Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович - Страница 47

Насколько можно понять из текста, отношения Людмилы и Владимира имели характер совершенно платонический. Это немного странно, ведь из показаний родителей мы знаем, что Людмила Шкуркина в их глазах была кем-то вроде невесты сына. Характеризуя планы такого рода Людмила ответила следующим образом: «Наши встречи были регулярными и я считала, что придёт время и мы поженимся, т.к. он ещё учился, а я уже была (неразборчиво) с работой, однако, чёткого дня, даты, времени о женитьбе [так в оригинале – А.Р.] мы не намечали.»

Как видим, все домыслы о существовании неких «серьёзных отношений» упираются в то, что Людмила «считала, что придёт время и мы поженимся», а вот Владимир ничего такого конкретного не намечал. Это удивительное противоречие самооценок хорошо известно социологам – при всех массовых опросах населения доля замужних женщин больше числа женатых мужчин на 3—4%, чего объективно быть не может, поскольку процент лиц, состоящих в браке должен быть быть одинаковым для обоих полов. Перед нами классическая «девичья фантазия» – интимных отношений с мужчиной не поддерживаю, вопрос о вступлении в брак не обсуждаю, вижусь с ним раз-два в год и даже почтовой переписки с ним не имею, но при этом «я – невеста»! Бывает, конечно, хотя к 29 годам – а Людмиле на момент снятия показаний уже шёл 30-й год – такого рода иллюзии здравомыслящие женщины обычно изживают.

Когда же свидетельница в последний раз встречалась с Ивасюком? Цитата: «Последний раз я виделась с Володей в августе 1978 г, когда я была в отпуске в Черновцах.» На этом месте допрос можно было смело заканчивать, поскольку свидетель, видевшийся с умершим за 8 месяцев до смерти и не поддерживавший с ним контактов по телефону или почте, ничего дельного показать не мог. Если что-то Шкуркина и знала, то только с чужих слов.

Впрочем, дослушаем Людмилу до конца: «В Черновцах я с ним была в последних числах августа, а расстались [мы] в первых числах сентября 1978 г. Когда встречались, то он вёл себя скромно, особо разговора у нас о женитьбе не было, говорил, что собирался поступать в Союз композиторов, жизнь себе представлял оптимистически. Неудач в жизни у него не было, он мечтал о многом. Мысли о самоубийстве у Ивасюка не было, он [подобных намерений] не высказывал, о каких-либо заболеваниях он мне не высказывал, но после его смерти кто-то говорил, что он якобы наблюдался психоневрологом.»

В общем, видно, что Людмила многого о «женихе» не знала, а тот не особенно и стремился к доверительным отношениям. Ивасюк был индифферентен к Шкуркиной – после прочтения этих показаний подобное предположение можно считать уже доказанным. Вспомните, с какой энергией он предлагал встречу своей харьковской знакомой Корниенко: в Киев приезжай в любое время, увидимся в Киеве!.. во Львов приезжай в любое время, у меня там квартира 2-комнатная!.. давай в Крыму повидаемся, я там отдыхаю, могу тебя разыскать! Вот там мы видим порыв, там было желание! А здесь – совершеннейшая чепуха, вежливость в пределах рамок этикета, не более того. Мужчина, имеющий влечение к женщине так себя вести не станет.

На этом все рассуждения на тему «Людмила Шкуркина – избранница Владимира Ивасюка» можно считать закрытыми. Никогда она его избранницей не была!

