Страж и королева (СИ) - Алая Татьяна - Страница 6

В нашей семье никогда не было запрета на проявление эмоций, как у некоторых других. В методах воспитания и степени проявления чувств, все было на усмотрения каждой пары. Наши родители всегда были искренни, пусть и сдержанны. Но эти объятия матери запомнились мне навсегда, врезавшись в память тем сгустком всего, что каждый из нас хотел сказать, но не мог выразить в тот момент иначе, чем так. Даже через годы я помню эти ощущения, несмотря ни на что, как будто все было буквально вчера.

И Саела, помявшись немного, вдруг порывисто обняла нас, а затем молча и резко, словно обидевшись, отошла и отвернулась. Я вдруг понял, что сестра не хочет показывать, как тяжело будет расставаться, впервые осознав, как люблю даже ее.

В дверь вошел отец, хмуро посмотрев на всех, сразу все поняв.

— Кайри, нам пора идти на Церемонию. Не держи мальчика, — сказал он сухо.

— Да, конечно, — выдохнула мама, нехотя отпуская.

Я дошел до выхода, осознавая, с каким трудом дается каждый шаг, словно подошвы прилипают к полу, замерев на пороге. А затем мы с отцом вышли в темноту, даже не оглянувшись. В этот момент мне стало понятно, почему изгоям не позволено оборачиваться.

«Так намного проще. Не видеть глаз, полных печали расставания».

Отец молча шел рядом, и я был ему очень благодарен, что тот рядом в такой момент. Впереди виднелись силуэты других кандидатов, тянувшиеся к месту Церемонии. Когда мы пришли, один из наставников уже прочитал заклинание над священным огнем, которое медленно, но неуклонно разгоралось все выше и ярче под действием магии, не дающей погаснуть пламени до зари. И вот оно стало почти в человеческий рост, а мы все, кандидаты этого поколения, встали вкруг.

«Как тогда, когда прятался за валуном», — вспомнил я, дрожа всем телом и не веря, что теперь сам стою на этом месте, как давно мечтал.

Рядом со мной был сосредоточенный Румей, дальше по кругу Кардид, Эвер, Шарея, Анкур, Бурас, Верея, Анги и Лорек и все остальные, как нас поставили наставники. На лицах моих друзей играл огонь, будто завлекая и призывая не бояться. Отец же отошел к старшим и наблюдал теперь за всеми нами издалека, не двигаясь.

К нам подошел Соргос, мой любимый наставник с самого первого занятия. Тот все эти годы, начиная с дня, когда шестилетний я увидел его в первый раз, знакомил кандидатов с оружием, тактикой, ведением боя, выживанием и многим другим. Мужчина казался мне почти вторым отцом, и я был рад, что именно он избран верховным на этой Церемонии.

— По старшинству, — тихо сказал тот, протягивая кувшин Эвер.

Я как мог, приободрил ее взглядом, еще помня тот разговор у дома Советов, за что тут же получил болезненный толчок локтем от Румея.

— Ох, — выдохнул, чуть ошалев и надеясь, что этой выходки никто не заметил.

К счастью, наставники и вправду не увидели, а скорее сделали вид, наверно все поняв, ведь друг пока не нарушил ни одного правила. Соргос же смотрел на Эвер, хотя обращался ко всем.

— Один глоток. Каждый должен сделать всего один, а затем передать стоящему справа. Если вам будет больно или страшно, терпите. Дар меняет нас, дает силу и новые способности, и такое не может быть легким. Любой дар — это боль и ответственность, кроме новых возможностей.

Меня тихо колотило, потому что я был самым младшим. Значит моя очередь пить янган будет последним. И потому старался не думать об этом, наблюдая за Эвер. Девушка же уже наклонила сосуд и проглотила жидкость.

«Какой тот на вкус?» — вдруг задумался я, ощущая нарастающее нетерпение.

Ребята делали глоток, передавали следующему, замирая в ожидании, но пока ничего не происходило. Наконец очередь дошла до Румея, который хмыкнул и выпил, а затем чуть потряс кувшин и со слегка вытянувшимся лицом тихо прошептал:

— Тебе ничего не досталось… Прости…

И протянул мне сосуд. Я опешил, на автомате взяв кувшин, потрясенно смотря на него, не понимая, как такое может быть, но Согос уже был тут как тут, а друг схлопотал подзатыльник.

