Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович - Страница 50

На оборотной стороне последнего листа постановления имеется расписка, сделанная собственноручно, из которой следует, что 5 марта 1980 г родители композитора были ознакомлены с этим постановлением и справкой по делу. На этом, пожалуй, всё, что можно сказать о фактическом содержании уголовного дела по факту смерти Владимира Ивасюка.

Хотя можно упомянуть о двух моментах, представляющих для современного читателя определенный интерес. Из дела исчезли 2 фотографии из числа тех, что были сделаны в ходе аутопсии тела Владимира Ивасюка. Выше мы видели, что во время допроса судмедэксперта Нартикова ему предъявлялись 15 фотографий из морга, сейчас же их насчитывается 13. Причём, пропали фотографии отнюдь не вчера, согласно контрольной проверке подшивки, проведенной 20 ноября 1989 г, уже тогда в конверте с фотографиями находились 13 снимков. Вполне возможно, что 2 пропавшие фотографии были негласно переданы родителям композитора по их просьбе.

Другой момент, на котором можно заострить внимание, связан с полнотой изложения в этой книге материалов уголовного дела. Автор гарантирует, что все значимые документы, важные для понимания событий, приведены либо полностью в виде фотографий, либо пересказаны предельно полно и точно. Были опущены только совершенно незначительные документы вроде сопроводительных писем и т. п.

Расписка родителей Владимира Ивасюка, подтверждающая их ознакомление с постановлением о прекращении уголовного дела и справкой по его материалам.

Второго такого же детального и скрупулёзного изложения материалов реального уголовного расследования автор навскидку даже не может назвать. Ну, разве что «Уральский Монстр» или «Смерть, идущая по следу…», да и то с некоторыми оговорками. Делаю на этой детали акцент не для того, чтобы поставить себе в заслугу, а лишь для того, чтобы подчеркнуть исключительную степень полноты изложения. Наверное, такая полнота является своего рода недостатком, поскольку требует от читателя постоянной концентрации на многочисленных деталях, но без столь обстоятельного изложения документов в данном случае было никак не обойтись. Ввиду того, что история жизни и смерти Владимира Ивасюка предельно политизирована и потому конфликтна.

Те националистические силы Украины, что делали и делают поныне ставку на радикальную и насильственную декоммунизацию и отрыв украинского народа от Русского мира, использовали миф об «убийстве композитора» для оправдания собственного радикализма. По придуманной ими версии случившегося, патриот «украинского народа» Владимир Ивасюк пал жертвой злобных коммунистических правителей именно за свою тягу к национальной самобытности, преданности идеям свободы и любви к «рiдной мове».

Все эти бредни разбиваются о факты, как, впрочем, и многие другие фантазии на тему «украинской культуры». Сугубо в порядке восстановления исторической справедливости, напомню, что молодой Николай Гоголь, объявленный ныне «украинским писателем», воспринял предложение возглавить кафедру в Киевском университете как личное оскорбление. И поэту Жуковскому пришлось хлопотать перед Императором Николаем I, дабы Гоголю предложили место в Петербургском университете, где тот читал довольно анекдотические по форме и содержанию лекции, пока не был с треском уволен. А с другим украинским писателем Тарасом Шевченко всё получилось даже смешнее. Тарас хотел стать именно русским писателем, кропал сентиментальные повести на русском языке, отсылал их литературному критику Сергею Аксакову, а тот графоманские потуги эти браковал и уговаривал писать стихи «на мове». Шевченко глубоко оскорбляло то, что его не признают за «русского», не хотят публиковать его прозу и не видят в нём второго Гоголя. Глядишь, стал бы Аксаков публиковать повести Шевченко и мир никогда бы ничего узнал о «великом украинском поэте» и получилась бы из Тараса бледная копия Салтыкова-Щедрина.

История Ивасюка в каком-то отношении нагляднее тех, что мы видим в случае Гоголя и Шевченко. Следует признать, что Владимир Ивасюк – совершенно советский человек, плоть от плоти советской системы, который себя не только не отделял от неё, но напротив, хотел с нею максимально слиться.

Владимир Ивасюк с Софией Ротару. Большая слава последней началась с того момента, как ей довелось исполнить песни Ивасюка.

