Плоть - Фармер Филип Хосе - Страница 16

Черчилль открыл дверь и пропустил Робин. Она вышла наружу и, не колеблясь, взяла пуму за ошейник.

– Спускайтесь, Сарвант, – позвал Черчилль. – Еще не пришло время бросать христиан ко львам на растерзание.

Сарвант неохотно спустился со столба.

– Мне, разумеется, следовало не трогаться с места. Но все произошло так неожиданно. Я меньше всего ожидал этого.

– Вас никто не осуждает за то, что вы спасались, как могли, приободрил его Черчилль. – Я бы поступил точно так же. Горного Льва нельзя не уважать.

– Подождите немного, – произнесла Робин. – Я должна пойти за поводком для Алисы.

Она погладила голову львицы и пощекотала, хотя издаваемые ею звуки напоминали, скорее, шум отдаленной грозы. Затем, по команде хозяйки, она последовала за нею в дом.

– Все в порядке, Сарвант, – сказал Черчилль. – Почему вы улизнули из-за стола? Неужели вам непонятно, что этим вы могли нанести смертельную обиду нашим хозяевам? К счастью, Витроу на меня не сердится. А вот из-за вас этот лучший взор Фортуны за все время нашего пребывания в Ди-Си мог от нас отвернуться.

Сарвант сердито посмотрел на Черчилля.

– Неужели вы хоть на миг допускаете, что я должен был спокойно переносить описания совокупления с женой?

– Полагаю, что в данное время и в данной стране в этом нет ничего предосудительного, – спокойно заметил Черчилль. – Эти люди, ну, как это сказать, люди вполне земные. Им по нраву хорошая возня в постели, им нравится рассказывать об этом.

– Боже праведный, да ведь вы их защищаете!

– Сарвант, что-то я вас никак не пойму. Вы сотни раз сталкивались с обычаями гораздо более отталкивающими, совершенно омерзительными, когда мы были на Виксе. Но я никогда не замечал, чтобы вы отворачивались.

– То было совсем иное. Виксиане не были людьми.

– Они были гуманоидами. Нет, Сарвант, нельзя осуждать этих людей, исходя их наших этических норм.

– Вы хотите сказать, что получили удовольствие от анекдотов об его постельных радостях?

– Мне, разумеется, было не совсем по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но, полагаю, только из-за того, что сама Робин присутствовала при этом. Однако это нисколько ее не смущало – она смеялась вместе со всеми.

– Эти люди – выродки! Нет кары на их головы!

– А мне всегда казалось, что вы противник всякого насилия.

– Да? – Сарвант запнулся в недоумении. Затем произнес тихо: – Вы правы. Я поддался ненависти, хотя мне следовало бы возлюбить. Но ведь я только человек. И тем не менее, даже такой язычник, как вы, абсолютно прав, упрекая меня в том, что я заговорил о каре.

– Витроу предложил вам вернуться.

Сарвант покачал головой.

– У меня не хватит духа на это. Один бог знает, что может случиться, если я проведу там хотя бы одну ночь. Я бы не удивился даже, если бы он предложил мне свою жену.

Черчилль рассмеялся.

– Я так не думаю. Ведь Витроу не эскимос. Вы, что, думаете, если эти люди развязны в разговоре, так у них нет определенного кодекса сексуального поведения? Да он у них может быть даже более строгим, чем во времена королевы Виктории. Что вы намерены делать дальше?

– Я хочу подыскать какую-нибудь гостиницу и заночевать в ней. А вы?

– Робин, похоже, собирается взять меня в город. Ночевать буду здесь. От такой возможности не хочется отказываться. Такой человек, как Витроу, мог бы нам помочь занять приличное положением в Ди-Си. Во многих отношениях Вашингтон мало изменился – здесь во все времена неплохо иметь хорошую «руку».

Сарвант поднял руку в знак прощания. Лицо его было серьезным.

– Да поможет вам Бог, – прошептал он и шагнул в темноту улицы.

Из-за угла показалась Робин, держа в одной руке поводок, а в другой – большую кожаную сумку. Было ясно, что она была занята не только подготовкой львицы. И хотя единственным источником света была луна, от Черчилля не ускользнуло, что девушка переоделась и наложила свежую косметику, а также сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.

– А куда делся ваш друг?