— Ты хочешь, чтобы тебя прогнали с Церемонии⁈ Такой позор ты хочешь принести своей семье⁈ Нельзя позволять себе такое во время священного обряда!– прошипел наставник строго.

Но я уже ощущал шершавость глины и не мог ничего воспринимать, кроме того, что от цели всей моей жизни меня отделяет одно мгновение… Всего один глоток…

И я прижал горлышко сосуда к губам, а мне тут же в нос ударил терпкий, травяной аромат. Тот был одновременно отталкивающий и приятный. Мне было странно ощущать такие противоречивые и противоположные чувства в один и тот же момент, но я уже сделал глоток. Вкус оказался сладковатым, но горчил послевкусием. Казалось, что вязкая консистенция, проскальзывая по горлу, обволакивает изнутри и прилипает к внутренностям. Я передал кувшин обратно наставнику, тут же забыв об этом, потому что неожиданно ощутил в груди вместо недавнего тепла постепенно разгорающийся жар от священного напитка. Тот все сильнее начинал жечь, как тот огонь, который был перед глазами. Свой стон я услышал как со стороны, будто чужой. Мне страстно захотелось пить, нырнуть в воду, охладить тело, чтобы избавиться от того, что начинало нещадно жечь изнутри. Тело даже подалось в сторону леса в неосознанном стремлении получить прохладу, несмотря на холод ночи, который я не чувствовал. Но тут я вспомнил слова отца…

«Приноровиться к нему. Ты должен не враждовать с ним, а принять. Как друга или брата»

Мозг в отчаянии зацепился за эти слова, когда до него стали докатываться волны болезненного жара, поглощающего все тело сильнее и сильнее, грозя испепелить. И я закрыл глаза, представляя напиток не выжигающим, а переливающимся дружелюбным огнем, которое поможет согреться в непогоду, сожжет и растворит зло, защитит и не оставит в любой беде. И неожиданно ощущения изменились. Боль резко ушла, а мне сразу показалось, что выпитый янган растворяется и проникает в каждую самую маленькую часть меня, смешиваясь с телом, растворяясь в нем, становясь мной…. Непостижимая энергия забурлила внутри, и теперь казалось, словно могу взлететь, если захочу. От этого ощущения я резко выдохнул и распахнул глаза. Остальные все так же стояли в свете пламени с отрытыми глазами. Я смотрел на друзей, радостно отмечая янтарный цвет глаз каждого из них, не осознавая изменений в самом себе….

«Все свершилось⁈ Или нет⁈»- билась внутри как птица мысль, боясь оглядываться и понимая, что иначе бы ко мне уже подошли.

Я судорожно обернулся назад, на меня смотрел улыбающийся отец.

«Страж⁈ Да или нет⁈ Папа, ответь же!» — просил я глазами, еще не поняв, изменился или нет. Но внутри уже росло убеждение, что все хорошо, и я старался унять детский восторг и осознать себя другим. Неожиданно меня схватил за руку Румей, еле сдерживая радость.

— Ну что, братец, мы стражи! — улыбнулся тот во весь рот.

Повернувшись, увидел его янтарные радужки.

— Какого цвета у меня глаза, — еще не в силах поверить, спросил я тогда.

Друг прищурился.

— Знаешь, никак не пойму.

Затем совершенно невозмутимо приблизил свое лицо ближе к моему, как будто плохо видит, при этом молчал и всматривался с очень озабоченным лицом. Я в ответ чуть не зарычал, не смея двинуться и почти не дыша от страха, теряясь между желанием дать ему в живот или позволить себе радоваться свершившемуся.

— Вот даже затрудняюсь сказать, больше желтые или оранжевые? — бормотал Румей тем временем озадаченно прямо перед моим носом, пытаясь ответить на очень сложный вопрос, продолжая напряженно вглядываться в свете огня в мои глаза, будто подслеповат.

— Придурок! — прошипел я, расслабленно выдохнув.

Он сказал главное. Мои глаза тоже изменились…. А это значит — я стал Стражем! Как мечтал….

«Ни одного изгоя!» — вдруг понял я, и эта мысль только усилила рождающееся внутри ликование.

И только в этот миг, когда сомнений больше не осталось, я осознал, как по-другому выглядит мир вокруг….

Глава 5

Глава 5