Автор не берётся судить, каким было отношение Владимира к «певучей мове», но ему известно, что письма Ивасюк писал на русском языке, то есть его частная (бытовая) переписка – русскоязычна. А сочинение песен на украинском не только не противоречило политике КПСС в области культурного строительства и идеологии, но напротив, шло полностью в русле руководящих требований правящей Партии. В личном деле студента консерватории Ивасюка, приобщенном к материалам уголовного дела, имеется список произведений композитора, составленный его отцом 5 июня 1979 г. В нём 74 песни, а также 10 музыкальных произведений различных форм. В список не внесены более «20 ранних песен», которые, по-видимому, сам композитор считал незрелыми и не предавал огласке. В песенном списке Ивасюка есть песни на стихи Андрея Дементьева, одного из крупнейших поэтов того времени, заместителя главного редактора журнала «Юность». Если бы существовали бы хоть какие-то намёки на национализм или антисоветизм Ивасюка, то можно не сомневаться в том, что эти песни никогда бы не были написаны и исполнены. Просто потому, что автор стихов не допустил бы этого[7].

В начале книги уже обращалось внимание на то, что КПСС усиленно растил и всячески пестовал те самые «национальные элиты», что через десяток лет приведут Советский Союз к неизбежному при такой политике краху. В Казахстане символом «национальной культурной традиции» была певица Роза Рымбаева, в Белоруссии – ансамбли «Песняры» и «Сябры», в Латвии – композитор Раймонд Паулс, в Азербайджане – певец Бюль-Бюль Оглы, на Украине – певица София Ротару и композитор Ивасюк.

Песни на украинские тексты – это вовсе не «самостиiность» Ивасюка и не его «свободолюбие» – это культурный и политический тренд, политический заказ, если угодно, который композитор, будучи одаренным и тонко чувствующим человеком, прекрасно ощутил и талантливо исполнил. Когда он полностью состоялся на республиканском уровне и стал звездой общесоюзного масштаба, то появилась политическая заявка и на русскоязычные песни. Потому и возник проект написания цикла песен на стихи Андрея Дементьева, крупного советского поэта, являвшегося в тот момент заместителем главного редактора журнала «Юность», человека очень влиятельного на уровне Союза писателей и ЦК ВЛКСМ. Проживи Ивасюк ещё год-два и мы бы увидели, точнее, услышали его многочисленные песни на русском языке на задорную комсомольскую тематику.

Никаких сомнений в этом быть не может!

Ивасюк был абсолютно советским человеком, мыслившим свою будущность в рамках существовавшей политической системы. Разве может кто-то представить, чтобы, скажем, Виктор Цой переживал из-за своего участия или неучастия в республиканском комсомольском конкурсе? А Андрей Макаревич? А Борис Гребенщиков? А вы можете вообразить, чтобы кто-то из упомянутых задавал неприятные вопросы из-за того, что ему не вручили комсомольский значок? Вот и автор тоже не может…

Владимир Ивасюк.

Все нынешние украинские рассказы про некую Фронду, противостояние Системе и внутреннюю оппозицию не имеют к Ивасюку ни малейшего отношения. Внутренняя Фронда тогда действительно существовала, но она выражалась в том, что молодёжь отказывалась вступать в комсомол. Да, такие люди существовали в эпоху «развитОго социализма» и их было довольно много, может быть, 2 человека на 1 тыс., а может, и поболее, скажем, 3 или 4. Автор этих строк принадлежит к числу таких «отказников», который осознанно не вступал в ВЛКСМ вплоть до окончания школы (официально считалось, что вступать можно было с 7 класса). Вступил буквально за месяц до выпускных экзаменов, сделал это вынужденно, поскольку без членства в ВЛКСМ нельзя было подать документы в советский ВУЗ. И уже в этом самом ВУЗе, Ленинградском механическом институте, ныне БГТУ «Военмех», встретил таких же точно убежденных отказников от комсомола, вступивших в эту организацию на последних неделях учёбы в школе. И эти люди, разумеется, стали моими друзьями. Говорю об этом без всякой гордости или, напротив, осуждения кого-либо, речь сейчас идёт сугубо о личном выборе как социальном феномене. Такой существовал в Советском Союзе той поры. Вот это была настоящая Фронда, индивидуальный протест, нежелание быть советским человеком в том виде, как это навязывалось тупой пропагандой. А она была действительно тупа (в те времена шутили: есть в Советском Союзе главный по идеологии товарищ Суслов, так вот, Суслов есть, а идеологии – нет.).