Фёдоровичем Каховским. Я вздохнул и пообещал, что «так и сделаю» (хотя сам не поверил своим словам). Рассказал, что для контакта с владельцами «Вальтера» воспользовался услугами «посредника». И что не сомневался: пистолет у тех людей появился недавно: осенью прошлого года. Пообещал, что выясню имя продавца. Пояснил генерал-майору авиации: при помощи «Вальтера» новые владельцы пистолета намеревались угнать самолёт.

При этих словах Фрол Прокопьевич поперхнулся чаем, пролил несколько капель напитка на скатерть. Он поинтересовался, не «знаю» ли я о результатах той «попытки». Я расписал Лукину всё, что помнил о подвигах «великозаводских немцев». Сообщил, что во время угона самолёта получат ранения три человека: два пассажира и один член экипажа. И что Турция не выдаст угонщиков в СССР. «Великозаводских немцев» летом тысяча девятьсот восемьдесят шестого года турецкий суд приговорит к девяти годам тюремного заключения. Но уже в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году турки отравят угонщиков в Западную Германию, где все трое получат гражданство ФРГ. Фрол Прокопьевич в сердцах пообещал, что на этот раз «фашистская троица» проведёт девять лет не в Европе, а в Восточной Сибири («будут трудиться во благо приютившей их родителей страны на лесоповале»). Пенсионер яростно воткнул в пирог чайную ложку.

Но я напомнил генерал-лейтенанту, что именно благодаря этим будущим угонщикам самолёта к нам в руки попал «тот самый» «Вальтер». Согласился с тем, что это случилось лишь благодаря случайности. Подбросил мысль о том, что «в глобальном плане не все случайности случайны». И поведал Фролу Прокопьевичу (пока тот размышлял над моей заумной фразой) о неоднократных попытках семей «великозаводских немцев» покинуть нашу страну законным способом. Мысль о «прощении» угонщиков самолёта (пусть и будущих) генерал-майору Лукину не понравилась. Он хмурил брови, сверлил мою переносицу недовольным взглядом, пока я уговаривал его «просто отпустить пацанов». Ветеран Великой Отечественной войны выслушал мои доводы. И сказал: «Пусть подают документы в ОВИР. Я поговорю… с кем надо. Пускай эти потомки фашистов проваливают из нашей страны… если она им так не по нраву! Нам такие сограждане не нужны».

— Но сделаем это чуть позже, — заявил Фрол Прокопьевич. — В марте, когда там, наверху, всё устаканится.

Хозяин квартиры указал пальцем в потолок.

— Поглядим, где и какие случатся перестановки, — сказал он. — А уж потом вышвырнем за кордон твоих немцев.

Я воспользовался моментом. Попросил и за «посредника» (за Ивана Сомова). Спросил, сможет ли генерал-майор Лукин повлиять на распределение конкретного призывника в конкретную военную часть — этой осенью.

— Его тоже… в Германию? — сказал Фрол Прокопьевич. — Чтобы проще было сбежать?

Он ухмыльнулся.

— Ну… можно и не в Германию, — сказал я. — Лишь бы только не в Афганистан.

Пенсионер хмыкнул; но всё же кивнул.

— Напомни мне об этом деле в августе, Мишаня, — сказал он. — Иначе забуду. Сам понимаешь: память уже не та. Возраст… будь он проклят. Но это дело не сложное, Мишаня. Поможем твоему знакомому. Есть варианты. Разберёмся…

…У Лукина я засиделся до темноты. Узнал от Фрола Прокопьевича, что его сын Сергей в конце января всё же переедет вместе с семьёй в столицу («что бы присмотреться к городу, перед вступлением в новую должность»). Да и сам Лукин в феврале наведается в Москву («теперь-то точно»). Пенсионер пообещал, что привезёт мне «оттуда» гору подарков и сувениров. С хитрой улыбкой он сообщил, что выберет из запасов младшей невестки лучшие духи для Надежды Сергеевны и для моей «невесты». Пообещал «раздобыть» несколько пар «хороших тонких» перчаток моего размера и «на вырост» (чтобы я «не прикасался к чему мне не надо прикасаться»). А для своего будущего соседа и «уже почти состоявшегося» члена Союза писателей СССР присмотрит «парочку» хороших справочников по писательскому мастерству (я усомнился, что такие сейчас существовали, но промолчал).