– Ушел куда-то, где можно переночевать.

– Вот и хорошо! Мне он не понравился. И я опасалась показаться грубой, не пригласив его с нами.

– Не представляю себе, что вы можете быть грубой. Не стоит из-за него расстраиваться. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?

– Что-то меня уже не тянет на концерт, не люблю долго сидеть на одном месте. Можно пойти в парк, там много всяких развлечений. А в ваше время как было?

– Было по-всякому. Интересно, как изменились за эти годы развлечения? Но вообще-то, мне все равно куда идти. Лишь бы с вами.

– Мне показалось, что я вам понравилась, – улыбнулась Робин.

– А какому мужчине вы бы не понравились? Но, как ни странно, мне кажется, что и я вам по душе. Ведь во мне нет ничего особенного, просто рыжий борец с лицом ребенка.

– А я люблю детей, – ответила Робин. – Почему это вы удивились? Да у вас, наверное, была добрая сотня девушек, с которыми вы спали.

Черчилль заморгал от неожиданности. Зря Сарвант посчитал, что он уже привык к острым манерам жителей Ди-Си.

У него хватило ума обойтись без хвастовства.

– Могу поклясться, что вы – первая женщина, к которой я притронулся за восемьсот лет.

– Великая Колумбия, как же это вас не разорвало от переполнения! – весело воскликнула Робин.

Черчилль покраснел и был рад, что в темноте этого не видно.

– Есть идея, – предложила Робин. – Почему бы нам не покататься сегодня вечером на яхте? Сейчас полнолуние, и Потомак очень красив. Да и жара на реке не такая. Скоро вечерний бриз.

– Отлично, но придется долго ждать.

– Храни вас Виргиния! Вы думаете, мы пойдем пешком? А коляска для чего?

Она вынула из кармана юбки свисток и тихо свистнула. Тотчас же послышалось цоканье копыт и треск гравия под колесами. Черчилль помог ей взобраться в экипаж. За ними туда же прыгнула пума и легла на полу у их ног. Возница прикрикнул на оленей, и коляска покатилась по залитой лунным светом улице. За возком, так же, как и днем, стояли двое вооруженных слуг. Черчилля заинтересовала причина, по которой Робин взяла с собой Алису, но он тут же понял, что ее присутствие значительно усилит охрану – в схватке она стоила пятерых.

В гавани Робин велела слугам ждать их возвращения, и вся троица, включая Алису, спустилась к воде.

– Слугам не наскучит нас ждать? – спросил Черчилль, когда они подошли к яхте.

– Не думаю. У них есть бутылка белой молнии и кости.

Алиса первая прыгнула на палубу и улеглась в маленькой каюте, надеясь, что туда не попадет вода. Черчилль отвязал яхту, оттолкнул ее от причала и сам прыгнул на борт.

Прогулка удалась на славу. Полная луна светила им более, чем достаточно, бриз дул ровно, яхта прекрасно шла даже против ветра. Отсюда, с речки, город казался черным чудовищем с тысячей мерцающих глаз – факелов прохожих. Держа в руке руль, Черчилль рассказывал сидевшей рядом с ним Робин о том, как выглядел Вашингтон в его время.

– Башни здесь громоздились одна на другую, к тому же они соединялись между собой множеством мостов по воздуху и туннелями – под землей. Башни возвышались на добрую милю вверх и на милю вгрызались в землю своими подземными этажами. В этом городе ночи не было, такими яркими были огни.

– А теперь это все исчезло, рассыпалось в прах и покрылось грязью, – вздохнула Робин. Она поежилась, как будто ей стало холодно от мысли, что теперь уже нет всего этого великолепия бетона, стали и миллионов людей. Черчилль обнял ее и, не видя сопротивления, поцеловал.

Сейчас самое время, подумал он, свернуть паруса, бросить якорь. Ему не терпелось выяснить, не будет ли ему помехой львица, но он полагался на то, что Робин знает, как она ведет себя в подобных обстоятельствах. Наверно, им лучше бы спуститься в каюту, хотя он предпочел бы оставаться на палубе, а в каюте запереть львицу.

Но вышло все совсем иначе. Когда он без обиняков заявил Робин о том, что хочет сбросить паруса, она ответила, что этого делать не нужно. Во всяком случае, не сейчас.