Некоторый интерес представляет допрос Мирослава Скорика, композитора, состоявшего с Ивасюком в дружеских отношениях. Его показания проливают свет на детали музыкального конкурса в городе Хмельницкий, председателем жюри которого Скорик являлся. Итак, слово свидетелю (стилистика оригинала оставлена без изменений): «Ивасюка Владимира я знаю примерно с 1974 г, познакомились мы при случайных обстоятельствах в Союзе композиторов Украины, куда он приехал по своим делам. В личных дружеских отношениях мы никогда не находились. Эпизодически встречались на различных мероприятиях, связанных с музыкой. В последний раз мы встретились в гор. Хмельницком, где проходил Республиканский фестиваль-конкурс „Комсомольской песни“. Я был председателем жюри, Ивасюк – членом жюри. В состав жюри конкурса кроме нас входили Чернец Василий Гнатович, работник ЦК комсомола УССР, Бабич Ростислав, дирижёр эстрадно-симфонического оркестра Укррадио, Стельмах Лада, работник Укрсовпрофа и другие фамилии, которых я не запомнил [так в оригинале – прим. А.Р.]. (…) Во время пребывания в Хмельницком Ивасюк был несколько угрюм, молчалив. Общался Ивасюк с музыкантами ансамбля „Арника“ из г. Львова. Краем уха я слышал разговор о том, что Ивасюка в этом году не выдвинули на соискание премии им. Островского, но тем не менее, тот, кто это говорил, его же и успокоил, сказав, что волноваться не следует, что он по всей вероятности будет выдвинут в следующем году. Был ли Ивасюк по этому поводу расстроен или нет, я не обратил внимания. [Данный фрагмент выделен в протоколе – прим. А.Р.] Из Хмельницкого мы разъехались 23 апреля 1979 г. Ивасюк уехал на несколько часов раньше меня и на банкете по случаю окончания конкурса-фестивался не присутствовал.»

Интересно окончание протокола: «Спустя 3—4 дня ко мне на квартиру позвонила сестра Ивасюка и, рассказав, что Володя несколько дней отсутствует дома, спросила, не было ли поведение брата в Хмельницком странным. [выделено мною – прим. А.Р.] Я ей ответил, что в [его] поведении никаких странностей не замечал. После этого я с сестрой Ивасюка не встречался и ни о чём не разговаривал. Какова причина смерти Владимира Ивасюка мне неведомо.»

То, что Ивасюк, находясь в Хмельницком, узнал о своём невыдвижении на республиканский конкурс им. Островского, новостью не является. Это стало ясно ещё по результатам расследования, проведенного летом 1979 г Гнативом, о чём в своём месте было написано. Скорик фактически подтвердил известное ранее, так что не эта деталь представляется в его показаниях действительно важной.

Обращает на себя внимание звонок сестры Ивасюка по домашнему телефону Скорика. Дело, разумеется, не в том, что таковой звонок опровергает слова Мирослава Михайловича будто тот «в личных дружеских отношениях» с Ивасюком никогда не находился. По-видимому, находился, хотя и пожелал сие во время допроса не признать. И не в том, что Галина Ивасюк решила позвонить Скорику – это-то как раз выглядит оправданным и логичным во всех отношениях. Интересно то, что сестра спросила именно о странностях поведения брата. Согласитесь, это не самый очевидный вопрос в той ситуации.

Логичнее было бы спросить о возможных конфликтах Владимира во время пребывания в Хмельницком… о неприятных или досадных происшествиях… о подозрительных знакомствах, наконец! Когда у человека стабильное и адекватное поведение спрашивать о возможных странностях никому в голову не придёт – такой вопрос бессодержателен и просто неуместен. Но если родная сестра напрямую задала подобный вопрос совершенно постороннему человеку, стало быть, у неё имелись основания ожидать, что некие странности в поведении Владимира могли обратить на себя внимание окружающих. Что это за основания, мы не знаем. Родители композитора не пожелали откровенно высказаться на сей счёт во время допросов. Но их нежелание быть искренними никого обмануть не могло – ни следствие в 1979 г, ни тех, кто читает эти строки спустя десятилетия.

26 ноября из городской прокуратуры Ровно в адрес Львовской облпрокуратуры фельдпочтой было отправлено письмо, в котором содержались документы, собранные в рамках исполнения поручения, данного в рамках возобновленного расследования смерти Ивасюка. Речь идёт о допросах возможных свидетелей появления Ивасюка в Ровно, якобы имевшего место 3 мая, когда композитора увидела рядом с местным автовокзалом Светлана Прымачок. 29 ноября отправление было учтено канцелярией облпрокуратуры и документы попали к следователю Шимчуку.

Ковальчук Екатерина Сидоровна, кассир автовокзала в г. Ровно, на допросе в прокуратуре показала следующее: «3 мая 1979 г я работала с 5 часов утра до 20 часов 30 минут. Композитора Ивасюка я в лицо не знала. На автовокзале я его не видела. Каких-либо разговоров с упоминанием фамилии Ивасюка я не слыхала в тот день. О смерти Ивасюка я узнала из разговоров [, ходивших] по городу. Подробностей я никаких не знаю. Больше по этому вопросу ничего пояснить не могу.»